Алексей Доронин - Чёрный день
Ещё были выпуски новостей. Хоть и не такие зрелищные, они были пострашнее любого фильма ужасов, особенно если уметь читать между строк. Но Машенька не смотрела их принципиально. Нельзя сказать, что в своём оптимизме она была слепа. Иногда она чувствовала, что с миром, который её окружает, что-то происходит. Он меняется, и не всегда лучшую сторону. Но всё это было далеко и неправда. Всё это не могло затронуть её спокойный и надёжный мирок.
Чернышева вышла из полутёмного подъезда на улицу и окунулась в тёплый океан летнего воздуха, согретого лучами августовского солнца. Если ещё вчера от жары плавился асфальт и мозги у редких прохожих, а на капоте автомобиля, оставленного на солнце на часок, можно было изжарить шашлык, то сегодня температура была оптимальной. За день она упала градусов на десять. Похоже, осень наконец вступала в свои права, и уже не за горами были слякоть, первые заморозки, гололёд, а там и суровая сибирская зима с метровыми сугробами, которой не страшно никакое глобальное потепление.
Дышалось легко. Маше казалось, что она перенеслась на средиземноморский курорт, где-то там, за домами, плескалось тёплое море с пальмами по берегам. Если бы не серые девятиэтажки, которые ещё не успели снести и заменить модерновыми высотками, то иллюзия была бы полной.
Маша шла по залитым солнцем улицам города, который уже успел стать для неё родным и привык к ней так же, как она привыкла к нему. Она переехала в Новосибирск шесть лет назад, чтобы учиться в медицинской академии, и теперь чувствовала себя здесь как дома.
Тот, кто повстречал бы её этим августовским полднем, увидел бы перед собой очень симпатичную девушку, на которой хочется задержать взгляд подольше, но которую трудно запомнить. Потому что подобных ей в тот же день увидишь не одну. Не мимолётное виденье, не блоковскую Незнакомку, а вполне реальную девчонку из плоти и крови, двадцати трёх лет от роду, довольно крупную и явно находящуюся в хорошем настроении. На загорелой шее висел маленький кулончик с оберегом из оникса. Предписанный зодиаком камешек должен был «приносить удачу и защищать от воздействия тёмных сил». Пока эти силы девушку не беспокоили.
Её волосы, от природы тёмно-русые, были осветлены на три тона, завиты совсем недавно и свободно спадали на плечи. Таким образом, Маша стала блондинкой не по капризу генов, а добровольно.
В кокетливой белой маечке, в синих джинсах с бахромой, которые сидели довольно плотно, Машенька смотрелась эффектно. Впрочем, обаяние молодости позволило бы девушке смотреться так даже в телогрейке, не говоря уже о вечерних платьях от кутюр, которых ей не приходилось надевать. Да и юбки она, надо сказать, не носила, предпочитая джинсы. В тот день у неё на лице был минимум косметики, но в её возрасте надо постараться, чтобы выглядеть непривлекательно.
Солнце находилось в зените, когда Маша достигла перекрёстка. С солнцем в эти дни творилось что-то странное. На нём действительно были пятна. Его активность била все рекорды, удивляя астрономов и обывателей. Двадцать первого числа полярное сияние наблюдали в Москве.
Вспышкой на далёком светиле, выбросившем из своих недр гигантские протуберанцы, теперь пытались объяснить всё: и феноменальную жару в Сибири, и нового маньяка в Самаре, и скачки котировок на товарно-сырьевой бирже, не говоря уже о недавних трениях с правительством самостийной Украины.
Машенька шла по проспекту. Это был чудесный день. Солнце казалось ей похожим на огромный апельсин из рекламы сока. И никакой «висящей в воздухе угрозы», никакого смутного предчувствия, ничего из того, что так любят журналисты, не было. Никаких знаков приближения чего-то неотвратимого она не ощутила.
Да и не только она. Никто в Новосибирске, в Москве, в любом другом городе по всему земному шару не мог предполагать, что этот августовский полдень будет ознаменован событием, выходящим за рамки трагедий, на которые они привыкли спокойно взирать через телевизионный экран, попивая пиво, хрустя орешками и пребывая в твёрдой уверенности, что с ними подобного не произойдёт.
Город жил своей жизнью, не ведая, что далеко-далеко — за дремучими лесами, за Уральскими горами, за солеными морями и океанами последние доводы разума разбились о стену упрямства. Последнее решение было принято. Начался отсчёт.
Может, и к лучшему, что люди на улицах ничего не знали. Если бы их предупредили — что бы они могли изменить?
В этот день в нескольких храмах страны замироточили иконы. На не по-человечески одухотворённых ликах проступили густые капельки смолы, похожие на кровавые слёзы. Всё можно было объяснить и без поповской метафизики — изменением температуры, влажности и давления. В понедельник про это должны были написать газеты: не на первой полосе, естественно, и даже не на второй. Для них в мире, где каждый день что-нибудь взрывалось или сгорало, существовали новости поважнее.
Время «Ч» -4:00Пока Сергей Борисович генералил, вычищая из убежища хлам, пролежавший нетронутым целую пятилетку, вынося неубранные строителями кирпичи, куски цемента и штукатурки, вываливая целые вёдра песка и грязи, мысли его невольно перешли на сферу, занимавшую его всё больше и больше в последние годы. На геополитику.
Для монотонной работы требовались только механические усилия мышц, голова была свободна, и он думал о настоящем и будущем своей страны.
Он думал о том, что для постсоветской России — стервятника о двух головах, выкормленного трупом великой державы — наступают нелёгкие времена. Потому что даже у тех, кто питается падалью, иногда заканчивается кормовая база.
Тридцать лет распродажи давали о себе знать. Нефть, редкоземельные металлы, уран грозились со дня на день перейти из категории экспорта в разряд импорта.
Газ? Но одним газом сыт не будешь. Уголь? Так его ещё надо добыть и довезти до потребителя. Синтетический бензин из него дорог, а разворачивать его производство влетит в копеечку.
Так что близился день, когда сырьевой империи самой пришлось бы закупать важнейшее сырьё у соседей. Плохо быть «банановой республикой», на большей части территории которой не то что бананы — картошка не растёт. А новые высокотехнологичные заводы — не картошка. Их за год не понастроишь, если двадцать лет кряду разваливали.
Да и мир вокруг не был пансионом благородных девиц. Он скорее напоминал камеру в обычной российской тюрьме — со всеми вытекающими общественными отношениями и нравами. И в этой «хате», думал майор, воров в законе нет, есть только потерявшие страх беспредельщики, для которых понятия имеют силу только до тех пор, пока им это выгодно. Тут нельзя расслабляться, а то поимеют.
Но на вызовы времени — укусы соседей, внутренние неурядицы или, того хуже, глобальные проблемы эпохи Вырождения — это государство реагировало со скоростью ископаемого диплодока. Где-то оно вело себя как слон в посудной лавке, а где-то — как Моська, неадекватно оценивающая собственные силы.
Генералы, как всегда, готовились к прошедшей войне. Олигархи выжимали последнее из скважин и заводов, готовясь, очевидно, продать их на металлолом и сбежать за бугор. «Олигархами» Демьянов считал не только главных акционеров частных компаний, но и руководство госхолдингов, в которые деньги уходили как в чёрные дыры. Политики готовились прикрыть свою задницу, по возможности переложив ответственность на военную или бизнес-элиту. И все вместе они плевать хотели на копошащуюся у ног массу, которую они благополучно загнали в стойло, откупившись малой толикой выручки от сырья, извлекаемого из недр.
Приметой времени Демьянов считал разговоры о «социальной ответственности бизнеса». Никто давно уже не требовал от воров вернуть награбленное. Вместо этого власть заставила их взять себя в долю и убедила народ, что он должен принять такой порядок вещей с ликованием. Ведь небольшой кусок пирога достанется и ему. В ответ от него требовалось закрыть глаза на беспредел и получать удовольствие. Авось что-нибудь и простому люду перепадёт.
Держите карман шире, думал майор. Того и гляди, нефть самим придётся у арабов покупать. Нет, новые залежи обязательно появятся. Этак через 200 миллионов лет.
Из размышлений его вывел звонок будильника на мобильном телефоне.
Без десяти десять. Скоро придут «добровольные» помощники, пять человек, которых то ли по жребию, то ли за провинности направили сюда. Но Демьянов пожалел их и самую сложную работу всё равно решил сделать сам. А они пусть замажут обнаруженные им щели в стенах специальной мастикой, там подкрасят, здесь подштукатурят, просто вымоют полы. На то, чтобы ликвидировать серьёзные неисправности, времени не было. Оставалось надеяться, что, к примеру, до главных ворот глаза проверяющих не дойдут.
Вывалив на заросшем и захламлённом пустыре последнее ведро мусора, Демьянов перевёл дух, прежде чем снова нырнуть в подземный лаз. Перед глазами плясали круги, область между рёбрами давала о себе знать лёгким покалыванием. Двадцатый за день подъём по вертикальной лесенке дался ему нелегко — а ведь всего двадцать ступенек. Сказывался возраст и отсутствие тренировок.
