Алексей Доронин - Чёрный день
Конечно, это лучше, чем изойти кровью самому. Но как же ему было жаль банки, добытые с риском для жизни банки. Убить сукиного сына мало…
Потом Саша часто вспоминал этот случай как единственную трагикомичную историю в череде страшных драм. Хотя и в ней страшного было больше, чем смешного. Всё же тот выстрел мог его угробить. Пропитанная ледяной жидкостью одежда жгла холодом; парень знал, что у него есть несколько минут, чтоб найти кров и переодеться. Иначе хана.
Данилов обошел дачный посёлок с другой стороны, и его выбор пал на недостроенный двухэтажный коттедж. Его внимание привлёк не сам дом, а почерневшая рубленая баня во дворе, видимо, доставшийся владельцам от прежних хозяев. Жить там было трудно, разве что пересидеть денёк. Но это не означало, что до него не нашёлся такой умник. Снег во дворе был нетронут, но, наученный горьким опытом, Александр погасил фонарик и кинул в окно снежок. Выждал минуту, стараясь не обращать внимания на то, что промокшие ноги немеют, и их уже почти не ломит. Потом кинул ещё один. Потом осторожно приблизился к постройке и приоткрыл дверь. Никого.
Парень дал себе зарок, что впредь, прежде чем ломиться в двери, он будет проводить детальную рекогносцировку местности. Лучше перестраховаться, чем нарваться на ещё один такой гостинец. Ему и так невероятно повезло, что незнакомец не довёл дело до конца.
Слабая вспышка на небосклоне, далеко на востоке. На фоне антрацитового чёрного неба возник бледный росчерк. Самолёт? Реактивный снаряд? Осветительная ракета? А может, падающая звезда, метеорит, сгорающий в земной атмосфере. Если так, то надо загадать желание.
И Саша загадал. Нетрудно догадаться, какое именно. «Пусть всё будет по-прежнему». Он не повторил бы своей ошибки. Он бы…
«Что бы ты сделал? — оборвал он себя. — Не допустил бы запуска ракет? Не слишком ли много на себя берёшь, герой? Да что ты вообще мог сделать, если бы знал?» Провести эти двадцать лет по-другому? Пить, гулять и веселиться? Ха-ха-ха, с таким-то знанием. Это всё равно, что узнать свой приговор от доброго врача-онколога. Но почему он должен обвинять себя? Разве он Бог? Нет. Обычный, в меру умный, в меру способный человек. Один из миллионов. И даже его вина — обычная, рядовая.
Свет с востока угас. Саша снова оказался в темноте. Через десять минут он достиг реки Обь.
Нет, он был лишён этого зрелища — панорамы погибшего города, раскинувшегося по берегам застывшей водной артерии. С первых дней ночи мир для него замкнулся в сфере радиусом в двадцать метров. А до места, где начинается сплошная застройка, отсюда было километра три. Правда, то, что не могли видеть глаза, дорисовывало воображение.
На противоположном берегу, теперь уже в трёхстах пятидесяти километрах, был Сашин настоящий дом, там же лежала страна мёртвых, место, из которого не возвращаются. Если это так, то река перед ним зовётся Стиксом, а где-то рядом его должен ждать Харон со своей лодкой. Вот только Саше нечем платить за переправу. Не сделают же для него исключение? А может, даже не Стикс, а Лета, река забвения. И из неё он должен испить чёрной ледяной водицы, чтобы стереть остатки воспоминаний о былой жизни.
Саша знал, что где-то здесь должен быть новый автомобильный мост. Должен, но, увы, не обязан. Если не считать мостом хаотическое нагромождение бетона и железных конструкций. «Сжечь все мосты» — когда-то он любил это выражение, хотя у самого никогда духу не хватало так поступить. Даже уезжая из родного города «навсегда», Данилов держал в голове план отступления, этакого возвращения блудного сына. И вот теперь он его запоздало выполнял.
Но порвать с прошлым окончательно — на это он никогда не решался. Чаще всего у него не хватало воли, чтобы принять решение, и Саша полагался на судьбу. Именно она сжигала или разводила мосты то перед ним, то позади него, направляя движение его жизни, как бег морской свинки в стеклянном лабиринте.
Вот и сейчас Данилов знал, что в относительной близости от этих мест находятся два других автомобильных моста. Но для того, чтобы их достичь, надо будет идти через зону сильных разрушений, кварталы сплошных руин. Он не был уверен, что вынесет это морально и физически. К тому же вряд ли тем сооружениям повезло больше, чем этому, ведь их строили ещё в советские времена.
Зато совсем рядом был мост железнодорожный. И если уж какой-то из мостов уцелел, то это должен быть он. Учитывая проходящий по Транссибу грузопоток, его должны были возводить с расчётом на куда большую нагрузку. Александр очень надеялся, что он не ошибся. Иначе ему придётся просто повернуть назад.
Приближаясь к цели, Данилов переключил фонарь на режим «дальнего» света. Для обычных случаев он обходился «экономичным» — более слабым, зато позволяющим не привлекать к себе лишнего внимания. Но когда нужно было что-то хорошенько рассмотреть издалека, он не годился.
Мост вроде бы был на месте. Сначала это очень обрадовало Сашу, опасавшегося, что тот рухнул от удара взрывной волны. Но радость моментально схлынула, уступив место неприятному предчувствию. Это надо было видеть. Справа и слева поднимались к небу стальные рёбра моста, похожие на огромные деревья, вершины которых смыкались на недосягаемой высоте. В десяти метрах впереди твердая земля заканчивалась, её сменяли железные балки, из просветов между которыми задумчиво поглядывала чернота. Полотно дороги шло дальше прямо по ним, а вот с обеих сторон ничего не было. Шаг вправо, шаг влево мог считаться попыткой улететь.
Парень остановился, прикидывая, как быть дальше. Мост выглядел надёжным и прочным, но эти широкие просветы вызывали тревогу. Да и держаться на нём было не за что. Если дорожки и перила для ремонтного персонала и были предусмотрены, то после ударной волны от них ничего не осталось. Всё равно, что пройти по доске над пропастью. А вдруг впереди пролом? Вдруг половины моста вообще нет?
Возможно, существовали и другие способы переправы. Оставаясь на безопасном расстоянии, Данилов посмотрел вниз. Там было высоко. Двадцать или двадцать пять метров. Как шестиэтажный дом. Всюду, куда мог дотянуться луч света, река была неподвижна. Её гладкая поверхность казалась чёрной как асфальт. Саша догадывался, что этот лёд не засверкает и при свете дня, успев впитать в себя достаточно пепла. Но десяти дней минусовой температуры не могло хватить, чтоб сковать такую полноводную реку ледяным панцирем. Даже если у берега он будет прочен, где гарантия, что на середине реки не окажется промоины, и тонкий как яичная скорлупа ледок не проломится даже под его пятьюдесятью пятью килограммами?
Оказавшись в воде, лучше сразу нырять, чтобы облегчить расставание с жизнью. Без смены сухой одежды, без угла, где можно согреться и обсохнуть, и без тех, кто мог бы помочь, укутать, растереть, человек, промокший до нитки на двадцатиградусном морозе, обречён. Надо рассуждать здраво и выбирать лёгкую смерть.
Саша заранее знал, что не пойдёт по льду ни за какие пряники. Сорвись он с моста — и смерть будет лёгкой и мгновенной, а вот вода, заполняющая лёгкие, такого эффекта не даст. Парень потряс головой, будто отгоняя неприятное видение, и решительно шагнул вперёд. Нет уж, дудки. Лучше чувствовать под ногами высоту, а не глубину.
Чёрт побери, надо-таки поторапливаться. Слишком близко к эпицентру. Конечно, он не голый, да и времени с момента удара прошло немало, но всё-таки на нём даже марлевой повязки нет, один шарф. Надо прибавить шагу. Здесь, на левом, западном берегу он каждую секунду получает небольшую дозу. А ведь она имеет свойство накапливаться.
Данилов передвинул переключатель на своём верном динамо-фонаре обратно в «экономичный» режим. Чтобы выбирать направление, этого света будет достаточно, а большего ему и не надо. Когда под тобой пропасть, то чем меньше видишь, тем дальше будешь.
— Так, дети, никогда не повторяйте этого, — пробормотал Александр, делая первый шаг. — Железнодорожные мосты не предназначены для пешеходов. Но если очень надо…
Лыжи он снял и повесил за спину. До противоположного берега было около километра или двух. Всего-навсего. Парень шагал быстро и вроде бы уверенно, хотя первым его побуждением было припасть к земле и ползти на четвереньках. Но Саша догадывался, что так он куда вернее лишится контроля над собой и потеряет равновесие.
А контроль был необходим. Парень до сих пор жил именно потому, что заставлял себя держаться на плаву. «Ужасные стрессы» прежней жизни теперь казались ему уморительными. Подумаешь, защита диплома или собеседование перед приёмом на работу. Каждый день сейчас мог стоить месяца тогда.
Вот и теперь Александру хотелось ползти ужом, но он поднимал себя и, стиснув зубы, гнал вперёд, как скотину на убой, как в атаку на пулемёты, загоняя ужас поглубже и стиснув зубы, чтоб не стучали, сбивая с ритма.
