Захар Петров - Муос: Чистилище
— Тамара, скажу честно, пока вопрос о выходе тебя или кого-то ещё из Ботаников не стоит. Отсюда выйдут те, кто выживут, и то только тогда, когда болезнь будет излечена. Да и не к лицу тебе просить этого, сама же говоришь, что из-за вас с Виктором всё началось. Ты должна принять ответственность на себя и работать здесь, с этими людьми, которые страдают по вашей вине.
— И это говоришь ты, Анна? Это говоришь ты?! — Тамара произнесла это надрывным голосом, едва не срываясь на крик. — Вспомни, кто инициировал полевое испытание мицеона здесь, в Ботаниках? Кто кричал на Учёном Совете и в Инспекторате, что это решит проблему продовольствия в Республике? Ты! Мицеон — это твоё детище! Это ты, Анна, во всём виновата…
— А ты считала по-другому? По-моему, ты была докладчиком на Учёном Совете.
— Что я? Кто я такая? Я во всём верила тебе, — теперь Тамара уже плакала. — А надо было верить Виктору… Он нашёл мицеон, он увидел его пищевую ценность и плодовитость, но он же предположил, что мицеон, вернее, его первичные, не дошедшие до нас формы, — биологическое оружие, сброшенное в Последнюю Мировую. Он ведь и тебе говорил не раз, что мицеон продолжает мутировать, и нельзя проводить его открытые испытания, пока мы не найдём устойчивую форму…
— Так это же ты убедила его молчать на Учёном Совете…
Вера, даже не видя лица профессора, не сомневалась, что та произнесла эту фразу с омерзительно циничной улыбкой на лице. Тамара уставилась на Анну, потом истерично всхлипнула и, уже задыхаясь от плача, произнесла:
— Да, я… Это я его убедила по твоей просьбе молчать… И он согласился… И ты была уверена, что он согласится, потому что знала, что я для него значу… Я его использовала для тебя… А ты нас использовала для себя самой… Ты по нашим трупам въехала в Учёный Совет…
— Всё, хватит, Тамара. Поговорим об этом позже, а пока осмотрим инфицированных.
Тамара отвернулась, продолжая тихо подвывать, надела головную часть скафандра и стала затягивать шнуры, зажимающие герметичные стяжки между головной и туловищной его частями. Из-за трясущихся рук или безразличия она сделала это не очень тщательно, и одна стяжка завернулась так, что в образовавшуюся щель сзади была видна тощая шея Тамары. В это время Анна стояла сзади и однозначно заметила эту оплошность. Вера была уверена, что она поправит стяжку своей подруге или хотя бы сообщит ей о разгерметизации, но та не сделала этого, даже когда её коллега направилась к лепрозорию.
— Постойте, я вам скафандр поправлю, — громко сказала Вера, догоняя Тамару. Проходя мимо профессора в узком коридоре, она её специально, но как бы нечаянно толкнула.
Лепрозорий находился в мастерской поселения Ботаники. В старой ржавой двери не было предусмотрено запорного устройства, между дверью и стеной коридора вставлялись упоры, не дававшие открыть дверь. Так от больных ботаников отгораживались ботаники здоровые или, вернее, считавшие себя пока здоровыми. Перед тем как открыть дверь, по команде Веры двое её людей поставили на боевой взвод арбалеты и вскинули их для возможного выстрела. На удивление, за дверью не было слышно плача или стонов, не было слышно ни единого шороха.
Одна потолочная лампочка мастерской давала очень тусклый свет. В тесном помещении на станках, верстаках, стульях и прямо на полу сидели и лежали около двадцати больных. На звук открытия двери они зашевелились, начали вставать и подходить ко входу в мастерскую.
— Назад, всем назад! — приказала Вера.
Больные остановились и молча уставились на посетителей. На этих людей, больше похожих на леших, было страшно смотреть. Их тела были полностью покрыты наростами, словно стволы трухлявого дерева трутовиками. У некоторых из-за этих твёрдых на вид опухолей не было видно глаз, носа, ушей. Профессор отшатнулась от дверного проёма и только усилием воли заставила себя сделать шаг обратно и снова смотреть на эти порождения кошмара.
— Они насквозь пронизаны мицелием. Грибница, вцепившись в живой организм, постепенно разрастается, одновременно подавляя иммунную систему. Я думаю, что иммунитет полностью ломается через несколько дней после заражения. На этой стадии у заражённого отмечается повышенная температура, иногда — лихорадка. Потом симптомы проходят и наступает скрытый период — дней десять — двенадцать. Грибница по-прежнему продолжает захватывать организм, но при этом вырабатывает какие-то вещества, действующие как обезболивающее и гормон. По иронии, заражённый чувствует себя хорошо, как никогда: у него отличное настроение, повышенная работоспособность и всё нарастающее чувство голода — за день они съедали тройную норму. Думаю, это тоже из-за мицеона — ему надо, чтобы заражённый накапливал запас питательных веществ для следующей стадии. А потом начинает расти плодовое тело — то, что мы видим сейчас. Боли они не чувствуют: мицеон по-прежнему о них «заботится», если это можно так назвать. Эти шишки на них растут сначала за счёт пожирания мягких тканей, хрящей, кожных покровов, то есть второстепенных органов. Шишки лопаются, выбрасывая споры, очень малые и легкие, практически невесомые. Малейшего сквозняка достаточно, чтобы разнести их куда угодно. А на самой последней стадии гриб поражает все органы: смерть наступает от отказа печени, почек, остановки сердца или поражения мозга, от чего угодно — это самая агрессивная стадия… Вот то, о чём я говорю…
Тамара указала в угол, где лежало что-то — только по приданным одеждой и обувью формам можно было догадаться, что это людские трупы, хотя они больше походили на собранный в людскую одежду хлам, сплошь покрытый шишками. Словно в подтверждение недавно сказанных Тамарой слов, над одним из трупов раздался хлопок — лопнул гриб, образовав серо-коричневое облачко из спор, которое зависло над тем, что когда-то было головой.
— Почему вы их не хороните? — не выдержала Джессика.
— Кому хоронить? Больные это сделать уже не в силах — они слишком больны, а здоровых это делать не заставишь, сами понимаете. Да и где хоронить? Выход на Поверхность вы нам замуровали, а в коридор нас не пускаете… Если вас это тревожит, то трупы не успевают разлагаться — их полностью пожирает гриб, поэтому от тифа или холеры эти люди точно не умрут, — с горькой усмешкой добавила Тамара.
Больные, как порождения другого, неправильного, искажённого мира, так и стояли, кто мог стоять, и сидели, кто стоять не мог. Они ничего не говорили и почти не двигались, как будто какие-то иллюзорные существа, сами не понимающие, как они здесь оказались.
Профессор властным тоном с оттенком чиновничьего недовольства, пытаясь заглушить внутреннюю дрожь, начала давать указания:
— Так, Джессика, чего стоишь… давай-давай, бери образцы… фрагменты инородного тела у живых и трупов, крови, тканей… мазки тоже возьми… всё надо будет исследовать…
Джессика переступила порог, вошла в лепрозорий, раскрыла ящик с пробирками, шприцами, пинцетами и тампонами и принялась брать пробы у больных, которые покорно и всё так же молча делали всё, что бы она ни попросила. Профессор не сдвинулась с места, так и стояла у противоположной от входа в лепрозорий стены коридора. И она бы с удовольствием ушла отсюда прямо сейчас, подальше от этого кошмара. Чтобы как-то нарушить тягостное молчание под тихий перестук инструмента Джессики и негромкое общение последней с больными, профессор спросила у своей коллеги:
— Если мицеон разносится спорами, значит, до появления плодовых тел или, как ты их называешь, шишек заражённый не опасен для окружающих?
— Опасен. Очень опасен… — неожиданно ответил мужчина едва слышным сиплым голосом. Он полулежал-полусидел на полу, опёршись спиной о стену и мало чем теперь отличался от трупов, лежащих в углу. — У заражённого… уже через несколько дней… в выдыхаемом воздухе… на теле… есть частицы мицелия… и даже споры…
— Виктор… Виктор… — разрыдалась Тамара, но к своему коллеге и другу, скорее даже больше, чем другу, она так и не подошла.
Мужчине было тяжело дышать и разговаривать, каждое слово ему давалось с усилием. На месте одного глаза у него росла шишка размером с детский кулак, ещё несколько шишек на другой половине лица исказили его так, что глаз превратился в узкую щёлочку, через которую тот вряд ли мог видеть. Мужчина вяло шарил по полу рукой и наконец нашёл то, что искал. Он поднял толстую потрёпанную тетрадь и протянул её:
— Здесь мои наблюдения… что я успел… мицеон тяжело будет победить…
Держать вытянутой трясущуюся руку ему было тяжело, однако ни Анна, ни Тамара, которым он хотел отдать эту тетрадь, к нему так и не подошли. Джессика фыркнула, сама подошла к учёному, взяла тетрадь, завернула её в герметичный мешок и положила в ящик с образцами. Перед тем как отойти от Виктора, Джессика слегка тронула его за руку и тихо сказала:
