Мария Чурсина - Петербург 2018. Дети закрытого города
– Четвертое подразделение, повышенная готовность. Он идет в вашу сторону.
Сирены взвыли почти на ультразвуке. Дух города шел через белое пламя ровно в ее сторону. У него не было лица, но отчего-то Вета была уверена, что он смотрит в ее окно.
«Уходи, – взмолилась она мысленно. – Они же убьют тебя».
Передняя линия обороны оказалась смята. Черные фигуры отступали. Вместо очередного приказа послышался хрип. Тени, висевшие над рекой, надвинулись и теперь поливали набережную огнем почти без остановок.
Вета сползла на пол и сжалась, обхватив себя за плечи. Город взвыл, отчаянно, зло. Удары загрохотали один за другим, и вдруг все стихло. Еще с полминуты тоненько плакали сирены, потом на нет изошли и они.
Вета осторожно выбралась из своего убежища. Коленки и руки тряслись. Она увидела пустынные развалины набережной. Погасли почти все красные лампочки, и только изредка ее удавалось разглядеть темные человеческие фигуры, слаженно отступающие под защиту стен.
Кажется, в этот раз они его победили.
Антон ждал ее в комнате для допросов – на месте следователя. Он посмотрел виновато и тут же отвел взгляд, продолжая вертеть в руках колпачок от ручки.
– Как-то не привыкла сидеть в тюрьме, – ответила она на его безмолвный вопрос, усаживаясь напротив. Вета пригладила волосы.
Она преувеличивала, конечно. Она жила тут, как в гостинице – в небольшом, но симпатичном номере, куда ее переселили после визита города. Но оказалось, что насильственное ограничение свободы давит, даже если в обычной жизни живешь как затворник.
– Это ошибка, – сказал Антон виновато. – Тебя скоро отпустят.
– Знаю я, какая ошибка, – этот ответ Вета готовила всю ночь и очень торопилась его произнести. – Хотели скормить меня городу, а он вдруг передумал. Вот и вся ваша ошибка, – она выдохнула сквозь зубы, – они и детей ему скармливали, да? Только детей было легче. Они не знали, и им никто не верил.
Вете стало жалко Антона, он смотрел, как бездомный пес. Пни его – и примет с той же покорностью.
– Ладно, я верю, что ты не знал. Но ты мог быть и повнимательнее. Тоже мне, следователь, – фыркнула Вета, откидываясь на спину стула.
Она с удивлением обнаружила на лице Антона улыбку и вовсе не виноватую.
– Ты думаешь не с той стороны, – сказал он.
– И с какой же надо? – Ей осталась единственная свобода – думать, и поэтому Вета искренне возмутилась. Уж не собирается ли он ей указывать?
В комнате, как и вчера, горела унылая лампочка без абажура, большая черная тень дергалась на стене и заставляла Вету нервничать.
– Ну, ты не задумалась, почему город оставил тебя?
Вета опустила лицо на ладони, с силой потерла щеки, пальцами сжала уголки глаз.
– О, а ты, наверное, понимаешь логику этого существа, да?
– Ты сама мне ее рассказала. Он не забирает тех, кого держат в этом мире. Ты постаралась любить восьмиклассников, и они больше не умирали, помнишь?
Взгляд Веты остекленел. Она долго не могла моргнуть, обдумывая его слова.
– Хочешь сказать, что это ты… меня держал?
Антон выдохнул, как будто даже с облегчением, а Вета замерла, ожидая неприятного поворота в разговоре.
– Да, это многое объясняет, – сказала она сдержанно. – Можно даже притянуть все события к нашей версии. Ну и что с того?
Он наклонился к столу, упираясь в него локтями, весь подался вперед.
– Я знаю, что не нужен тебе. Ты меня не любишь. Никогда не любила.
Вета молчала, хоть тишина и нервировала не хуже этой дерганой тени на стене.
– Но пока я думаю о тебе, город тебя не заберет.
Она отвернулась совсем и теперь смотрела на тень и на стену, а если прищуриться, то лампа пускала желтые лучи во все стороны.
– Теперь я понимаю, почему он так разозлился, – сказала Вета, с трудом заставляя двигаться онемевшие губы. Ей хотелось увильнуть в другую тему. В любую другую. В этой ей было горько и неуютно, как живой мухе, которую прикололи булавкой, а она еще шевелит лапками, но уже никуда не денется. – Он хотел меня забрать, а не мог.
Она знала, что теперь последует вопрос в лоб, и он последовал.
– Ты останешься со мной? Взамен я обещаю всегда думать о тебе, чтобы город тебя не забрал.
– Вроде бы я по своей воле никуда и не сбегала, – дернула головой Вета.
Скрипнул его стул, хотя, казалось бы, ближе уже не подвинешься, и Вета ощутила знакомый запах подгоревшего кофе. У Ми тоже постоянно сбегал кофе, бились чашки и куда-то пропадали важные бумаги.
Антон вздохнул:
– Ну не совсем же я дурак. Я вижу, что ты меня не любишь.
– Мир не на любви стоит, – со злостью процедила сквозь зубы Вета. Тень задергалась, стала еще уродливее. С самого утра Вета не слышала привычного гула, и то и дело ловила себя на мысли, что готова метаться от беспомощности.
– Ошибаешься, – спокойно заметил Антон. – Спроси у своего города, если хочешь убедиться. Спроси у восьмиклассников. Мир стоит на любви.
Город. Он молчал. Его могло быть не слышно в камере для допросов – хорошо. Но его не было слышно даже из ее комнаты, где окна выходили на набережную, на примятый бетонный парапет. Вета судорожно вздохнула. Там шумела в открытую форточку Сова, и все. Город молчал.
– Что ты от меня хочешь? – нервно спросила она, и аромат кофе стал еще сильнее.
– Ты дашь мне еще один шанс? В обмен на то, что я буду тебя держать.
– Да хоть сколько угодно! – сорвалась она. – Хоть сто шансов. Ты меня устраиваешь, полностью. А любовь – твои фантазии. Разговаривай о ней с восьмиклассниками.
Глава 26
Стены из тонкого стекла
Третье октября
Вопреки обещаниям, Вета собрала немногочисленные вещи и уехала в свою квартиру. Утром, как только туман поднялся с асфальтовых дорог. Она не чувствовала никаких угрызений совести. Обещания? Пусть. Ни одни на свете обещания еще не удержали ни одну на свете женщину.
Она продрогла в полупустом автобусе. Глаза закрывались сами собой, но сны не приходили. Облетевшие деревья кутались в туман, а окна высоток блестели от солнечного света. Город опустел, и это Вета заметила только сейчас, из окна автобуса.
Она ни с кем не встретилась, пока шла наискосок двора. Лифт одиноко прогудел в гулкой шахте, ключ послушно и легко повернулся в замочной скважине.
В ее доме повсюду лежала пыль. Первым делом Вета открыла окно. Отсюда не видно было трассы, ни желтых фонарей. Только разноцветная площадка. Отсюда пахло далеким дымом.
Вета прошлась по комнате, скидывая на ходу плащ, и снова замерла у окна. Она быстро продрогла – погода, хоть и солнечная, все больше напоминала, что осень уже совсем наступила.
А город молчал. Вета походила по комнате, переставляя какие-то вещи, хоть с таким количеством вещей у нее и не могло быть беспорядка, и снова вернулась к окну. На подоконнике громоздились забытые некогда листочки с контрольными работами пятиклашек. Город молчал, как мертвый, и она различила только далекие шумы моторов, но ни одной знакомой нотки.
Бросив сумку не разобранной, она с ногами залезла на кровать.
– Это был шум воды в трубах, и еще так скрипят подъемные краны, – прошептала Вета сама себе и зажмурилась, что было сил. Холодный ветер из окна осторожно касался ее щиколоток. Город молчал.
– Его никогда и не было, – сказала Вета и сама почти поверила.
Она шла в школу, как на эшафот. На светофоре встретила компанию девятиклассников, и с каждым по очереди поздоровалась. На низенькой ограде клумбы, не обращая внимания на дождь, сидели незнакомые ребята, не из ее класса, но Вета ради разнообразия кивнула и им. Уродливые голые стебли, которые так и не собралась срезать Алиса, были уже обломаны и валялись на взрыхленной земле.
Оказалось, Вета совсем забыла, как пахнет свежевымытый паркет. Как он скрипит под каблуками туфель. Она остановилась на втором этаже, чтобы взглянуть на дверь своего кабинета. Даже отсюда виднелись металлические штыри в щели между дверью и косяком. В сумке валялся ключ, который позабыла отобрать у нее Лилия, но заходить туда Вете все равно не хотелось.
Там же все по-старому: на подоконниках нагромождение комнатных цветов, выцветший манекен таращится пустыми глазницами, и пахнет кабинетом биологии, а еще старыми бумагами, которые остались после Жаннетты. Печенье Розы в банках. Рай, да и только.
Вета усмехнулась, снова берясь за перила. Хорошо бы и дальше никого не встретить.
Многие двери классов были заперты, и за ними притаилась тишина. Кое-где шли уроки. Она похолодела от понимания, что не так давно и сама работала тут. Какой же она была идиоткой, не смогла понять все и сразу.
