Илья Щукин - Животные
Я уже собрался подниматься, но он остановил меня.
— Постойте, — сказал он. — Вы не ждали каких-нибудь друзей?
— С чего ты взял?
— Я вижу вы индеец. Трое пришли пару часов назад.
— Где они?
— Двое отдыхают на террасе, а третий ушел наверх. Сказал, что у него раскалывается голова.
— Нет, я их не знаю. Ты ошибся, Корнаг.
— Хорошо, если так. — задумчиво сказал он.
Поднимаясь наверх, я слышал на террасе голоса новоприбывших особей. Два самца и две самки. На втором этаже я взял бутылки одной рукой и свободной постучался в дверь. За дверью было тихо. Я подумал, что Генда ушла в ванную, и постучался снова. Никто не открыл мне. Тогда я толкнул дверь, и она распахнулась. Я резко перешагнул порог.
Генда сидела на кровати, связанная по рукам. Она не могла говорить. Ее рот был стянут моей повязкой. Увидев меня, Генда застонала, судорожно кивая на ванную. Оттуда вывалил огромный семифутовый индеец. У него был пистолет и мясистые верблюжьи губы. Я выронил бутылки. Та, что была с пивом, разбилась, а шипучка закатилась под кровать.
Я сказал индейцу:
— Если тронешь ее, я убью тебя.
— Я слишком долго выслеживал добычу. — сказал индеец. — Эта сука совершила проступок. Я не буду ее трогать. Я просто ее убью.
Индеец выстрелил ей в грудь.
Он сделал это до того, как я осмыслил, что это случилось. Когда он производил второй выстрел, я уже мчался на него, собираясь отрезать ему голову. Индеец почти в упор расстрелял Генду, затем он попытался застрелить и меня, но этот план я разбил. Сделав рывок, я стеганул его щеку мачете, и тогда индеец пошатнулся и отскочил. Не успев прицелиться, он выстрелил в зеркало. Ударив его промеж ног, я вцепился ему шею, и мы с грохотом опрокинулись. Катаясь по полу, несколько секунд мы отчаянно боролись. У индейца были крепкие руки, но я выбил из них пистолет и вспорол ему вены. Мы обменивались жестокими ударами, не чувствуя их мощи. Индеец пытался лишить меня мачете. Сидя на нем, я бил его кулаком по лицу. Он же обеими руками выламывал мою кисть, в которой блистало лезвие.
Индеец шлепал верблюжьими губами.
— Я сделал свое дело. Эта сука не досталась никому из нас. Ты проклятый индеец, раз пытаешься убить меня.
— Заткни свой рот, — прошипел я. — Я вырежу твое черное сердце. Оно не должно жить.
С каждой минутой индеец ослабевал. Я превратил его лицо в мясистую лепешку, навалился на него всем телом, плотно обхватив рукоять мачете. Индеец стиснул мои запястья, пытаясь отвести нож от сердца. Во мне закипала ярость. Я был уверен, что убью его. Дюйм за дюймом мачете приближался к цели. Я надавил сильнее. Кончик лезвия впился в плоть.
Я увидел темную кровь на серой холщевой рубахе.
— Убив меня, ты ничего не добьешься. — прошептал индеец, закатив глаза. — Ты только обречешь себя на зло…
Его хватка ослабла. Я по рукоять вонзил мачете в трепещущее сердце, насквозь пронзил его. Я чувствовал конвульсии, бившие тело индейца. Он содрогнулся в последний раз и замер.
Крупные капли пота бежали по его изувеченному лицу. Большие коричневые глаза остекленели.
— Ты мертв, сукин сын. — прошептал я. — Ты больше не натворишь убийств.
Я извлек мачете из груди индейца, и тогда из нее забила кровь. Тяжело передыхая, я разогнулся и стоял, пошатываясь, будто оглоушенный сильнейшим ударом. Это и в правду был сокрушительный удар. В меня словно вонзили ядовитую раскаленную стрелу, и что-то оборвалось внутри меня. Все мои чувства притупились. Я не ощущал ничего, кроме пустоты и горя. Я забрался на кровать, склонился над мертвым телом Генды, снял повязки с запястий и рта, увидев иссиня-белые следы. Ее платье пропиталось темной кровью. Я не мог поверить, что Генда мертва, когда видел в ней сквозные пулевые отверстия. Я знал, что пули разорвали органы и забрали две жизни — жизнь Генды и жизнь внутри нее — то, над чем мы усердно трудились в поту, мечтая о лучших временах.
— Прости меня… — сказал я. — Я слишком задержался.
В номер забежала Джессика. Увидев трупы, она завопила:
— Боже Праведный!
Я соскочил с кровати и наотмашь ударил ее. Джессика опрокинулась, а потом она села и прикрыла кровоточащую пасть.
— Тебя ждут внизу! — прорыдала она.
Я вышел в коридор. Мне навстречу бежал Корнаг с распростертыми руками и открытым ртом. Я схватил его за шиворот и оттолкнул к стене. Корнаг повалился, не закрывая рот.
— Случилось что-то очень-очень страшное! — жалобно простонал он.
Внизу я увидел двух индейцев. Они держали древние ружья и нюхали табак. Рони, сидевшая за столиком, глухо ревела. Когда индейцы увидели меня, они спросили:
— Что с женщиной?
— Она убита. Ваш ублюдок тоже. Вы из Генды?
— Да, — ответили индейцы. — Мы из Генды.
— Почему он убил ее?
— Она сделала аборт и убежала. Это был его ребенок. Мы не хотели ее смерти. Он взял нас в качестве сопроводителей.
— Убирайтесь отсюда…
Индейцы не решились атаковать. Они опустили ружья, попятились к выходу и вскоре ушли. Я услышал громкие бесперебойные шаги. На лестнице возник Корнаг. Переваливаясь с ноги на ногу, он споткнулся и кубарем покатился вниз, расшибая себя о ступени. Когда он приземлился, я поднял его и хорошо встряхнул.
— Они взяли три номера сегодня утром. — Корнаг задыхался, истекая кровью. — Я не думал, что это как-то коснется вас.
Я влепил ему пощечину. Раз, второй, третий. Он скоро пришел в себя.
— Корнаг, возьми себя в руки. Ты предупредил меня до того, как она умерла. В этом виноват только я.
Мимо нас пробежали две пары, громыхая сумками.
— Вы так быстро уходите? — выдохнул Корнаг, глядя в пол.
— Извините, но нам пора! — крикнули пары и скрылись за дверьми.
— У вас есть лопата? — спросил я.
— Да, конечно есть. — Корнаг невольно прослезился. — Я видел, что произошло там наверху. Простите, мне очень-очень жаль. Бедная девочка, храни ее Всевышний.
Затем Корнаг принес из кладовой лопату. Я вернулся в номер. Джессика никуда не делась. Она сидела на том же месте, куда переместил ее мой удар. Я завернул Генду в багровую простыню и взвалил тело на плечо.
— Ты правильно сделал. — шепнула Джессика. — Простыню все равно надо заменить.
Я закопал Генду на улице, после чего Корнаг помог мне вынести индейца. Он был тяжелый, мы едва не уронили его на лестнице. Я не стал хоронить индейца, оставив его тело гнить под солнцем. Я знал, что большее ему не светит. Потом я забрал все деньги, какие нашел под кроватью, а в баре залпом осушил бутылку пива. Корнаг заверил меня, что это бесплатно.
Я не мог плакать — все во мне высохло. Но я все еще видел перед собой весну. Она была уже совсем другая — серая и увядающая.
Она закончилась этим днем.
XX. Ветролов
О да, еще с ребячества я полюбил оружие, которое создавало много проблем и шума. Пулеметы и напалмы — просто отлично, но ничто не огорчает сильнее, чем разрывная ракета, отпущенная тебе в лицо. Меня научили стрелять ракетчики. Большой отряд, который когда-то задержался в нашем городе с целью оборонять его от ублюдков, навсегда остался в моей памяти. Как день помню их загорелые прокуренные пасти, блистающие глаза и желтозубые улыбки. Это были самые крутые ребята, которых я когда-либо встречал. Нападение в тот день было успешно отбито, хотя я всеми силами порывался в кашу. Чуть позже я прикупил трофейную ракетницу, с которой мне пришлось расстаться на Арабахо, но это не огорчило меня. С моей новой крошкой, сочетающей надежность и приемлемый вес, было гораздо удобнее работать. Зарядил ракету, прицелился и нажал спуск.
Я всегда верил, что если сойдутся пулеметчики и ракетчики, то победят вторые, хотя никогда не наблюдал живьем такую мясорубку. Ракетница спасла меня на Арабахо, к тому же я мог бы уложить часть псов Сатира в Палладиум-Сити, но бешеная тряска и поиски Стенхэйда не дали мне сосредоточиться и сделать хороший выстрел. Я понимал, что это последняя наша сделка, что теперь хана большим деньгам и масштабным планам. Мы крупно прокололись, в чем не было никакой вины Стенхэйда. С самого начала Сатир не внушал доверия, а теперь он объявил нам войну. Но я прекрасно знал, что все кто выступал против нас, обычно становились мертвецами. Мы говорили о том, что глупо теперь оставаться на Арабахо, и что лучше бы свалить оттуда, оставив Сатиру все наше богатство. Варан, впрочем, утверждал наоборот, говоря о том, что мы закаленные огнем животные, которые никуда не будут отступать.
Несмотря на все разногласия в группе, мы решили держаться вместе до разрешения конфликта.
Я слышал, как вопила Басолуза:
— Чего ты добивался этим? Сладкой счастливой жизни? Всеобщего уважения? Что мы будем делать теперь, Варан? Как мы будем все это разгребать?
Я прикрыл окошко, и голос змеи стал тише. Рядом, прикрытый одеялом, зашевелился Стенхэйд.
— Как твои дела, приятель? — спросил я.
