Паргелион (СИ) - Тормент Аня

На белой коже проступили красные пятна.

— Да-да, конечно. Но, знаешь, может, всё-таки стоило бы обсудить. Ведь дело не только в этом. Мне же известно, каково это — испытать разочарование.

— Это не разочарование, — ответила девочка, и в голосе её зазвучал металл. — Я просто ничего не понимаю в людях. Ясно? Хотя… — Она вдруг горько усмехнулась, так, как мог бы усмехнуться только человек гораздо старше её. — Уже начинаю понимать. Но говорить об этом не собираюсь.

Некоторое время они шли молча.

— Знаешь, Медея, я всё-таки хотела бы с тобой кое-что обсудить.

— Да? — с притворным равнодушием отозвалась та. — И что же?

— Кое-что. Если ответишь — я поговорю с тобой о Янисе.

— Говори, не надо загадок.

— Как ты ко мне попала?

— Что значит как? Я же говорила тебе…

— Это всё неправда. Ты должна что-то помнить. Не может такое умное существо, как ты, не помнить, что было.

— Я не хочу об этом говорить. Когда придёт время, возможно, я расскажу тебе, но не сейчас.

Во взгляде Дары мелькнуло торжество.

— Когда расскажешь — тогда и разговор будет. А пока даже не спрашивай.

Дара вытерла нос рукой и зашагала дальше. Какое же отвратительное ощущение, когда ты чувствуешь, что где-то внутри тебя есть тёмные области, о которых тебе самой ничего не известно. Это лишает покоя, лишает сна. А как можно обсуждать то, что ты сам не понимаешь?

— Смотри, Медея, там люди! Всего в паре полётов стрелы!

— Быстро спрячься.

Дара опрометью кинулась в траву и отползла в небольшой овраг.

— Думаешь, они тебя видели?

— Вроде нет.

— Вот и хорошо. Дай мне несколько секунд… обнаружено три живых человека.

— Я вижу только двух.

— Значит, есть ещё.

Дара быстро прыгнула в овраг и стала наблюдать за приближающимися фигурами. И чем ближе они подходили, тем лучше можно было рассмотреть их. Это были одетые в отрепья мужчины, которые волочили за собой груз. Они подошли ещё, принеся с собой отвратительную вонь разложения. На волокушах, которые они тянули, лежало нечто, по очертаниям похожее на человеческое тело. Одной ноги не было, кожа была содрана, и виднелось потемневшее мясо.

Девочку затошнило от омерзительного зрелища. Она опустила и снова подняла взгляд, и вдруг глаза на лице, которое должно было быть мёртвым, неожиданно открылись. Она отшатнулась, и от вони, которую можно было слышать даже с такого расстояния, её резко и громко стошнило.

Один из людоедов обернулся и крякнул что-то своему напарнику, показывая рукой в сторону Дары. Тот нехотя бросил верёвку, привязанную к волокушам, и направился прямо к оврагу, где пряталась девочка. Она вскочила и побежала прочь через поле. Бродяга завопил, а второй, разглядев убегающую добычу, бросился за ней.

Дара бежала быстро, и вскоре бродяги остались далеко позади. Но что, если они поймают её или нападут позже, когда она будет спать? Если они выследят её? Тогда с ней произойдёт то же, что с тем беднягой, которого ели по частям. Она догадывалась, почему они не убивали его — чтобы мясо оставалось свежим как можно дольше. Рядом с ним может улечься и она.

— Медея, мне придётся убить их, или они убьют меня.

Полезла вверх по стволу ветвистой ели. Села на ветку, вскинула лук. Приготовилась. Тишина. Но вот… Она не видела из-за ветвей, но слышала, как они бегут. Торопятся. Давайте-ка сюда. Она поморщилась от омерзения, потому что снова стала слышна исходящая от них вонь. Уже совсем близко…

— Только прошу тебя, молчи, Медея.

Вот они. Один впереди, другой чуть дальше. Дара прицелилась.

Вдох-выдох. Они приближаются, то и дело скрываясь за ветвями. Она выдохнула, на миг задержалась, отпустила стрелу. Два удара сердца. Но бродяга дёрнулся, и стрела угодила ему в руку. Он упал на мягкую прошлогоднюю траву, издав истошный вопль. Другой подбежал к нему, заголосил, сообразил, в чем дело, и стал бегать глазами вокруг. Дара достала стрелу. Прицелилась.

— Вон она! Вон она, маленькая тварь! А ну иди сюда, дрянь, слезай!

Он побежал к стволу, тем самым открыв для её обзора корчившегося на земле приятеля. Дара прицелилась снова. Вдох. Выдох. Легко отпустила стрелу. Два удара сердца, и она в теле людоеда. Тот упал лицом вперёд.

Его приятель обернулся, и, увидев, что новая стрела поразила приятеля, опять заорал. Подскочил к дереву и начал карабкаться на него с неожиданной ловкостью.

— Ах ты мразь, маленькая сука! А ну спускайся, тварь, я тебя сожру! Я буду отрезать каждый день по чуть-чуть и пожирать тебя долго, буду смаковать. Ну-ка… — Он подтянулся на руках и уселся на одну из нижних веток, явно не намереваясь останавливаться.

Дара выхватила стрелу, прицелилась. Но бродяга уворачивался, и она никак не могла поймать нужный угол. Он лез всё выше и выше.

— Иди сюда, сука. Ты подстрелила моего друга, маленькая тварь. Иди сюда, сейчас Григи сожрёт тебя.

Он поднял голову вверх и посмотрел на неё. Одутловатое грязное лицо, зубы, оскаленные в хищной плотоядной улыбке. На голове замызганная шапка. Он протянул к ней вонючую руку.

— Иди-ка…

Дара мгновенно прицелилась. Он всё скалился, глядя на неё, и помаргивал глазами. Она сосредоточилась. Вдох. Выдох. Отпустила стрелу, и та мгновенно вонзилась людоеду прямо в глазное яблоко.

Тот разом замолчал, осел, руки отцепились от дерева, и тело мешком упало вниз.

Дара выдохнула. Посидела немного и стала спускаться.

Лук — это оружие архаичное, но полезное. Так говорил Янис. «Тебе стоит научиться пользоваться более современным, маленькая волчица». Да, в этом он был прав.

Дара повисла на руках и спрыгнула. Затем подошла и глянула на труп. Потом осмотрела второго — тоже мёртв.

— Нужно бы вернуться и убить их еду… из жалости.

— Не стоит, малышка. Тот бедняга и так умрёт через час-другой, так что сильно ты ему жизнь не облегчишь. Лучше пошли отсюда.

Дара, с омерзением отвернувшись от трупов, зашагала вперёд.

Путешествовать по обломкам мира было все равно что пытаться собрать огромную мозаику из множества разрозненных кусочков, большая часть из которых пока утеряна. Какие-то фрагменты начинали складываться в относительно цельную картину, но между ними были провалы, белые пятна, которые пока не удалось ничем заполнить. Совсем недавно, когда её мир ограничивался лишь деревней, всё было намного проще. Приятно было представлять, что где-то там есть что-то ещё, причём именно в таких туманных выражениях. У этого чего-то не было конкретики, не было чётких образов, кроме тех, которые навеял мёртвый город. Как ей нравилось мечтать о большом мире, когда она шла по безлюдным улицам вдоль пустующих домов. Мир должен быть где-то за гранью её представлений, это она понимала. И если вспоминать об этом сейчас, то он оправдал её ожидания в этом отношении — он точно был за гранью. Только то, что она увидела, не было прекрасным, не было полным чудес, как в сказках, которые рассказывала ей мать. Оно оказалось тем, кто хватает и бьёт носом о землю до тех пор, пока на тебе не останется живого места. Вот в такой мир она попала. Однажды Дара поймала себя на мысли, что жизнь в деревне уже не кажется ей настолько ужасной. Скучной, да, неприятной, даже убогой. Но зато она была более безопасной. А теперь её носит по миру, как искру на ветру, и некому защитить её, и некому вступиться. Она совсем одна, не считая Медеи. А братья… о них она вообще не хотела думать и представляла только, как однажды, в туманном будущем, доберётся до этого Меркурия, а там найдёт Яниса и поквитается с ним за то, что он хотел продать её, как вещь, как всё то барахло, которым они набили свои сумки.

Поначалу злость настолько застила ей глаза, что она думала только о самом факте, но никак не задавалась вопросом о причинах. И только позже, спустя несколько дней, когда пар немного сошёл, она спросила себя, почему Янис подумал, что она может быть кому-то интересна? Она, «оборванка». Всё дело в кристалле, как пить дать. Надо было дослушать их разговор, это единственное, о чем она жалела.