Вероника Рот - Аллигент
- Эта часть аэропорта была полностью переделана и расширена, когда они впервые приехала сюда, - говорит Нита. - Какое-то время, после Войны за Чистоту, все лаборатории находились под землей, чтобы сохранить их более безопасными, если бы они были атакованы. Теперь это просто вспомогательный персонал, который спускается сюда.
- Это с ними ты хочешь меня познакомить?
Она кивает. - Персонал службы поддержки - это больше, чем просто работа. Почти все из нас ГП - генетически поврежденные, оставшиеся от неудачных городских экспериментов или потомки других оставшийся или люди, попавшие из вне, как мать Трис, но без ее генетического преимущества.
Все ученые и лидеры ГЧ - генетически чистые, потомки людей, которые изначально сопротивлялись генной инженерному движению. Есть, конечно, некоторые исключения, но их так мало, что я могла бы перечислить их всех, если ты хочешь.
Я собираюсь спросить, почему такое строгое разделение, но я могу выяснить это сам. Так называемые ―ГЧ‖ выросли в этом сообществе, их миры, насыщенны экспериментами, наблюдениями и изучениями.
―ГП‖ выросли в экспериментах, где им достаточно было знать как дожить до следующего поколения. Разделение основано на знании, на квалификации - но, как я узнал от афракционеров, система опирающаяся на группу необразованных людей, для того чтобы они выполняли грязную работу, не давая им способа подняться - это вряд ли справедливое общество.
- Я думаю, что твоя девушка права, ну ты знаешь, говорит Нита.
- Ничего не изменилось; сейчас у вас всего лишь есть лучшее представление о ваших собственных возможностях. Любое человеческое существо имеет ограничения, даже ГЧ.
- И так, имеется вверх предела . . . чему? Моему состраданию? Моей совести? - говорю я.
- Это заверение для меня которое у тебя есть?
Нита изучает меня глазами, внимательно, но не отвечает.
- Это смешно, - говорю я.
- Почему ты, или они, или кто-либо имеете право определять мои возможности?
- Это всего лишь порядок вещей, Тобиас, говорит Нита.
- Это просто генетика и ничего больше.
- Это ложь, говорю я.
- Здесь что-то большее, чем просто гены, и ты знаешь это.
Я чувствую, что мне необходимо уйти, повернуться и бежать обратно в общежитие. Гнев закипает, и меня трясет, наполняя меня яростью, и я даже не уверен, из-за кого. Из-за Ниты, которая только что призналась, что она каким-либо образом ограниченна, или из-за того, кто сказал ей об этом? Может быть, это из-за всех сразу.
Мы дошли до конца туннеля, и она толкает тяжелую деревянную дверь открывая ее плечом. За ней шумный, яркий мир. Комнату освещает маленькие, яркие лампы на веревках, а веревки настолько крепкие, что сеть из желтого и белого покрывает потолок.
На одном конце комнаты деревянная столешница с яркими бутылками за ней, и море стекол поверх нее. На левой стороне комнаты столы и стулья, справа группа людей с музыкальными инструментами. Музыка наполняет воздух, и единственные звуки, которые я узнаю,- из моего ограниченного опыта с Дружелюбием -это оборванные струны гитары и барабаны.
Я чувствую, что стою под прожектором, и все смотрят на меня, ждут от меня движения, речи, чего-то. Какое то время трудно услышать что-нибудь из-за музыки и болтовни, но через несколько секунд я привыкаю, и я слышу, Ниту, когда она говорит :
- Сюда!
- Выпить хочешь?
Я собирался ответить как раз когда кто-то вбежал в комнату. Он не высокий и его футболка висит на нем и явно велика на 2 размера. Он жестами показал музыкантам выключить музыку, они так и сделали, но достаточно медленно для него и он закричал, - Время приговора!
Половина комнаты вскакивает и бросается к двери. Я вопросительно смотрю на Ниту, и она хмурится, образуя складку на лбу.
- Какого приговора? - говорю я.
- Маркуса, без сомнения, - отвечает она. И я бегу.
Я бросаюсь обратно вниз по туннелю, в поиске открытых пространств между людьми и проталкиваюсь, если их нет. Нита наступает мне на пятки, призывая меня остановиться, но я не могу остановиться. Я отделился от этого места и этих людей, и от моего собственного тела, и, кроме того, я всегда был хорошим бегуном.
Я беру лестницу в три подъема, вцепившись в перила для баланса. Я не знаю, почему я так возбужден - может из-за обвинительного приговора Маркуса? Его освобождения? Стоит ли мне надеяться, что Эвелин признает его виновным и казнит его, или стоит надеяться, что она пожалеет его? Я не могу сказать.
Для меня любой исход одинаков. Все равно либо злоба Маркуса или маска Маркуса, злоба Эвелин или маска Эвелин .
Мне не обязательно помнить, где диспетчерская, люди в коридоре сами ведут меня к ней.
Когда я уже здесь, я пробираюсь в начало толпы и вот они, мои родители, на половине экранов. Люди расступаются передо мной, что-то шепча, за исключением Ниты которая стоит рядом, переводя дыхание.
Кто-то увеличивает громкость, так чтобы все могли слышать их голоса. Звук их голосов трещит, искаженный из-за микрофонов, но я знаю голос своего отца; я слышал, как он меняется в нужное время, повышается в нужных местах. Я практически могу предсказать его слова, до того как он произнесет их.
- Не спешишь, - говорит он, насмешливо.
- Наслаждаешься моментом?
Я оцепенел. Маркус без маски. Это не тот человек, которого в городе знают, как моего отца, - терпеливого, спокойного лидера Отречения, который бы никогда и никому не навредил, и меньше всего его собственному сыну или жене.
Это человек, который вытаскивал ремень из петли за петлей и обматывал его вокруг костяшек пальцев. Это тот Маркус, которого я знаю лучше всего, и его образ, такой же как в моем пейзаже страха, превращая меня в ребенка.
- Конечно, нет, Маркус, говорит моя мама.
- Ты служил этому городу многие годы. Это не то решение, которое я и мои советники приняли легко.
Маркус без маски, но Эвелин как раз в ней. Она прозвучала так искренне, практически убедила меня.
- Мне и бывшим представителям фракций было о чем подумать. Твои годы службы, преданность, вдохновляемая тобой среди твоих членов фракции, мой продолжительные чувства к тебе, как к моему бывшему мужу . . .
Я фыркаю.
- Я все еще твой муж, говорит Маркус.
- Отречение не предполагает разводов.
- Но не в случае супружеского надругательства, отвечает Эвелин, и я ощущаю это снова, пустоту и груз. Не могу поверить, что она признала это публично.
Но теперь она хочет, чтобы люди в городе, видели ее определенным образом - не как бессердечную женщину, которая взяла под контроль их жизни, но, как женщину, которую Маркус избивал, тайна, которую он прятал за чистым домом и подавленная серой одеждой.
Теперь я знаю, каким будет исход.
- Она собирается его убить, говорю я.
- Факт остается фактом, говорит Эвелин почти нежно, - что ты совершил вопиющие преступления против этого города. Ты обманом втянул невинных детей, рискуя их жизнями в своих целях.
Твой отказ подчиняться приказам моим и Тори Ву, бывшего лидера Бесстрашных, повлек за собой бессчетное количество смертей во время атаки Эрудитов. Ты предал равных себе по положению, не сделав, так как мы договорились, и провалившись в борьбе против Джанин Мэтьюс. Ты предал свою фракцию, открыв, то, что было тайной.
- Я не.....
- Я не закончила, - говорит Эвелин.
- Учитывая твой послужной список в этом городе, мы приняли альтернативное решение.
Ты, в отличие от других бывших представителей фракции, не будешь прощен. и тебе не будет разрешено консультировать по вопросам, касающимся этого города. Ты не будешь казнен как изменник. Вместо этого, тебя вышлют за забор, за строения Дружелюбия, и тебе нельзя будет вернуться.
Маркус выглядит удивленным. Я не виню его.
- Мои поздравления, говорит Эвелин.
- У тебя есть привилегия начать все с начала.
Должен ли я чувствовать облегчение, что мой отец не будет казнен? Сердитым, потому что я настолько приблизился, наконец-то, к спасению от него, но вместо этого он по-
прежнему в этом мире, по-прежнему остается в моей голове?
Я не знаю. Я ничего не чувствую.
Мои руки немеют, я знаю, что это настоящая паника, но я действительно ничего не чувствую, как это обычно бывает. Я переполнен необходимостью быть где-то в другом месте, поэтому я разворачиваюсь и оставляю моих родителей и Ниту и город, в котором я жил когда-то позади себя.
Глава 21. ТРИС
Они объявляют учебную тревогу утром по внутренней связи, когда мы завтракали. Четкий женский голос дает нам инструкции: запереть все двери изнутри, занавесить окна и сидеть тихо, пока сирена не замолчит. - Все произойдет в конце этого часа, сказала она.
Тобиас выглядит изнуренным и бледным, с темными кругами под глазами. Он берет маффин, отщипывает от него маленькие кусочки и то ест, то о забывает о них.