Вероника Рот - Аллигент
Я выросла в небольшом доме в Милуоки, штате Висконсин. Я никогда не знала, что находится на территории за городом (которую все называли "Граница"), поэтому даже не думала о том, чтобы пойти туда.
Моя мама служила в полиции; у неё был взрывной и безжалостный характер. Отец был учителем, он был мягким, отзывчивым и беззащитным. Однажды они сильно ссорились в гостиной, всё вышло из под контроля, он схватил её и она его застрелила.
Той ночью мать хоронила труп отца на заднем дворе, в то время, как я собрала кое-что из моих вещей и вышла через входную дверь. Никогда больше её не видела.
Там, где я росла, повсюду была одна трагедия. Родители большинства из моих друзей спились до сумасшествия, ругались слишком много, или давно перестали любить друг друга, ничего особенного в этом не было. Так что когда я уехала, уверенна я была просто ещё одним именем в списке всех гадких вещей, произошедших в нашем районе за последний год.
Я знала, что если пойду куда-нибудь официально, к примеру в другой город, мерзкие типы из правительства просто отправят меня домой к моей матери, и я не представляла, как смогу смотреть ей в глаза, не вспоминая той лужи крови, оставленной головой моего отца на ковре в гостиной, так что я не решилась на это.
Я отправилась к Границе, где множество людей жили в небольшой колонии, построенной из брезента, алюминия и послевоенных обломков. Жили на отходах, жгли старую бумагу чтобы согреться потому, что правительство было неспособно обеспечить их всем необходимым, истратив все ресурсы в тщетных попытках собрать нацию вместе, после того, как сотню лет война разрывала нас на части. Может они и не хотели им помогать. Не мне судить.
Однажды я увидела, как взрослый мужчина избивал ребёнка, пытаясь его остановить, я ударила его по голове деревянной доской, и он умер, прямо там, посреди улицы. Мне тогда было всего тринадцать. Я убежала.
Меня поймал какой-то парень на фургоне, выглядел он как полицейский. Но он не выкинул меня на обочину, не застрелил и не запер в тюрьму. Вместо этого он привёз меня сюда и протестировал мои гены, затем рассказал об экспериментах, проводившихся в городах, и что мои гены чище чем у остальных людей. Он даже показал мне карту моих генов на экране, чтобы доказать это.
Но я убила человека, как и моя мать. Дэвид говорит, что это не моя вина потому, что я не желала его смерти, а он мог забить ребёнка до смерти. Но я более чем уверенна, что моя мать также не собиралась убивать моего отца, тогда в чём разница, хотел ты или не хотел это сделать? Случайно или намеренно, результат один, одной жизнью в этом мире стало меньше.
Вот что мне пришлось пережить, наверное. По мнению Дэвида, всё это случилось потому, что давным давно люди пытались шутить с человеческой природой, и сделали всё только хуже.
Полагаю он прав. Или хотела бы.
Мой зуб вгрызается в нижнюю губу. Здесь в Бюро, люди прямо сейчас сидят в кафе, едят, пьют, смеются. В городе, они скорее всего делают тоже самое. Обычная жизнь окружает меня, и я наедине с этими открытиями.
Я прижимаю экран к своей груди. Моя мать была отсюда. Это место для меня и моё прошлое и моё настоящее. Я чувствую её дух в стенах, в воздухе. Я чувствую её внутри меня, она никогда больше не оставит меня. Смерть не может просто стереть её, она со мной навсегда.
Холод стекла проникает сквозь мою футболку, и я дрожу. Юрай и Кристина заходят в комнату, смеясь над чем-то. Светлые глаза Юрая и его уверенный шаг наполняют меня чувством облегчения, внезапно я осознаю, что мои глаза наполнены слезами. Они с Кристиной облокачиваются на подоконники по сторонам от меня.
- Ты в порядке? - говорит она.
Я киваю и моргаю, чтобы смахнуть слёзы. - Где вы сегодня были?
"После полёта на самолёте мы пошли в контрольную комнату и наблюдали за экранами некоторое время," говорит Юрай. "Это очень странно, видеть чем они заняты теперь, когда нас там нет. Всё как обычно. Эвелин зверствует, как и её лакеи - это как посмотреть выпуск новостей."
"Не думаю, что хотела бы на это смотреть," говорю я. "Слишком . . . страшно и навязчиво."
Юрай пожимает плечами. "Не знаю, если им нравится смотреть, как я почесываю задницу или ужинаю, это говорит о них больше, чем обо мне."
Я смеюсь. "И как часто ты почесываешь свою задницу?"
Он слегка толкает меня локтем.
"Не хотелось бы менять тему разговора с задниц, которые очевидно очень важно обсудить
-" Кристина слегка улыбается. "Но я согласна с тобой, Трис. Просто наблюдать за происходящим на мониторах заставляет меня чувствовать себя мерзко, словно я лезу не в своё дело. Так что будем держаться от них в стороне."
Она указывает на экран, лежащий на моих коленях, на котором всё ещё открыта из страница дневника моей матери. "Что это?"
"Как выяснилось," говорю я, "моя мать была отсюда. Ну вообще-то она была из места недалеко отсюда, но затем пришла сюда. Когда ей было пятнадцать, её отправили в Чикаго как Бесстрашную."
"Твоя мама была отсюда?" Говорит Кристина.
Я киваю. "Да. С ума сойти можно. Ещё более странным кажется то, что она написала этот дневник и оставила его у них. Именно его я читала пока вас не было."
"Вау," говорит Кристина. "Но это ведь хорошо, не так ли? В смысле, так ты сможешь узнать больше о ней."
"Ну да, наверное хорошо. И нет, я не расстроена, так что можешь перестать на меня так смотреть." Заботливый взгляд исчезает с лица Юрая.
Я вздыхаю. "Я просто не перестаю думать . . . что в какой то степени принадлежу этому месту. Словно это место может стать моим домом."
Кристина сводит вместе свои брови.
"Возможно," говорит она, и мне кажется она не верит в это, хоть это и вежливо с её стороны.
"Ну не знаю," говорит Юрай, теперь его голос звучит серьёзно. "Я не уверен, что где-
нибудь снова смогу почувствовать себя как дома. Даже если мы вернёмся назад."
Может это и правда. Может мы всегда будем чужими, куда бы мы не пошли, не важно, здесь в Бюро, или в остальном мире, или в эксперименте. Все поменялось, и изменения не скоро закончатся. Или может мы сделаем домом самих себя, чтобы носить его с собой куда бы мы не отправились - как я теперь храню память о моей матери.
Калеб заходит в комнату. На его футболке пятно, похоже на соус, но он похоже его не замечает - я узнаю этот взгляд в его глазах - интеллектуальное очарование, на секунду я задумалась, о чем он читал, или смотрел, чтобы так выглядеть.
"Привет," говорит он, пытаясь пойти в мою сторону, но похоже замечает отвращение в моих глазах, и останавливается посреди шага.
Я накрываю экран ладонью, хотя вряд-ли он может видеть его через всю комнату, и пялюсь на него, неспособна, или не желая ничего ему отвечать.
"Ты когда-нибудь сможешь снова заговорить со мной?" с грустью говорит он, уголки его рта направляются вниз.
"Если сможет, меня точно удар хватит," холодно отвечает ему Кристина.
Я отворачиваюсь. Правда в том, что иногда я хочу просто забыть обо всём, что случилось и вернуться к тому, что было до того как мы выбрали фракции. Даже когда он постоянно исправлял меня, велел мне быть самоотверженной, это было лучше, чем сейчас - это чувство, что я должна оберегать от него даже дневник моей матери, чтобы он не отравил его, как всё к чему прикасался. Я встаю и прячу его под подушку.
"Ну ладно," говорит Юрай. "Пойдёшь с нами за десертом?"
"Разве ты уже не съел один?" "Ну и что с того?" Юрай закатывает глаза и кладёт руку мне на плечо, подталкивая меня к двери.
Мы втроём направляемся в кафе.
Глава 20. ТОБИАС
-Я не была уверена, что ты придешь, говорит мне Нита.
Когда она поворачивается, чтобы отвести меня, туда куда мы направляемся, я вижу, что ее свободная рубашка открывает спину, и у нее есть татуировка на позвоночнике, но я не могу понять, что это такое.
- Вы здесь тоже делаете татуировки?- говорю я.
- Некоторые делают, - говорит она. - Та которая у меня на спине из разбитого стекла. Она замолкает, пауза, которую ты берешь, когда решаешь, следует ли или не следует, делиться чем-то личным.
- Я сделала ее, потому что она подразумевает повреждение. Это . . . своего рода шутка. -
Снова это слово, ―повреждение‖, - то которое погружалось и всплывало, погружалось и всплывало в моей голове после генетического теста.
Если это шутка, то не смешная даже для Ниты - она выплевывает объяснение, как будто чувствует горечь в нем. Мы идем вниз по кафельным коридорам, почти пустым в конце рабочего дня, и вниз по лестнице. Как только мы спустились, синие и зеленые и фиолетовые и красные огоньки, затанцевала над стенами, меняя цвета каждую секунду.
Туннель внизу лестницы широкий и темный, и только странный свет ведет нас. На полу здесь старая плитка, и даже через подошвы обуви, я ощущаю ее зернистость, грязь и пыль.
- Эта часть аэропорта была полностью переделана и расширена, когда они впервые приехала сюда, - говорит Нита. - Какое-то время, после Войны за Чистоту, все лаборатории находились под землей, чтобы сохранить их более безопасными, если бы они были атакованы. Теперь это просто вспомогательный персонал, который спускается сюда.
