Роджер Желязны - Этот бессмертный
И все же де-юре они являлись Земным Правительством, законно избранным не проживающим на месте большинством, а может, и де-факто, если дело когда-нибудь дойдет до проверки. Вероятно, дойдет. Мне же оставалось только надеяться, что такого не будет.
Свыше полувека положение было патовое. Никаких новых веганских курортов, никакого нового насилия со стороны Радпола. А также никакого Возвращения. Но вскоре что-нибудь должно, наконец, произойти. Это носилось в воздухе, если Миштиго действительно проводил предварительную разведку.
Я вернулся в Афины в пасмурный день, когда моросил холодный дождь, — в Афины, потрясенные и переустроенные недавними конвульсиями Земли, и, хотя в голове у меня теснились вопросы, а на теле — синяки, я приободрился.
Национальный Музей по-прежнему стоял между Тоссисой и Василеос Ираклиу, Акрополь сделался более разваленным, чем я помнил, а отель «Золотой Алтарь», когда-то именуемый «Королевский Дворец», — там, на северо-западном углу Национальных Садов, напротив площади Синдагма, подвергся сотрясениям, но выстоял и продолжал функционировать несмотря ни на что. Там мы и сняли номера.
Как Уполномоченный по делам Произведений Искусства, Памятников и Архивов я был отмечен особым обслуживанием. Мне отвели Номер Девятнадцать.
Он оказался не совсем таким, каким я покинул его в последний раз. Выглядел чистым и прилизанным. Небольшая металлическая табличка на двери гласила:
«ЭТОТ НОМЕР СЛУЖИЛ ШТАБ-КВАРТИРОЙ КОНСТАНТИНУ КАРАГИОЗИСУ ВО ВРЕМЯ ОСНОВАНИЯ РАДПОЛА И БОЛЬШЕЙ ЧАСТИ ВОССТАНИЯ ЗА ВОЗВРАЩЕНИЕ».
В самом номере табличка на спинке постели сообщала:
«В ЭТОЙ ПОСТЕЛИ СПАЛ КОНСТАНТИН КАРАГИОЗИС».
В длинной узкой прихожей я заметил еще одну табличку — на противоположной стене:
«ПЯТНО НА ЭТОЙ СТЕНЕ ОСТАВЛЕНО БУТЫЛКОЙ СПИРТНОГО, ЗАПУЩЕННОЙ КОНСТАНТИНОМ КАРАГИОЗИСОМ ЧЕРЕЗ ВСЕ ПОМЕЩЕНИЕ, В ОЗНАМЕНОВАНИЕ ВЗРЫВА БОМБЫ НА МАДАГАСКАРЕ».
Можете верить, если хотите.
«В ЭТОМ КРЕСЛЕ СИДЕЛ КОНСТАНТИН КАРАГИОЗИС» — настаивала следующая табличка.
Я действительно боялся зайти в туалет.
* * *Позже, той же ночью, я прогуливался по влажным и засыпанным щебенкой мостовым моего, почти покинутого жителями города, и мои старые воспоминания и текущие мысли напоминали слияние двух рек. Оставив прочих храпеть в отеле, я спустился по широкой парадной лестнице «Алтаря», остановившись прочесть пару строк из речи Перикла на похоронах: «Вся Земля — усыпальница великих людей» — там, на могиле Неизвестного Солдата, и с миг изучал взглядом эти очень мускулистые конечности некоего архаичного воина, уложенного в полном боевом вооружении на погребальное ложе (сплошь мрамор и барельефы) и все же почему-то почти ощутимо теплого, так же как и Афинская ночь, а потом пошел дальше, по Леофорос Амалиас.
Ужин вышел отменный: узо, гювеци, «коккинели», яурти, «метакса», масса черного кофе и на десерт — Фил и Джордж со спорами об эволюции.
— Разве вы не видите здесь конвергенцию реальности и мифа — в последние дни жизни на этой планете?
— Что вы имеете в виду? — спросил Джордж, приканчивая блюдо наранци и глядя на Фила сквозь мощные очки.
— Я имею в виду, что когда человечество поднялось из тьмы, то принесло с собой легенды, мифы и воспоминания о сказочных существах. А теперь мы снова опускаемся в ту же первозданную тьму. Жизненная Сила дряхлеет и становится неустойчивой, происходит очевидный возврат к тем первозданным формам, что столь долго существовали только в качестве смутной расовой памяти…
— Чепуха, Фил. Жизненная Сила? Господи, да в каком веке вы живете? Вы говорите так, словно вся жизнь является, по-вашему, одним-единственным разумным существом.
— Является.
— Будьте любезны, продемонстрируйте.
— В вашем музее хранятся скелеты трех убитых сатиров и фотографии живых. Они обитают в горах как раз этой страны.
И кентавров здесь видели, попадаются также цветы-вампиры и лошади с рудиментарными крыльями. Во всех морях водятся морские змеи. А наши небеса, вдобавок, бороздят импортные пауконетопыри. Некоторые даже клятвенно заверяли, что видели Черного Зверя Фессалии, пожирателя людей, костей и всего прочего, и при этом продолжают воплощаться в жизнь всевозможные другие легенды.
Джордж вздохнул.
— Все сказанное вами не доказывает ничего, кроме того, что во всей бесконечности природы существует возможность появления любых форм жизни, если обеспечить для этого нужные факторы эволюции и постоянную благоприятную среду обитания. Упомянутые вами существа земного происхождения — они все мутанты, создания, возникшие неподалеку от различных Горячих Мест по всему миру. Одно такое место есть и в горах Фессалии. Если бы даже прямо сейчас в эту дверь вломился Черный Зверь с оседлавшим его сатиром, это ни изменило бы моего мнения, ни доказало бы вашего.
Я в ту минуту смотрел именно на дверь, надеясь увидеть не Черного Зверя, конечно, а некоего неприметного старика, который мог бы скромно войти бочком, запнуться и пройти дальше, или официанта, несущего Диане незаказанную выпивку с вложенной в салфетку запиской. Но ничего из перечисленного не произошло.
Когда я прошел Леофорос Амалиас, Ворота Адриана и затем мимо Олимпейона, то все еще думал, каким же будет сообщение. Диана связалась с Радполом, но пока еще не было никакого ответа. Еще через тридцать шесть часов мы перелетим из Афин в Ламию, а дальше двинемся пешком через районы, заросшие странными новыми деревьями с длинными бледными листьями, испещренными красными прожилками, увитыми ползучими растениями, с ветвящимися поверху побегами, чьи корни облюбовал стрижфлер. А потом, дальше — через залитые солнцем равнины, вверх по извилистым козьим тропам, по высоким скалистым утесам и вниз в глубокие ущелья, мимо разрушенных монастырей. Идея была бредовая, но Миштиго опять-таки захотелось попутешествовать именно так. Он считал себя в безопасности всего лишь по той причине, что я родился здесь. Я попытался рассказать ему о диких зверях, о каннибалах-куретах — скрывающихся в лесных чащах дикарях. Но он решил уподобиться Павсанию и повидать все пешим. Ладно, тогда решил я, — если до него не доберется Радпол, то доберется местная фауна.
Но на всякий случай я отправился на ближайший госпочтамт и приобрел официальное разрешение на дуэль, уплатив налог за смерть. Вполне можно позволить себе проявить порядочность в таких делах, рассудил я, поскольку был Уполномоченным и все такое прочее.
Если Хасана придется убить, то я убью его в рамках закона.
Я услышал доносящиеся из небольшого кафе на другой стороне улицы звуки бузуки. Частично потому, что мне захотелось того, а частично потому, что я чувствовал за собой слежку, я перешел через улицу и зашел в кафе. Подойдя к столику, за которым можно было усесться спиной к стене и лицом к дверям, я заказал кофе по-турецки, пачку сигарет и некоторое время сидел, слушая песни о смерти, изгнании, катастрофе и извечной неверности женщин и мужчин.
Внутри кафе оказалось даже меньше, чем выглядело снаружи, — низкий потолок, земляной пол, настоящая темнота. На эстраде пела приземистая женщина в желтом платье, густо покрытая гримом. Звенели стаканы; в мутном воздухе висела пыль; под ногами валялись влажные опилки. Мой столик стоял почти в конце зала. Помимо меня в заведении торчало примерно с дюжину других людей: трое девиц с сонными глазами, сидевших со стаканами за стойкой; мужчина в грязной феске; мужчина, уронивший голову на вытянутую руку и храпевший. За столиком по диагонали от меня сидели, оживленно смеясь, четверо мужчин; еще несколько других в одиночестве пили кофе, слушая певицу, глядя в пространство, ожидая, а может, и не ожидая, когда что-то случится или кто-то появится.
Ничего подобного, однако, не происходило. Поэтому после третьей чашки кофе я заплатил по счету толстому усатому владельцу кафе и покинул его заведение.
Снаружи, казалось, изрядно похолодало. Улицы опустели и сделались совсем темными. Я свернул направо на Леофорос Дионисиу Ареопагиту и двинулся дальше, пока не добрался до разрушенной ограды, тянущейся вдоль южного склона Акрополя.
Остановившись на углу, я услышал шаги далеко позади. Я постоял там с полминуты, но моими спутниками по-прежнему оставались лишь безмолвие и черная беззвездная ночь. Пожав плечами, я вошел в ворота и двинулся к обители Диониса Элевтериоса. От самого храма, конечно, не осталось ничего, кроме фундамента. Я прошел дальше, направляясь к Театру.
Фил, помнится, тогда предположил, что история развивается большими циклами, словно некие гигантские часовые стрелки, минующие день за днем одни и те же цифры.
— Историческая биология доказывает, что вы неправы, — возразил Джордж.
— Я не имел в виду буквально, — ответил Фил.
