Николай Грошев - Дыра. Путь на ту сторону (СИ)
— Брехня. — Набольший вот лучше бы молчал. Мне что-то так понравилось чего старый говорит, а он ирод взял всё и спортил. Что-то я теперь и сам сомневаться начинаю, мож старейшина опять к космосу подключаться начал?
— Вот того и знамо буит! — Злится он, не любит когда с ним не соглашаются. — С энтого мументу, с мужиками нашими Петька, Виталька и Сёмка ходити буут. Ружья до них дадим шо из арсеналу. Сё, тварищи граждане, могёте нонче расходитьси по делам своим, а вы подити до арсеналу.
А чего и не пойти? Иду конечно. Только чегот не верится что он это всё всерьёз говорил.
Ладно уж, верим, вроде как. Арсеналов у нас вообще-то два. Один в Амбаре, один у частоколу стоит. Батя строил, ладно так строил. Немножко оно конечно, криво, но не шибко. В основном нормально. Брёвна хорошие, плотно стоят. Окон нету, дверь тож вся из цельных брёвен. Ага, кивает нам старый. Кто бы сомневался — сам он её ни в жисть не откроет. Ну, ничего, мы с Петькой чай не дохляки городские. Петька вон какой — он даж вместо коня в упряжке пахать может! Я то не могу, у меня здоровья меньше, а Петька тот запросто. Мы, было дело, на спор его запрягали. Бахвалился он, вот и получился спор тот. Почти версту Петька вспахал. Умаялся, аж на ногах не стоял, но вспахал. Борозду одну всего конечно, но так он всё ж и не настоящий конь, что б всё поле вспахать и совсем без передыху. Я вот думаю с возрастом оно же люди крепчают, кряжистее становятся, крепче. Вот Петька поширее в плечах станет, мышцев на нём поболе нарастёт и в хозяйстве экономия у него буит. Ну так, зачем ему конь если он сам пахать может? Не нужен ему конь. Он сам як конь…, ох ты!
— А я и не знал что тут у нас такое есь… — Бормочет Сёмка, а Петька ещё не посмотрел внутрь-то, стоит нос кверху задрал — гордится значит.
— Эм шишнадцать! — Громко говорю, а сам-то смекать начинаю — откуда и зачем нам шишнадцатые эм древние да зарубежные? Государство-то не шибко нам с деньгами помогало. Всё ж считай своё. Колонию всем миром собирали, аж тремя соседними сёлами. Не все конечно, много кто дома остался, а те кто собрался всё ж до новой землицы, да землицы своей, зипунами не шибко богаты были. Ружья, у всех считай, свои, с домов принесёны. Деньги что были все на упряжи, на скотину, да скарб какой-никакой ушли. Зачем старшие наши стали бы раритетное оружие покупать? Не стали бы, не дураки ж, что б в такой дорогущий хлам зипуны последние бросати. За одну ж настоящую шишнадцутую можно две вязанки шокеров, нейронные которые, взять.
— Шишнадцатые не светются. — Важно заявляет Петька. А сам хмурится да глазки бегают — тоже не знает ведь. Оно может и не светются, а может и светются. Дорогущие они, мало кто их живьём — то видел. — Это что-то другое.
— Оболтусы… — Ворчит старейшина, нас вот оттолкнул, в арсенал заходит. Да к слову тож, арсенал…, только пять этих автоматов светящихся, да всякого старья на кило сто пятьдесят. Вон, обрез Епатьевский лежит, помню я его. С Митькой Епатьевым мы с него по воробьям стреляли. Трудно всё-таки дробью в воробья попасть! Да с десятку метров. Шустрые они. — Мы жо разумели, куды едем-то. Вот, совещалиси, апосля подкупили ружьев немножко, да того лучшее что есть.
— А чего не спользовали? — Действительно почти два года мы тут уже. И с зомбями намаялись (а до чего ж они вонючи! Страх и жуть.), и кошаков было дело рогатиной отгоняли, да и собаки кровь нам портили, а тут вон оказывается, прям под носом такое лежит и пылится себе! Нехорошо.
— Не хочют мужики с них стреляти. — Уныло, со злобством каким-то бурчит старейшина. — И вот за каким докупали… — Ой, чего это с ним? Я, да и вообще в деревне, таких вот слов, что он щас сказал, никогда и не слышали. Видать, сильно огорчили его мужики наши. — Гутарять не с руки с железой такой до зверю ходити. Да то брехня сё — пужаются с них они. Светяшиеяси ружья оно ж того, шибко того, не сподручно значитси. А меченым, аль ишшо кому не нашенскому, такое дать не могём мы. Наше оно, мы докупили сё, да на кровны гроши сё. А бандюки покрадут, только покаж до них се ружьи, ишшо до зорьки поупрути сё шо заприметют. А вы молоды, отроки ишшо, да головушкою лихи и просты. Думаю, смогёте управитьси с оружьем таким и пужаться не буите.
— Ха! — И беру себе тот что поближе. Ух! Как в душе то хорошо стало! Светится правда…, а так як жеж хорош! Не ружьё, конечно, ну, автомат оно тоже ничего. Как раз для такого удалого молодца как я! Ну так! Мне ж до Любани всё ж таки надо как-то достучатьси, что бы значит, до неё женитьси.
— Ответственность разумейте. — Хмурится старейшина, глядя как мы легко и с радостью берём в руки эту «пакость». Узнал я теперь ружья эти. Вспомнил — по телевизору их видел. У Самсоновых. У них телевизор только и был на нашей улице, у них новости мы и смотрели. Вот когда первые такие оружия собрали, мы их и видели. Они энергенные. Ну, с энергиями всякими. Пульсами стреляют. Вобщем, свет, а потом бах! И всё. Хорошие. Не помню только показывали аль нет, как их заряжать.
— А як заряжать-то? — Сёмка первей меня с мыслью-то оказался. Умный он, правда, не сильно, но всё-таки. Соображает вот быстро. Иной раз бывает что понять ничего не может, хоть молотком по лбу, всё равно не понимает, а вот соображает раз-два и сообразил. Молодец Сёмка вообщем.
— Они пульсно-эрогенные. — Важно кивая головой говорит старейшина. — Заряжать не нужно.
В обще-то, энергерные они, а эрохерны всякие это что-то из другого. Не помню правда что да про что… Ясно всё, не знает старейшина как их заряжать. Мож мужики знают? Вряд ли, а то бы старейшина тоже знал. Ну, вроде по виду оружия никаких съёмных мест у него нет, пазов никаких тоже, затвора нет, вообщем, ничего нет. Мож и не заряжается оно с улицы-то, мож как-то иначе.
— Тута пять. — Петька говорит, ружьё брать он боится, а что их больше чем нас, заметил. Он так-то башковитый, глупый просто, но, опять же сильный. Добрый ещё.
— Ежели явите ся добро, за двумями энтими делов не станет. — Ружьё взял и Петьке в руки сунул и выталкивает всех на улицу. Сёмка уже тоже ружьё взял. Чего теперь с ним делать-то? Мы в троём все поля проверять-то не сможем…, хотя.
— Я тут подумал старейшина, вот шоб поля лучш…
— А ты Виталька не думай. — Бурчит старик, закрывая двери. — Голова апосля болети буит. Землицу сю, да сё в округе посредь миру всего, разумети надобно, а не думати.
Киваю уважительно, с лицом по ситуации — от старейшины только что получена некая сложная, но важная мудрость. Надобно внимать и делать вид, что всё понятно — авось апосля у тяти и испрошу, что за бредове словесы наш старый сейчас выдал.
— А чего делать-то теперь?
— Счас сё до вас скажу Сёмк, счас, только с дверёю энтой проклятущей…, етит её налево, прям по пальцу… — Кряхтит чего-то, пинает её. Надобно её плечом подсадить, сейчас я подсоблю. Ага, во, закрылась. — Значитси так. — Повернулся весь к нам, старый-то, видать теперь самое важное и будет. Инструктировать нас будет. Вобще, такими-то делами обычно набольший занимается, старейшина он больше по хозяйству. Видать сильно они по ночи поругались-то.
— Ружья берегите. Мы сё на те гроши купили, что за книженцию в Дыре от Аннушки до нас дали. — О как. А я и не знал. Энцихлопедия та, что Пашка на выпасе откопал, реликтом оказалася! А мы поначалу печь ею топить думали. А чего? Пусть светится она немного, да бумага горит ничего. Пробовали, пару страниц вырвали, да там и сожгли. Ну, на пробу. Хорошо горела. И ничего что светится, горела как обыкновенная газета. Кто ж её к Дыре-то носил? А, неважно. Правда, вот я бы мог. Всё равно здоровье у меня слабое, детское ещё, на сенокосе чем остатки его терять, я б до Дыры мог бы. Делов-то. Туда три дня, обратно четыре. Так-то оно день туда, день обратно, но сенокос кончался через семь, так что я бы семь дней ходил. За одно места бы поразведал. Ну, не судьба. В тот сенокос пришлось мне страдать, да траву в охапки бить. Эх, нет в мире справедливости…
— Петька, те особо — ружьё не поломай!
— А чаго я то? — Бурчит он, насупился. А то кто ж как не он? Кто в прошлом годе по зиме нам железну печку поломал? И как умудрился, до сих пор люд в догадках мучается.
— Вот, пока сё шо мужики наши делали, то делати они и буут. Вас до работы я свобождаю и… — Ждёт пока наши ликующие вопли поутихнут, да Сёмка перестанет ружьём потрясать…
— Ай! — Это Сёмка ружьё уронил. Да старейшине прям на ногу. — Ирррооооод!
— Не хотел я того старейшина! Простиии! — Ух, мне бы так тоже научиться, вот слезу что бы раз и весь в слезах. А то может и шлангой реже получал бы.
— Бох с тобою, прощеваю, просто оболтус ты Сёмка, как есть оболтус…, хватай ружьё. Подёмте до забору, скажу чаго вам сего дня делать надобно, шоб оправдати доверье. Но вы мне разумейте — кто ружьё потеряет иль поломает, есь энтот год хлева у свиньев, да курей чистить буит.
Серьёзно. Нас всех троих так передёрнуло, что и Петька ружьё уронил. Хорошо наземь, не старейшине на ногу вторую, а то не миновать бы нам беды.
