Захар Петров - Муос: Чистилище
— Это ещё не всё, Вера. Я должен тебе сообщить, что меня, тебя, нас всех кормили ложью, хорошо продуманной и циничной ложью. Республика — это кошмарный монстр, который пожирает в себя людей, обращая их в рабство и манипулируя ими по своему усмотрению.
Пока Зозон говорил, какая-то тревога начинала вкрадываться в её сердце. Как-будто ты идёшь, изнемогая, по длинному и трудному пути, почти дошёл до цели, но по некоторым признакам начинаешь понимать, что, скорее всего, ты ошибся в выборе направления и то, что тебе нужно, находится совсем в другом месте, дойти до которого уже не хватит ни сил, ни терпения. А Зозон, пригнувшись к Вере, говорил тихим голосом, как будто боялся, что его услышат те, о ком он рассказывает:
— Помнишь, за что меня когда-то судил следователь?
— Ты во время штурма какого-то поселения пожалел детей и женщин, и они первыми открыли огонь.
— Точно. Это было мирное поселение Кальваристы. Они отказались войти в состав Республики, и наши власти на этом как бы не настаивали. Пока не было совершено нападение на одно из соседних поселений Республики. Подозрение сразу пало на кальваристов — только они во всём Муосе татуировали головы змеями и пауками, и именно такое описание приводили выжившие жители атакованного поселения. А потом у кальваристов были обнаружены свиньи, клеймённые именно на ферме пострадавшего поселения. Реакция Республики была объяснима: поселения штурмовать, мужиков — на каторгу, остальных разбросать по Муосу. Мы сделали свою работу, даже если кто-то посчитал, что сделали её плохо.
— Ну и к чему ты мне всё это рассказал?
— Я ещё всего не рассказал. Год назад я пленил и обратил в цестоды одного из тех, кто напал на то поселение Республики. Он мне всё рассказал: и про само нападение, и про убийство пятерых поселян, и про угон свиней. И он оказался не кальваристом! Он оказался республиканцем, спецназовцем, рядовым Чёрной Пятёрки. Слышала про такую?
— Ты, кажется, когда-то в неё хотел попасть, но тебя не брали?
— Хорошо, что не взяли, видимо, я оказался недостаточно отмороженным. Чёрная Пятёрка — это внезаконное подразделение Инспектората, которое выполняет самые грязные задания, за каждое из которых следователь должен был их четвертовать. Но следователи подчиняются начальнику следотдела, который подчиняется Штабу, который подчиняется Инспекторату. И как-то так получается, что следователей не посылают туда, где поработала Чёрная Пятёрка. В той ситуации они побрились, нарисовали себе чернилами татуировки на голове, напали на бедное поселение, убили людей, угнали свиней и оставили их недалеко от Кальваристов. Ну те, конечно, обрадовались и забрали себе бесхозных хрюшек. Ты вдумайся только: Инспекторат приносит в жертву ни в чём не повинных граждан Республики, лишь бы захватить весь Муос. И это не единственный пример: тот новообращённый цестод мне ещё многое успел рассказать, пока не погиб по нелепой случайности.
Последнее несколько успокоило Веру. Вот так вот случайно погиб автор этой страшилки о проделках Республики. Конечно же, это хорошо продуманная Зозоном ложь, направленная на то, чтобы она возненавидела Республика, разочаровалась в том, что делала и отказалась от своих убеждений. Но зачем он её в этом так настойчиво убеждает, по-прежнему Вере было непонятно, и она решилась задать вопрос в лоб:
— Соломон, зачем ты ведёшь со мной эти милые разговоры? Зачем меня в чём-то убеждаешь и разубеждаешь? Зачем Великие Цестоды пытались проникнуть ко мне в мозг? Не проще ли меня просто скрутить, засунуть хозяина и дожидаться пока я стану вся ваша?
Зозон замялся. Очевидно, Вера сильно заскочила вперёд, и этот вопрос должен был быть задан несколько позже.
— Понимаешь, Вера, Великие Цестоды, да и все цестоды восхищаются теми, кто добровольно соглашается принять хозяина. Это для нас очень большой моральный стимул. И те цестоды, которые сделали свой выбор сознательно, становятся по статусу почти равными Великим Цестодам.
Прозвучало это совсем не убедительно, к тому же забегавшие глаза и отведённый взгляд Зозона сразу выдали то, что он лжёт. Значит, реакции у цестода такие же или почти такие, как и у незаражённого человека. А значит, у Веры может получиться то, что она только что задумала.
— Послушай, Зозон, меня внимательно. Внимательно послушай меня, Зозон. Только отбрось всё и слушай, слушай, слушай… Смотри на моё плечо и слушай, что я тебе говорю… Ты только не бойся за своего хозяина, ему у тебя тепло и спокойно, тепло и спокойно…
Вера говорила тихим, протяжным голосом. Она протянула руку и слегка прикоснулась к шее Зозона своими пальцами. Он не отстранился. Глаза у него застыли на одном месте, уставившись на Верино плечо, зрачки расширились, дыхание замедлилось. Кажется, у неё получилось. Стараясь не менять тембра голоса, всё тем же протяжным тоном она спросила:
— Зозон, какие планы у Великих Цестодов по отношению ко мне?
— Они хотят подарить тебе хозяина, — сквозь зубы монотонно ответил Зозон.
— Я уже это поняла. Почему они этого не сделали сразу?
— Надо, чтобы ты сама об этом попросила.
— Сама? Зачем? Почему я должна попросить хозяина сама?
— Так сказано в пророчестве.
— В каком пророчестве? — спросила Вера, от удивления чуть повысив голос, о чём сразу же пожалела: у Зозона дёрнулось веко, но гипноз пока что действовал.
— В пророчестве диггеров. Их пророчества всегда сбываются.
— Диггеров? От кого вы знаете о пророчестве диггеров?
— От диггера, который стал цестодом.
— Кто этот диггер? Где он?
— Я не знаю, он был до меня, и его уже убили… сами диггеры.
— Так что было в пророчестве?
— Я не знаю точно… О том, что придёт Дева-Воин… выберет путь цестода… станет проматерью… новая раса… весь мир… нельзя говорить… прости, хозяин…
Веко у Зозона часто задёргалось, губы тряслись, на лбу появилась испарина. Верины гипнотические установки вступали в конфликт с поступавшими от паразита сигналами. Подсознание Зозона разваливалось между настойчивыми вопросами Веры и запретами, нагнетаемые идущими от паразита импульсами.
— Зозон, твой хозяин гордится тобой, ты ему не навредишь, если скажешь, что собираются сделать со мной цестоды?
— Первый Цестод и ты… ты будешь проматерью… согласись сама… нельзя насильно… так в пророчестве… нельзя… нельзя… нельзя… не-льзя…
Зозон начало трясти, его мышцы напряглись, говорить ничего он уже не мог. Вера поняла, что сеанс пора заканчивать.
— Зозон, я даю счёт. На счёт три тебе станет хорошо, и ты всё забудешь. Мы говорили о том, что я должна стать цестодом. Ты должен убедить Высших показать мне бомбу, и тогда я соглашусь… Тогда всё будет хорошо, и твой хозяин будет счастлив… Ты будешь помнить только то, что я тебе сказала, остальное забудешь. Итак, даю счёт… Раз… Два… Три…
7
Самая тяжёлая ночь в Вериной жизни проходила на полу стеклянной камеры. Реальность здесь слилась с адскими наваждениями и обрывками воспоминаний о событиях сегодняшнего дня.
Вот картина зала, в которую её вводит торжествующий Зозон. Теперь уже девять Великих цестодов восседали на своих креслах, уставившись в никуда своими наполненными адской чернотой огромными глазницами; за ними три-четыре десятка обычных цестодов с восхищением поглядывают на своих вождей и возбуждённо ожидают предстоящее зрелище. Вскоре откуда-то вытащили существо, лишь отдалённо напоминающее Великого Цестода — ростом с обычного человека, с серой морщинистой слизистой кожей, местами покрытой кровяными нарывами, с отвратительными рогоподобными наростами, с безгубым ртом, с которого беспрерывно стекала слизь. Это был Первый Цестод, единственным «достоинством» которого было умение плодить потомство. Глядя на него, Вера с содроганием представила, что будет с нею происходить, если она просчиталась, и то, что она задумала, не выйдет. На ногах он едва держался, и, когда его отпустили, безвольно опустился на пол, безучастно поглядывая на происходящее. Но когда гноящиеся глаза Первого Цестода заметили Веру, он как-то возбуждённо встрепенулся, подался туловищем в сторону Веры и начал двигать челюстью, отчего слизи из неё потекло в разы больше. Великие Цестоды даже не взглянули на своего родителя — сам по себе он для них ничего не значил. Отцовство и детородные способности отнюдь не повышали статус этого старого похотливого монстра в обществе цестодов.
Затем, изображая на лице улыбку, под радостные аплодисменты цестодов Вера легла на стеклянный лежак. Подошла медсестра Даша, осмотрела «пациентку», предложила Вере опий — Вера отказалась. Вообще-то обычно в таких ситуациях на опий не тратились — цестодов не волновали страдания диких и других цестодов. Просто ситуация была редкой — дикий сам захотел стать цестодом, и не хотелось портить особое торжество воплями новообращаемого. Да и Вера отказалась не ради демонстрации особого мужества, а лишь с целью ни на миг не потерять контроль над тем, что с нею будет дальше происходить. Отказ Веры от анестезии был встречен ещё более громкими овациями низших цестодов.
