Тамара Вепрецкая - Сантрелья
Согласился я, но испросил его соизволения все же посетить город мой родной. Выяснил князь, кому сыном довожусь, и расстроился. "Муж сей славный Изяслав и действительно сына давно потерял при набеге печенежском. Правда твоя, Рахман," — молвил князь и окрестил меня новым прозвищем, стало пятым уже моим именем. Далее сообщил мне с грустью князь, что уж года два как умер Изяслав, а супруга его Предслава почила много лет тому. Дочери же замуж повыходили да по землям русским разбрелись. Но позволил мне навестить он край родной в сопровождении того боярина Ильи. Там, в родном городе наводил мой спутник справки обо мне, и в точности совпал рассказ мой с тем, что донесли боярину муромскому жители города о сыне пропавшем их наместника. Так, обрел я доверие мужа, к князю приближенного, да и самого юного князя Глеба. И потекла жизнь моя на земле родной.
Боярин Илья почитал меня человеком новым и интересным, и часто стал бывать я в доме его. И мелькнул как-то в саду образ милый и знакомый, так что разум не удержал меня, и догнал я свое видение. Обознался я, сомненья нет, да и не могло иначе быть: слишком далека была от меня любовь моя, где б ни находился я. Девица походила ликом и статью на ту, что потеряна для меня навсегда. Но с разочарованием своим я не совладал и ушел, даже не повидав боярина. Не обиделся Илья, рассмеялся лишь, узнав, что ненароком встретил я дочь его Звениславу.
Будто манило меня в его дом с тех пор. Не всегда встречал я девицу, но часто сам отец приглашал ее войти с тем или иным поручением. И всматривался я внимательно в ее черты и в отчаянии искал в них сходство придирчиво с тою, что любил. Тот же глаз разрез, твердый взгляд похож, только синие глаза, а не серые. Губы сложены наподобие, и овал лица очень сердцу мил. Но другая совсем эта девушка. Не так двигается, не так разговаривает. Правда, милая Звенислава и добрая. Привыкать я стал к ее облику, к ее жестам, манерам и движениям, то задвигая в самый дальний угол памяти образ тот, с которым сравнивал, а то упрямо терзая себя воспоминаниями.
Время шло, и крепло доверие княжеское, а вместе с ним и внимание его ко мне. Убедившись, что воин я опытный, и поверив, что сын я боярина знатного, уваженье снискавшего у отца его, великого князя Владимира Святославича, князь Глеб сделал меня своим дружинником и стал я муромским боярином, прежде приняв крещение православное с именем Илия. Закрепилось за мной прозвище Рахман, хотя знали все имя мое истинное и всерьез называли меня Святогором, а смеясь выкликали по прозвищу.
Крепла дружба моя с боярином Ильей, ставшим тезкой моим во крещении. И спросил меня однажды тот доверительно, не люба ли мне дочь его Звенислава. Понимал я, что пора и мне заводить семью, да и возраст мой давно того уж требовал. Шел уж мне тогда год сороковой. И пообещал я отцу девицы, что постараюсь от души составить счастье милой Звениславы. Так и сыграли свадебку. А уж через год родился и сын. Я назвал его в честь отца моего Изяславом, а в народе его прозвали отпрыском Рахмановым.
Когда сыну моему Изяславу шел второй уж год, получил я поручение от князя молодого нашего. Показал мне князь Глеб письмо своего старшего сводного брата Ярослава, княжившего в Новгороде, что далеко в Полночной стороне. В том письме призывал брата Ярослав отложиться от отца своего Владимира, ибо данью задушил он все княжества. Он поведал, что готовит поход супротив отца и поддержки ищет у братьев, опасаясь, что Киев захватит старший сводный брат, усыновленный племянник Владимиров. Святополк уже поднимал мятеж, стремясь власть захватить единоличную. Объяснил мне Глеб, что коль отец посадил Ярослава в Новгороде, то ему и наследовать власть великокняжескую. Так к чему ж спешить? И отправил он меня с ответом к брату старшему.
Путь неблизок да и нелегок был. Наконец, добрался я до Новгорода, поразившего меня своим величием и красой своей. Нет, конечно, далек он был от Кордовы многолюдной и суетной, но по сравнению с Муромом жизнь кипела в нем, походил он по всему на стольный град. Был когда-то главным он средь русских городов, пока князь Олег не объявил Киев матушкой всем русским городам.
Встретил благосклонно меня суровый князь, ликом тверд, решителен и некрасив, возрастом моложе меня несколько. "Неправое дело задумал ты, брат," — писал Глеб ему. Доводы еще я на словах привел. Выслушал меня внимательно, а затем заговорил с убеждением и решимостью. Понял я, что опоздал с миссией своей, что готовы уж полки, только лишь приказа дожидаются. Опасаясь действий моих необдуманных, задержал меня князь до выступления на Киев войска его.
Но случилось тут непредвиденное, отложившее поход. Новгордцы, гордые духом и к свободе и величию града своего привыкшие, не терпели наемников Ярославовых, варягов из земель Скандинавии. Распоясались варяги, пользуясь безнаказанностью. Новгородцы, когда кончилось их терпение, наказали самых отъявленных разбойников, расправились с ними своими силами. Рассвирепел тогда князь Ярослав, да и велел убить самых именитых мужей новгородских в отместку и назидание.
В это время как раз подоспел гонец, запыхавшийся и испуганный, от Предславы, сестры родной Ярославовой, жившей в Киеве при дворе с отцом. Сообщала сестра страшные новости.
Разболелся великий князь Владимир и призвал к себе сына среднего Бориса, князя ростовского, родного брата князя моего Глеба. Поведал ему о ссоре своей с Ярославом. Говорил о том, что вот встанет снова он на ноги и отправится в поход усмирить сына непокорного. Посылал великий князь Бориса одолеть угрозу печенежскую и дружину ему дал великокняжескую, намекнув ему, что видит в нем наследника. Не успел уйти с дружиною Борис, как не справился с недугом великий князь, и ночной порой бог его призвал. Испугались киевляне именитые, ибо не было поблизости никого из сыновей Владимировых, кому великий князь оказывал доверие, пусть то был бы даже князь мятежный Ярослав. И приняли они решение не оглашать известие о кончине княжеской.
Расторопней всех в Киев подоспел усыновленный Святополк. Был в опале он у князя Владимира. Но не чаял он власть обрести единоличную. Прослышал Святополк о смерти ненавистного родителя и захватил престол великокняжеский, а киевлян решил подарками задобрить щедрыми. Пуще всего на свете опасался новоиспеченный князь братьев младших, любимых детей Владимира, особенно Бориса. Все догадывались, что именно Борис — наследник, отцом своим назначенный. Вступил Святополк давно в союз с печенегами, их отозвал теперь, дабы вернулся Борис ни с чем. И действительно Борис, печенегов не найдя, назад поворотил, а на реке Альте застали его гонцы от Предславы и сообщили ему о смерти родителя и захвате власти узурпатором. Предложили Борису дружинники его на Святополка войной пойти. Однако Борис, набожный и законопослушный, заявил, что не пойдет на брата старшего. Покидали его дружинники один за другим, понимая, что обречен был князь. Знал это и сам Борис и молился, ожидая погибели.
Разгневался тогда Ярослав и хотел уже на Киев выступить, как осознал, что лишился доверия жителей города, а потому никого, кроме варягов, с ним рядом нет. Через день опять прискакал гонец, посланный сестрою любящей из Киева. Его новости были еще страшней.
Прознав о том, что покинула дружина князя ростовского и сам он молится на реке Альте, Святополк подослал к нему убийц, хладнокровных и коварных. Не в честном бою погубили они князя молодого, а подкрались к шатру и прокололи шатер копьями, когда князь Борис лег почивать.
В бессильной ярости бился князь Ярослав и брата младшего оплакивал. И тогда опять прискакал гонец из Киева от Предславы и еще более ужасающую весть привез князю новгородскому.
Святополк затеял настоящую бойню братоубийственную. Это было хуже распрей тех, что видел в Кордовском халифате я, где судьба каждого из родичей решалась в битвах честных более или менее. Святополк же коварно устранял своих соперников, подсылая к ним настоящих убийц. Вызволил из Мурома он младшего брата Борисова, князя моего Глеба, известием о болезни отца, хотя был великий князь давно уж мертв. Поспешил мой князь отзывчивый с малочисленной дружиною, самыми близкими своими воями. И был средь них и тесть мой, друг мой боярин Илья. Уже направляясь к Киеву на ладье вниз по Днепру, прознал Глеб о кончине любимого родителя, захвате престола Святополком и гибели Бориса от наемных убийц. Не в силах совладать с горем навалившимся, велел пристать князь муромский к берегу. И оплакивал людей возлюбленных и истово молился за упокой их души. Здесь на берегу захватили ладью присланные Святополком убийцы и расправились с дружиной малочисленной. И велели повару княжескому выхватить у князя нож и зарезать его за молитвою. Так тот и поступил.
Эта весть и меня повергла в отчаяние. Беспокоился я о семье моей, оплакивал друга и тестя моего, представлял горе Звениславы, юной супруги моей. И отправился я к князю Ярославу с просьбой отпустить меня назад в земли муромские, ибо с гибелью юного князя Глеба лишился я хозяина и покровителя.
