Барин из провинции (СИ) - Иванов Дмитрий

— Товарищем прокурора был. Как в пятом годе факультет нравственных и политических наук закончил, куда ещё при Павле поступил, так и трудился по законодательной стезе.

Ну что ж… не зря у меня душа такая широкая и добрая! Ладно, про университет он мне сейчас расскажет — это, конечно, любопытно, но не суть. Учился он, поди, ещё при царе Горохе, с тех пор много воды утекло. А вот то, что человек с законами на «ты» и может мне что-то подсказать насчёт моего московского домика — это уже хорошо. Это — польза.

— А вы, может, чем-то конкретным занимались? Ну, скажем, имущественными вопросами?

— А как же! — оживился Филимон. — И уголовные, и имущественные дела вёл. Поддержка обвинения в судах, надзор за ходом следствия, контроль над полицией и тюрьмами, проверка законности приговоров… Всё делал! А вижу, у вас ко мне вопрос имеется? Не стесняйтесь, коли могу быть полезен — с радостью помогу.

Глава 6

Пока по дороге обсуждали юридические тонкости, связанные с моей московской недвижимостью, незаметно добрались до Ростова. И я в очередной раз чуть не прокололся: хотел было назвать здешний кремль «кремлём», да вовремя спохватился — тут он, оказывается, именуется Архиерейским двором.

— Если бы дело касалось мещан, тогда да — тебе, сударь, дорога была бы прямая в Московский ратушный суд, — поучал меня мой титулярный попутчик. — Но ты — дворянин, стало быть, тебе надлежит обращаться в Московский нижний земский суд.

— Жалобу, коли что, я помогу составить, мне сие дело привычное, — тут Мошкин хитро взглянул на меня, — А заодно и подзаработаю.

Разумеется, соглашаюсь — с чего бы отказываться, коли польза налицо. Поэтому сразу по приезде удостоился чести быть приглашённым в гости к Филимону Сергеевичу.

Жилище бывшего титулярного советника, а ныне пенсионера, располагалось в задней части купеческого дома, что у тракта. Снимал он тут, как выяснилось, не одну комнату, а всю квартиру — две жилые комнаты да кухонку с сенями.

М-да… Ну и беспорядок развёл у себя Филимон — свинарник, не иначе. Говорит, кухарку недавно рассчитал — мол, дорого стало, теперь готовит сам. Уборку ему, вроде как, делают раз в неделю — но, по всему видно, особо не заморачиваются. Пыль по углам, на кухне — горы грязной посуды, стол завален бумагами, бельё сушится прямо на спинке стула… Ну, да я не чаи распивать сюда пришёл, а по делу. И надо признать — своё дело Мошин знает. Растолковал всё подробно и бумагу составил враз.

От дворянина…

Имеющего в собственности дом по адресу улица Никольская участок 14.

Покорнейше доношу:

В принадлежащем мне по купчей крепости доме, находящемся по улице… а ранее принадлежащий помещице Костромской губернии Анне Сергеевне Пелетиной и купленный мной 29 июня 1826 года

…

Самовольно не платя платы проживает мещанка Марья Ивановна Толобуева с семьёй.

…

Не имея с нею ни письменного договора, ни устного дозволения, нахожу её пребывание в доме моём беззаконным и нарушающим право собственности.

Прошу Ваше Благородие:

Повелеть произвести выдворение означенной Марьи Ивановны из моего владения с помощью квартального надзирателя.

В случае сопротивления — подвергнуть её задержанию по полицейскому порядку.

Купчая крепость прилагается.

В уверенности на защиту законов и порядка имею честь быть с совершенным почтением

И подпись:

Алексей Алексеевич….

Июля… дня, 1826 года

Дом 14, Никольская улица.

Пока отставной помощник прокурора строчил жалобу, я неспешно перелистывал книги, коих у пенсионера оказалось изрядное количество. Такой библиотеки я ещё ни у кого здесь не видел. Теперь понятно, отчего Филимон Сергеевич — человек далеко не глупый — нужду в деньгах терпит. Всё на книги уходит!

Денег он с меня, к слову, взял прилично — трёху. Столько же, по его словам, пойдёт на пошлину в суд. А ещё рублей до десяти возьмет адвокат — не самому же мне в суд идти.

Ну, это — если жиличка заартачится и выселяться не захочет. А я всё ж лелею надежду, что мещанка с дворянином ссориться не станет — не та у неё весовая категория. К тому же в годах она уже. Как бы вообще не померла та самая «лицейская подруга» Аннушки к моменту вручения жалобы — переписывать ведь придётся… Тьфу! Эким я бессердечным делаюсь. Три рубля мне, выходит, жальче, чем тётка!

Из Ростова мы направились в Переславль-Залесский, но опять до города не дотянули — заночевали на почтовой станции, вернее, в селе Новом. По привычке ожидал каких-нибудь событий, но ночь прошла спокойно. Никаких происшествий не поджидало нас и в Переславле. Ну и славненько! Мне эти волнения ни к чему. А что действительно нужно — так это карету менять. Моя, хоть и рессоры имеет, но жестка в тряске, и плавности хода нет.

Как по мне, город, где мы заночевали, — побольше Ростова будет, хоть тот и зовётся Великим. Но Переславль куда как оживленнее выглядит: улицы гудят, народ — вперемешку с гружеными телегами, повсюду бойкая торговля. Жизнь здесь будто через край льётся — всё шумит, движется, аж в глазах мельтешит.

Наши припасы еды показали дно, так что с утра мы, не откладывая, отправляемся на рынок. Воздух над Переславлем ещё не успел прогреться дневным солнцем и от Никитской улицы, где устроились на ночлег, до торговой площади дошли по холодку. Рынок раскинулся на площади у Вознесенской церкви: шатры и лавки были расставлены вплотную друг к другу, оставляя лишь узкие проходы для покупателей. Я как раз протискивался между толстомясой бабищей с корзиной и прилавком, заваленным зеленью, когда вдруг случилось оно — происшествие!

Мальчонка лет десяти, босой, в рваном зипуне, метнулся к нам из-под шатра и, рванув заплечную сумку у Тимохи, попытался сквозануть в какую-то дыру в заборе! Но я, шедший сзади, сработал быстрее, чем успел сообразить, что произошло, и в последний момент вырвал наше имущество у пацана. Сам от себя не ожидал такой прыти!

Остро захотелось дать леща раззяве Тимохе. Для профилактики, хотя бы. Тем более, в сумке, по правде сказать, ничего и не было. Всё, что покупали, мы складывали в корзину, которую тащил, разумеется, тоже мой крепостной.

— Озоруют, барин. Ловят ухарей, но они не кончаются. Купи говядинки, — промычал крепкий детина с красной мордой и голыми по локоть руками.

— Или вот — свининка! Только с утра закололи, ещё не остыла, — он откинул брезент, и показал нам розовую мякоть с белыми прожилками. — Из-под ножа, почитай. Меня тут все знают — не обману. Пётром кличут.

«Коли все знают — хорошо», — подумал я про себя и кивнул:

— Ну, отрежь нам на три фунта. Да чтоб без кости.

— Дело, барин, говоришь. Шашлык днём сварганим! — одобрил мою покупку ара.

Пока Пётр заворачивал мясо в серую бумагу, я приметил движуху у соседней лавки. Ругались две деревенские бабы: одна — с полной корзиной яиц, другая — с подвязанным к плечу жирным гусем. О чём грызлись — понять было невозможно. Да и неважно. Рынок без бабьей ругани — всё равно что борщ без сметаны: вроде еда, а радости никакой. Пихаю локтём Тимоху, мол, яиц надо купить. Возражений опять не последовало.

Вскоре заполнились и корзина, и заплечный мешок. Молоко — ещё тёплое, прямо из-под коровы, сметана — в глиняной крынке, зелёный лук пучками, горох молодой, крестьянские пирожки, медовые коврижки, сушёная рыба с Волги. Даже белого хлебца взяли! А он тут, между прочим, не везде — пшеничная булка для богатых.

Рынок потихоньку оживает, наполняясь людом. Слышатся удары колоколов с монастыря — зовут на утреню. На выходе замечаю, как к воротам подкатил дворянский экипаж — видимо, кто-то из местных знатных особ приехал с прислугой. И точно — две девушки в батистовых платочках, выйдя из кареты и с опаской поглядывая по сторонам, направились к торговым рядам. Обе примерно моего роста — а я не из коротышек — и хорошенькие: стройные блондинки. Ясно, что некрашеные.