Вячеслав Ковалев - Хадават
– На пол, – заорал он, выпуская на волю мощнейший воздушный таран. Вместо тонкого воздушного жала, которое так любил Макс, навстречу противнику устремился широкий поток воздушного пресса. Так легче попасть. Пресс пронесся по комнате, разбрасывая мебель, смел собиравшегося было добить монаха улька, бросив его на стену. Тонкая перегородка проломилась, не выдержав удара, подняв облако пыли. Макс ринулся туда. Это было ошибкой. Навстречу ему, прямо из облака пыльной взвеси, вылетел ульк, сжавшийся в один большой кулак. Удар опрокинул Макса на спину и протянул по полу несколько метров. Черт! Это было неприятно. Следующим ударом ульк-Никита смел с дороги вновь вставшего Горана. Просто отмахнулся, и огромный монах отлетел в сторону, словно котенок, по ходу сшибая стол со стульями. Ульк, не спуская с Макса пристального взгляда желтых глаз, медленно приближался. «Вот и все», – мелькнуло в голове у Макса.
…Кот неожиданно проснулся. ОПАСНОСТЬ! Опасность грозила ему! Сейчас! В этот самый миг! Он открыл глаза, и… ярость захлестнула его. Противник, который приближался к нему, был очень опасен. Очень и очень. Кот еще никогда за свою жизнь не встречал столь опасного противника. Если не считать мягкотелого, сделавшего его своей второй сущностью. Все его существо вопило сейчас: «БЕГИ!» Но бежать он не мог. Из-за мягкотелого не видать ему удачной охоты до конца дней! Но все из-за того же мягкотелого он чувствовал, что сейчас может справиться со страшным противником. А поэтому – ярость! Ярость – чтобы заглушить страх. Ярость – чтобы бросить все еще непривычное тело вперед! Ярость – чтобы победить…
«Что, несладко?» – душа Макса возликовала после удачной атаки. Из уголка пасти улька потекла тоненькая струйка крови. Он-кот схватился с Никитой-ульком и сейчас был в упоении боя. Удары сыпались один за другим, противники сшибались, волна ярости захлестывала обоих. Победить! Победить! Макс не думал сейчас о том, что с ним стало, как такое возможно и во что это может вылиться. Он дрался. За что? За кого? Да за себя! Неважно, почему он пришел в этот дом. Неважно, зачем пытался выследить хорошего парня Никиту, превратившегося в плохого улька. Неважно. Сейчас он дрался за себя, и только за себя. Вот такая простая истина.
Бой затягивался. Ни один из противников не мог одолеть другого. Один был явно сильнее, другой гибче и изворотливее. Надо что-то делать. Макс совершенно не знал возможностей этого организма, и можно было только гадать, когда силы его иссякнут. Он сделал несколько обманчивых движений, бросился в сторону, извернулся и тут же прыгнул на противника, пытаясь достать его. Достал. Но и сам пропустил удар. Когти полоснули его по ноге, обжигая жалящей болью. «Черт!» – выругался он, попробовал вскочить, но не успел. Сильный удар опрокинул на спину, тяжеленные руки-лапы уперлись в грудь, придавив к полу. «Похоже, этот бой ты проиграл, Максимка», – подумал он, глядя в раскрытую пасть чудовища.
…Горан помотал головой, прогоняя цветных зайчиков, что прыгали вокруг. Он должен встать. Должен. Потому что эта тварь не имеет права на существование. Никакого. Он, монах из братства Единого, утверждает это! Встать! Встать!
С некоторым трудом выбравшись из-под обломков, он тяжело поднялся на ноги. Стоять! Стоять! Не устоял. Его сильно шатнуло, и он рухнул на одно колено. Голова сильно кружилась, грудь связала пронизывающая колющая боль, монаха скрутило, он зашелся в удушающем кашле, выплевывая сгустки крови. Перед глазами поплыло. Сильно его приложило. Но монах боролся через «не могу», заставляя отяжелевшее, плохо слушающееся тело встать. Стоя на четвереньках, поднял глаза в поисках улька, и слова проклятия застряли на языке. По комнате катался живой шипящий клубок. Он то распадался, и противники замирали на миг, тяжело дыша и пожирая один другого глазами. И тут же они снова бросались в схватку, сплетаясь в страшном кровавом танце. Было в этом что-то демоническое. Один был ульком, сомнений нет, а вот второй… это был Макс и в то же время не Макс. «Отец-Вседержитель!» – только и смог пролепетать монах. Вдруг противники сшиблись вновь, несколько резких хлестких ударов, и… ульк опрокидывает Макса, прижимает его к полу. Все. Конец парню. Монах снова попытался встать, и опять руки-ноги подвели его, и он рухнул на пол. Проклятье! Еще попытка. Он делает рывок, вскидывает голову и нос к носу сталкивается с Максом. Какие-то доли секунды они смотрят друг другу в глаза. Гнев, обида и боль светится в кошачьих глазах его невольного подельника. Удивление и легкий ужас отражаются в них. Его, Горана удивление. Его, Горана ужас. Миг, и кошачьи глаза тухнут. Уходит куда-то сумасшедшая искра, и Макс, уже обычный Макс устало опускается на пол рядом с монахом.
– Он ушел, – хрипло выдавливает он, – ушел. Я упустил его.
И странный парень Макс ложится навзничь, не обращая внимания на грязь и кровавые разводы.
После очередной попытки Горану все же удалось сесть. Голова уже почти не кружилась, отпустил и кровавый кашель, постепенно уходила заноза, засевшая в груди.
– Я уж думал, нам конец, святой брат. – Макс вымученно улыбнулся.
– Видать, парень, у тебя серьезные заступники там. – Монах кивнул вверх. – Любит тебя Отец наш Вседержитель, коль уж в живых оставил.
– Знаешь, я так и не понял, почему он меня не убил, мог ведь. – Слова давались Максу тяжело. – Может, и впрямь заступники у меня наверху?
– Не богохульствуй.
– Ты мне еще проповедь прочитай, – беззлобно сказал Макс.
Минут через двадцать они выбрались из дома. Оба были обессилены, их шатало, но оставаться дольше в этом доме было нельзя. Встречаться со слугами правопорядка не хотелось.
Домой, а точнее, в квартиру Константина они добрались часа через два, из которых минут сорок выбирались из забытого богом проулка к более-менее оживленной дороге, где уже без особого труда поймали машину. Водитель то и дело косился на странных пассажиров, но вопросов не задавал. «Ну подрались пацаны, с кем не бывает». Сам он был персонажем не менее колоритным, чем его седоки. Представьте себе здорового парня лет тридцати, затянутого в кожу, с татуировкой на шее, в черной бандане, изукрашенной черепами, и с внушающей уважение цепью на правом запястье. «Небось нас за своих принял», – еще подумал Макс.
– Я музыку поставлю, не против? – спросил он, бросая видавшую виды «девятку» вперед.
– Не против, – коротко бросил Макс.
Тот кивнул и включил проигрыватель. Макс обалдел. Из динамиков полились до боли знакомые слова про музыку, которая нас связала.
– Люблю «Мираж», – не дожидаясь вопросов, пояснил парень, подергивая головой в такт музыке.
«Мир удивителен и прекрасен», – подумал Макс, глядя на затянутую в кожу фигуру, так не вязавшуюся с песнями, которые звучали в машине.
Всю дорогу ехали молча. О чем тут говорить. Оставшись рядом с домом, в котором сидел один из членов совета пресловутой гильдии, они ткнули пальцем в небо и, что самое странное, попали. Только вот попадание это обернулось поражением. Им не только не удалось остановить улька, они и сами едва остались живы. Макс до сих пор видел перед собой страшную оскаленную пасть. «Почему он не убил меня? Почему? Ему нужны только члены совета? Так убил же он охранников и тех, кто был в доме за городом. Или он оставил их потому, что они не имели к гильдии никакого отношения? Что за гильдия еще? Вот живешь так, ходишь на работу, встречаешься с людьми, разговариваешь, переживаешь, на что-то надеешься. Например, на то, что наши футболисты все-таки начнут играть, причем именно в футбол. Влюбляешься. Страдаешь даже иногда. И все у тебя хорошо. Яичница с беконом на завтрак. Зарплата два раза в месяц. Шашлыки с друзьями-родственниками по праздникам. Тосты и остроты, поражающие неопытных дам. Живешь так, живешь и ничего не знаешь о том, что рядом происходит. А происходит что-то весьма необычное. А потом вдруг – р-раз, и ты оказываешься втянут в водоворот непонятных событий. И где тут правда? И что делать? Эх, Максимка, Максимка…» – с этими не очень веселыми мыслями он поднялся в квартиру. Хозяина дома не было. Не без удовольствия приняв душ, Макс вытянулся на диване. Горан сидел на стуле, натираясь каким-то снадобьем, которое сам сварил пару дней назад. Вонь стояла ужасная. Хотя потом неприятный запах ушел, и получившаяся мазь пахла очень даже хорошо, можно даже сказать, благоухала. Макс усмехнулся, вспомнив, как он перечислял необходимые ингредиенты одному из помощников Константина. Тот вопросов не задавал, хотя по лицу было видно, что набор трав и других компонентов типа собачьего жира или крови ягненка вызывал у него некоторое недоумение, что, впрочем, не помешало ему доставить все в точности по списку тем же вечером.
И вот сейчас монах старательно смазывал мазью многочисленные порезы и раны. К счастью, очень уж серьезных ран не было. Даже ребра все оказались целы. Крепок телом оказался брат Горан, крепок. А ушибы и порезы – кто их считает? Макс подозревал, что у монаха сотрясение, но тут уж ничего не поделаешь. Сам он, к своему удивлению, отделался и того легче. На нем не было ни царапины, если не считать достаточно неприятного пореза на ноге. Он скрепя сердце поддался на уговоры монаха, смазал рану его мазью и затянул повязкой. Хотя рана была достаточно глубокой и неприятной, он не сомневался, что все заживет, шрам вот только останется наверняка.
