Андрей Колганов - Жернова истории 3
Так что наши потуги заинтересовать крестьянина очень слабо отражаются на его бюджете, и не будет он рвать жилы для того, чтобы дать дополнительное товарное зерно. Собственно, результаты затеянного мною в этом году грандиозного похода за урожай данный вывод вполне подтверждают. Ценой неимоверных усилий, кажется, удается кое-как выползти на минимально необходимый уровень продажи зерна государственным и кооперативным заготовителям. Не более того. А что будет в следующем году?
Ждать, когда на селе естественным путем выделятся крупные продуктивные хозяйства, мы не можем. Да и по политико-идеологическим причинам этот путь закрыт. Модернизировать море мелких хозяйств, да еще в короткие сроки, — утопия. Поэтому ставку надо делать на организацию как можно быстрее крупных обобществленных хозяйств с современной агротехникой. И, кстати, не забыть о создании при этих хозяйствах подсобных сельских промыслов, способных заменить крестьянам заработки, которые сейчас им приносит отходничество.
Как можно быстрее… Быстрее, может и получится – если поднажать как следует. Охотники поднажать тоже найдутся. А вот как быть с обеспечением этих хозяйств кадрами и техникой? Кампания этого года по последним, далеко еще неполным данным, уже довела число сельхозартелей до 38 тысяч с хвостиком, число ТОЗов перевалило за 65 тысяч, да еще отмечено более десяти тысяч посевных товариществ. Ну, и коммун тысячи четыре имеется. Рост быстрый, даже слишком быстрый. А ведь эти коллективы пока объединили лишь немногим более восьми процентов крестьянских хозяйств. Надо больше. Надо! Но и слишком торопиться тоже нельзя.
Крупное хозяйство имеет экономический смысл только в том случае, если производство там механизировано, используется современная агротехника и прогрессивные севообороты, если там эффективно организован труд. Иначе получится как в моей истории: производительность труда через какое-то время за счет механизации возросла, а вот урожайность до самой войны поднять так и не сумели. В первые же годы массовой коллективизации колхоз вообще служил в большей мере насосом по выкачиванию зерна из крестьянства, чем передовой формой производства на селе.
Думать надо. Кое-что в этой жизни все же удалось: и масштабы подготовки кадров для села расширены, и производство сельхозтехники растет быстрее, чем в моем прошлом. Если бы не это, то рост колхозов уже обогнал бы поставки техники, и происходило общее снижение технической оснащенности хозяйств, как это и случилось в моем времени. Но даже при сносных материальных предпосылках, чтобы освоить крупные формы организации земледелия все равно требуется время. Не делается такое за год-два! Значит, любые возможности надо суметь отыскать и пустить в ход, чтобы шаг за шагом улучшать постановку производства на селе.
Был в моем времени еще один ресурс, который использовали крайне расточительно: зажиточный слой крестьянства. Не хотели они пособлять Советской власти в деле индустриализации, за что и поплатились сполна. А ведь они производство в коллективах поставить сумели бы получше. Ведь смогли же они в тяжелейших условиях, после ссылки, в неуставных сельхозартелях спецпоселенцев организовать хозяйство весьма эффективно? Иные из них даже ордена за это заработали. Использовать их надо по любому, но лучше не такими варварскими методами.
Вот только как их склонить к добровольному сотрудничеству? С кулаком дело ясное – это хищник, жирующий за счет нужды односельчан. Даже зерно он продает не столько им самим выращенное, сколько собранное за кабальные ссуды со своих же соседей. Для ростовщиков не то, что коллективизация, — даже простое расширение государственных семенных ссуд, что нож острый, и они уже пытаются ставить палки в колеса, не гнушаясь и обрезы в ход пускать. С подобного рода кулачьем разговор будет короткий. Только вот не методом массового раскулачивания – это дверку только открой, и будет не пополнение фондов колхозов, а поток и разграбление. Проходили уже, знаем. Лучше этот вопрос решать через суд: есть за тобой грешки – ответишь по закону. Но ведь и другие зажиточные, которые в кулачестве особо не замечены, не очень-то рвутся с бедняками и середняками в одни коллективы объединяться. Да, вопрос…
Как он в Средней Азии решился, я немножко представляю. Там баи и бывшие басмачи, из тех, что поумнее, быстро смекнули, что бодаться с Советской властью ни к чему – лоб расшибешь. Притихли, присмирели, пролезли на разные теплые местечки в советском аппарате, а потом сами дехкан в колхозы-совхозы объединяли. Под своим чутким руководством. Правда, хватало и тех, кто пытался переть против коллективизации напролом, мятежи затевать, банды сколачивать. Правда, тогда по всему Советскому Союзу крестьяне бунтовались – слишком уж много дров наломали ретивые коллективизаторы.
А ведь и в нашей средней полосе что-то похожее тоже наблюдается. Довольно значительная часть советского аппарата и даже партячеек ВКП(б) на селе – из зажиточных, или тех, кого именуют "крепкие середняки". И в известной мне истории повели они себя по-разному. Кто был в первых рядах борьбы за сплошную коллективизацию и ликвидацию кулачества, как класса, а кто-то поперек пошел. Ладно, если здесь удастся избежать ударной кампании за сплошную коллективизацию – чуть ли не в один год – вкупе с массовым раскулачиванием, то и напряжение на селе будет поменьше. Только вот поставленный мною вопрос это не снимает.
Если мы зажиточных просто оставим в стороне, как единоличников, то получится хорошая агитация против коллективного хозяйства. Потому что единоличник будет сбывать свою продукцию на вольном рынке, где цены будут выше, и поплевывать свысока на колхозников. А не стоит ли отрегулировать конвенционные закупочные цены так, чтобы цены частного рынка существенно от них не отличались? Только вот потянет ли наша промышленность и городское население такую пропорцию обмена? Судя по прошлым годам – потянет. Но тогда, чтобы собрать ресурсы на индустриализацию, надо будет поднять уровень сельскохозяйственного налога. Заодно этим и на единоличника надавим, побуждая его идти в коллектив.
Да, чую, страсти вокруг коллективизации закипят на приближающей партконференции такие, что как бы крышку не сорвало…
Приближение очередной партийной конференции ознаменовалось для меня событием, которое прямого отношения к жизни ВКП(б) не имело: Лиде настало время рожать. На этот раз я встал, как скала, и, сев верхом на Мессинга, добился ее отправки в декретный отпуск. Сове дражайшей половинке я строго-настрого приказал при первых признаков приближения родов немедленно звонить мне.
Когда в телефонной трубке раздался взволнованный голос жены, я тут же вызвал машину из гаража ВСНХ, и через полчаса был уже вместе с Лидой на пути к родильному дому – тому же самому, на Молчановке. Все дела пошли побоку – и ход выполнения пятилетки, и проблема частной торговли хлебом, и предстоящая партконференция. К счастью, главные тревоги скоро остались позади: Лида благополучно родила, на этот раз – девочку. Так в мою жизнь вошла новая гражданка СССР, которой мы дали имя Надежда.
Надеждой сейчас жил, можно сказать, весь Советский Союз. Согласно пятилетнему плану разворачивались гигантские стройки, к которым было привлечено внимание газет, радио и кинематографа. Впрочем, и не гигантских строек тоже хватало. На селе организовывались новые МТС, возводились гаражи и ремонтные мастерские, тянулись линии электропередач, строились механизированные зернотоки, кооперативные амбары, крупорушки, маслобойни, сыроварни, коптильные и колбасные цехи. Поднимались ввысь башни первых современных элеваторов.
Но в руководстве партии нарастала озабоченность. Бюджет был перенапряжен, валютный баланс внушал серьезные опасения, хлебозаготовки проходили на пределе допустимого, не позволяя восстановить даже те скудные резервы, что имелись в прошлом году. Развивалась нелегальная торговля зерном, мукой и хлебом в обход установленных лимитов розничных цен. Не все было благополучно и с новыми крестьянскими коллективами – со скрипом налаживалась нормальная организация труда, не хватало техники и кадров.
Все эти опасения сконцентрировались вокруг вопросов о кулаке. Как обуздать стихию частного хлебного рынка, которую кулак использует в своих интересах? Как пресечь кулацкое сопротивление кооперативным планам партии? Допускать ли участие кулака в крестьянских коллективах, не подорвет ли их кулак изнутри? Слово "раскулачивание" при этом стыдливо не произносилось, но многие делегаты партконференции явно намекали на необходимость применения мер именно в таком духе.
Пока делегаты обсуждали отчетный доклад ЦК ВКП(б), с которым выступил Николай Иванович Бухарин (новое дело – насколько я помнил, в моей истории ему такого ни разу не поручали), в кулуарах работала специальная комиссия партконференции, которая обсуждала вопрос о кулаке. Страсти там такие разгорелись, что я всерьез начал опасаться: а сумеет ли комиссия вообще выработать какое-либо решение?
