Слово и дело (СИ) - Черемис Игорь

— Да? Спасибо, — поблагодарил я её — мне не трудно, а ей приятно — и повернулся к почтальону: — Что за телеграмма?

— С пометкой! — объяснила она. — Обычные-то я и в почтовый ящик кинуть могу, али по телефону прочитать, а тут расписаться надо.

— Ну раз надо — распишемся, — я был сама доброжелательность, но одновременно пытался вспомнить, кто мог прислать мне телеграмму, которая сейчас была самым быстрым способом междугородной связи.

Процесс передачи получился небыстрым — Надюшка с трудом добыла из забитой сумки потасканный гроссбух, с ещё большим трудом откопала в недрах той же сумки основательно погрызенный карандаш, но в конце концов я смог расписаться и получил сложенный вдвое и склеенный по краю листок сероватой бумаги. Поблагодарил женщин, вернулся в квартиру — и прямо в прихожей пальцем разорвал склейку, развернул и прочитал:

«Буду Сумы 29 утренним поездом вагон 5 ТЧК Татьяна».

Мне потребовалось несколько раз перечитать этот текст, чтобы перевести его с телеграммного на русский. А потом ещё с полминуты я пытался вспомнить знакомых Татьян. Но наконец паззл сложился — завтра, в субботу, 29 апреля, в Сумы зачем-то приезжает Татьяна Иваненко. И мне, видимо, надо будет её встретить — я с трудом мог представить, куда она отправится в шесть часов утра, когда на сумской вокзал прибывает поезд из Москвы.

Я зашел в квартиру, оглядел легкий беспорядок и решил, что оно того не стоит — если кому что-то не понравится, она будет вольна сама исправить любые недостатки, которые ей таковыми покажутся, а я вмешаюсь лишь тогда, когда будет нужна грубая мужская сила. Потом вернулся на своё место за кухонным столом и некоторое время молча пил чай, наблюдая за Савой, который пытался воспроизвести шедевр Чижа с компанией.

— Что-то случилось, Витёк? — он перестал играть и посмотрел на меня.

— Да нет, Сав, ничего страшного, — я безразлично пожал плечами. — Соседка побеспокоилась, громко пел. Но у нас хорошие отношения, так что участковый отменяется.

— Это хорошо, — расплылся Сава. — А эта песня… ну… тоже твоя?

— Моя, — честно сказал я. — Только, боюсь, для «Смерички» она слишком жирной будет. Но ты не бойся, у меня много всякого. Тебе лет на десять хватит.

— Мне?

— Ну не мне же, — я снова взял гитару. — Я же тебе рассказывал, что не могу быть автором таких песен. Вернее, могу, но это очень сложно. Поэтому их автором будешь ты. Только оформи всё правильно, Сав. Ты же нотную грамоту проходил? Все эти аккорды, ноты и основы композиции?

— Да, был у нас такой курс, — он всё ещё не понимал, чего я от него хочу.

— Вот и хорошо, а если чего не знаешь — попросишь Дутковского, он будет рад стать соавтором, — продолжил я. — Но тебе надо будет вступить в союз композиторов и, наверное, в союз писателей, тогда тебя ни одна сволочь не посмеет оттереть.

— Витёк, ты чего⁈ — воскликнул Сава. — Какие союзы⁈ Сдурел?

— Ни на йоту, — ответил я. — Союзы простые. Композиторов и писателей. Если ты член такого союза, никто не посмеет отвергнуть твою песню. Ни один комсомолец не откажет лишь потому, что ему пара слов показались сомнительными. Попасть туда нелегко, но возможно — наберешь несколько песен, придешь к тем же писателям, предъявишь. Как у композиторов — не помню, но, наверное, тоже можно будет пролезть. Разберемся со временем. Я тебя, кстати, в творчестве не ограничиваю — пиши и сам, твори, выдумывай, пробуй. Сто раз не получится — на сто первый выдашь шедевр.

— Витёк, я так не могу, — глаза Савы вдруг потухли. — Нельзя присваивать себе чужое…

— Сав, знаешь, как говорят композиторы?

— Как?

— Когда берёшь у народа — берёшь у себя, главное, чтоб музыка была твоя, и кто говорит — плагиат, я говорю — традиция, — процитировал я ещё не снятый мультфильм. — Считай, что я — народ, а ты берешь у меня. Тем более что это так и есть — Комитет государственной безопасности это передовой отряд советского народа.

— Витёк, всё равно…

— Можем сделать иначе, — я встал и начал наливать новые порции чая, хотя прямо сейчас мне хотелось выпить чего покрепче. — Я объявлю всё это специальной операцией Комитета, а тебя мобилизую, как гражданского специалиста. Заведем дело, обложим тебя подписками… Никаких заграниц до самой смерти, никаких иностранцев в прямой видимости, рапорты по каждому чиху и сержант ночью у кровати, который будет следить, чтобы ты чего лишнего не сболтнул во сне. Как тебе такое?

Я понимал, что это было подло, но у меня не было никакого желания уламывать Саву обычными средствами, постепенно соблазняя открывающими перспективами. Мне хотелось, чтобы он ушел прямо сейчас, оставив меня одного, чтобы за оставшиеся часы я мог свыкнуться с мыслью о приезде Татьяны. Но и отпустить его вот так, на поклёвке, я не мог. Поэтому просто забрасывал Саву глубинными бомбами, чтобы побыстрее вытащить его тушку на берег.

— Витёк…

— Есть и ещё один вариант — стереть тебе память о нашем разговоре, — я не отвлекался от приготовления чая.

— А ты можешь? — испуганно спросил он.

— Мы, — я сделал акцент на этом слове, — всё можем. Только иногда не хотим. Ладно, Сав, пошутили — и будет, — я отобрал у него гитару и вернулся за стол. — Пойми, я действительно не могу легализовать свои песни, но мне, как автору, будет приятно, если их услышат миллионы. И мне действительно пофиг на авторские, хотя я примерно представляю, сколько эти композиторы заколачивают. Но ты должен согласиться. Без твоего согласия всё равно ничего не получится. И подписку дашь, я её к себе в сейф положу, чтобы у тебя соблазна не было всем рассказывать, кто ту или иную песню написал. Десяток в год я тебе обещаю, может, больше. Через пару лет миньон на «Мелодии» выпустишь, ещё через годик — нормальную пластинку. Хотя, думаю, можно и через кассеты распространять, я фуфло гнать не будут. Ну что, Сав, решайся. Или твой портвейн откроем и будем тебе память стирать?

Я сыграл проигрыш и негромко пропел: «Земля в иллюминаторе, земля в иллюминаторе видна…»

Разумеется, после такой коды Сава решился — не мог не решиться. Я прислушался к себе — моя совесть молчала, никаких укоров от неё не было. Воровать песни, которые будут написаны через много лет, было легко –в этом деле главное не переусердствовать и сосредоточиться на всяких любовных шлягерах с простенькой мелодией, которую легко сыграть на гитаре, и ещё легче — запомнить. Дискотечные хиты нулевых и девяностых тоже подойдут, а если привлечь какого-нибудь поэта — у меня были подопечные в Москве, — то в моем распоряжении оказывались дискографии музыкантов со всего мира. Конечно, что-то из этого не взлетит, потому что всякому овощу своё время, но что-то обязательно понравится слушателям из 1972 года.

Мечта Савы исполнится, он прославится, в какой-то момент перерастет «Смеричку» — и я с чистым сердцем перетащу его в столицу СССР, чтобы он пел мои песни и иногда рассказывал о настроениях, которые царят в среде музыкантов. Вербовать его было не нужно — он и так уже продался с потрохами, хотя пока и не понимал этого. А вот моя совесть реагировала на это однозначно — ей не нравилось, что я так использовал приятеля. Но я был готов пообещать ей, что не сделаю с Савой ничего плохого, одно хорошее — и она согласилась с моими доводами.