Дмитрий Галантэ - Удивительное рядом, или тот самый, иной мир. Том 2
Дормидорф удивлённо покосился на меня и сокрушённо проговорил, артистически с досадой разводя в стороны руки, при этом ещё сильнее растопыривая ноги, чтобы не свалиться:
– Как же, а ужасно огромная чёрная туча, что отчётливо маячит на горизонте впереди? Неужели ты её совсем не видишь?
Туча? Я никак не мог понять, от скуки он, что ли, подшучивает надо мной или действительно что-то видит? Так и не решив, что происходит и откуда мне ожидать подвоха, я, на всякий случай, недоумённо пожав плечами, сказал несколько обиженно:
– Ты уж извини, старина Дормидорф, но я не вижу никакой тучи, ни чёрной, ни белой, ни какой-либо другой, а вижу я совершенно обратную картину – впереди маячит ясное, чистое небо. А ты, по моему, просто-напросто хочешь посмеяться надо мной, шуткуешь, а всё потому, что тебе скучно, так же, как, впрочем, и мне, но только я…
Тут раздался голос Агреса:
– Какие там шутки, сейчас нам всем будет не до смеха! Да я эту тучу ещё полчаса назад заприметил, она такая огромная, что её и не облетишь запросто.
Я вновь призадумался на какую-то долю секунды, но меня так просто не проведёшь, ишь, новая мода у них пошла, ополчились, и против кого? Против меня! Хоть бы ворон скорее подлетел, что ли, он-то у меня за всё ответит!
– А я вам и на это отвечу, – невозмутимо проговорил я, – вы просто сговорились, вот и дурачите меня от нечего делать. Ха-ха, ой, как смешно! Но вам это с рук так просто не сойдёт, вы уже считайте, что дошутились, с чем я вас и поздравляю! Теперь я намерен вызвать Коршана и вступить с ним в союз против вас, а потом мы склоним к сотрудничеству Корнезара и друзей-спорщиков, это, кстати, вовсе не трудно будет сделать. Вам лишь бы потешиться от скуки и, желательно, над кем-нибудь безответным, навроде меня. Хоть бы ворон прилетел скорее, что ли! Нужно его позвать. Вот ведь, оказывается, и в этом мире шуточки, да и сами шутники уж больно похожи на шуточки и шутников в моём мире! У нас тоже, как сойдутся два человека вместе, и давай от нечего делать подшучивать да подтрунивать над третьим. Знаю я, вас хлебом не корми, а дай только подшутить над кем-нибудь.
От переполнявшей меня праведной досады я громко и пронзительно свистнул, засунув четыре пальца в рот, при этом так же, как и Дормидорф, посильней растопырил ноги, чтобы ненароком не слететь с орла. От одного из летящих за нами птеродактилей отделилась маленькая чёрная точка и стремительно начала приближаться. Через десять секунд передо мной уже сидел запыхавшийся, но радостный Коршан и пытался что-то сказать, но ему мешала это сделать сильная одышка.
Наконец ему удалось вымолвить:
– Какая о-о-о! Ну, какая же огро-омная туча! Знатный дождик приближается, доложу я вам, может, на лету удастся жирными бабочками пока перебиться!
Я так и обалдел, а Дормидорф упивался своей невозмутимостью и даже бровью не повёл!
Ворон же продолжал:
– Никто, кстати, не желает отведать бабочек? Запросто могу и поделиться, мне ведь не жаль! Иногда, кстати, очень даже вкусные попадаются, мясистые такие, сладенькие! У-у, а-а-а! А особенно внутренности, ну, прямо, как варенье или даже джем. На всякий случай знайте, если у бабочки брюшко так и лопается во рту с приятным треском и вдобавок внутренности нежного жёлто-зелёного цвета, значит, это именно то, что вам нужно! Берите и не раздумывайте, сразу незамедлительно жуйте и высасывайте всё до последней капельки, пока они свежие. Пальчики оближите, ещё спасибо мне скажете.
Я ещё раз окинул взглядом горизонт и, убедившись в том, что коварный словоблуд ворон, на которого я возлагал большие надежды, тоже предал меня, с досадой махнул на всех рукой. Махнул, и говорю сам себе:
– Тоже мне, гурман выискался, зубы мне ещё заговаривать будет, бабочками перекусить предлагает. Сам клюй эту гадость или вон Дормидорфа с Агресом угости. Спелись, и когда только успели?
Через несколько минут на горизонте действительно показалась громадная чёрная туча. Грозно клубясь, она быстро наползала на нас.
– Вот это зрение у вас! Я тоже хочу такое! Можно только позавидовать, что же для этого нужно делать? – восхитился я.
Мне ответил ворон:
– Говорю тебе, бабочки, если они достаточно жирные и с жёлто-зелёными внутренностями, а перед грозой всегда такие! Ох, я не могу, аж слюнки потекли! Они очень хорошо улучшают зрение.
Это какой желудок способен вынести подобные издевательства? Я не стал слушать дальше этот невозможный бред одуревшего от голода ворона, так и норовившего, просто-таки жаждущего накормить меня омерзительно лопающимися во рту бабочками с тошнотворного вида внутренностями, да ещё и жирными. А вместо этого я решил спросить:
– Интересно, а не из-за грозы ли стало так тихо, что мы даже можем спокойно разговаривать, не крича и не прислушиваясь?
– И да, и нет, – отвечал дед, – тихо стало потому, что сначала мы летели против ветра, а теперь летим по ветру, а направление ветра, скорее всего, изменилось как раз из-за грозы. Произошло это потому, что там разряженная атмосфера, втягивающая в себя, словно гигантская воронка, всё вокруг.
– Как бы нам на смерч ненароком не нарваться, вот тогда веселья будет – полные штаны! – подал голос Агрес, и продолжил: – Грозу мы с лёгкостью и выше пройдём, даже не замочив перьев, а вот смерч, коли сразу не узреем, что немудрено в такой темени, элементарно может и засосать, и тогда всем нам крышка. Смерч, это вам не любимая жёнушка, засосёт, мало не покажется! Так что смотрите в оба, уж хуже от этого никому не будет!
Он начал медленно набирать высоту, а летящие следом птеродактили тут же в точности повторили его манёвр. До тучи оставалось совсем чуть-чуть, когда шквалистый ветер подул со страшной силой. Такое впечатление, что сифонило со всех сторон одновременно, глаза невозможно было открыть. Но вскоре опять всё переменилось, ветер принялся дуть с небывалой силой нам навстречу, донося мельчайшую зябкую водяную пыль, бодрящую свежесть и запах озона. А озон выделяется в избытке, как известно, во время разрядов молний, которые и сверкали впереди во множестве, порой даже в нескольких местах одновременно.
Вдруг ветер, к которому мы начали потихоньку привыкать, резко прекратился. Впереди, под клубящимися валами многослойной иссиня-чёрной тучи непроглядной стеной шёл ливень, донося до нас запах дождя и шелест тугих струй воды, хлеставших как из ведра. Ещё немного, и нас бы обязательно накрыла волна разбушевавшейся стихии, но Агрес успел в последний момент подняться выше тучи, и теперь мы преспокойно летели своим прежним курсом. Стремительно неслись вперёд, нежась в ласковых лучах солнца и «поплёвывая» вниз, где, насколько хватало глаз, простиралось чёрное и страшное бурлящее поле грозовых облаков, а беспрерывная канонада грома напоминала, что минуту назад мы чуть не попали, как куры в ощип, в сильнейшую грозовую переделку.
– А вот и мои старые знакомые, смерчи! – воскликнул Агрес, круто забирая вправо.
Действительно, мы увидели слева несколько огромных воронок, где всё кружилось и мелькало, как во время вселенского хаоса. Сверху было очень похоже на водоворот воды в реке. Неумолимо со всех сторон в эти воронки затягивало облака, разрывая их в клочья, распыляя в тонюсенькие струи и перемешивая, словно в гигантском колдовском котле. Страх и ужас, и дикий восторг вызывало это захватывающее зрелище разбушевавшейся стихии, его можно было назвать грандиозным и завораживающим, но красив был только вид сверху, а дальше, вниз и до самой земли, тянулся жуткий, изгибающийся во все стороны вихревой столб, сужающийся к низу. То, что он поднимал в воздух и с бешеной скоростью щедро расшвыривал в разные стороны, и было самым опасным. Смерч повиновался ведомым лишь ему законам, ибо заранее никогда нельзя предугадать точно, где он возникнет и куда направится.
А мы наблюдали, как из центра воронки вылетали огромные вековые деревья, вырванные страшной силой с корнями из земли, ветки и куски дёрна вперемешку с травой и ещё непонятно кто и что. Всё это выбрасывалось вверх из воронки и, сделав дугу, с разной скоростью, в зависимости от веса, падало обратно вниз. Таких, швыряющихся чем попало воронок, мы насчитали девять штук.
Мы летели над грозой около часа, вот и получается, что туча в диаметре была больше ста километров! Но всё когда-нибудь заканчивается, закончилась и она. Спустившись на прежнюю высоту, мы имели возможность наблюдать последствия разгулявшейся стихии: вывороченные деревья, высосанные до последней капли пруды вместе с рыбами и лягушками, полосы содранного верхнего плодородного слоя почвы лугов, словно рваные раны, запустение и разруха. Но природа мудра и сильна, а главное, терпелива. Обычно она быстро восстанавливается, что значит для неё какие-нибудь десять-пятнадцать лет или тысячелетий?
