Спасите наши души (СИ) - Черемис Игорь

– Да уж...

– Вот именно – да уж. В общем так. Думаю, сегодня он тоже сделает вид, что был на работе. Сейчас, – я глянул на часы, – пять с копейками, его смена уже закончилась, и обычно он в это время выходит из своего КБ. Ехать ему около часа. Значит, сидим до шести... шести десяти для надежности, и если Морозов не появляется, ты подвозишь меня до метро, а сам отправляешь к Ольге. Как тебе план?

– Надежный, блин, как швейцарский нож, – с досадой ответил Макс.

Я его понимал – мне тоже не улыбалось провести тут следующий час ради неизвестно чего. Но и упускать Морозова я считал неправильным. Правда, при этом я не очень понимал, что с ним делать дальше – только что расспросить о том, что меня интересует, да порекомендовать покончить с переживаниями и вернуться на работу. В конце концов, он делал важное для страны дело. Но это в том случае, если Морозов сдуру не признается, что именно он ударил Ирину палкой. А если признается...

В этом случае всё было чуть посложнее – его придется вести в то отделение милиции, на территории которого произошло нападение, отдавать местным операм, чтобы те понадежнее изолировали бы Морозова от общества, а самому двигаться в Контору, чтобы через Денисова пробивать передачу дела нам. В общем, выходных у меня не будет. Правда, их не ожидалось при любом исходе, и из-за этого я чувствовал к Морозову самую настоящую классовую ненависть.

***

– Полседьмого, – мрачно сказал Макс.

Я и сам знал, сколько сейчас времени. В принципе, наверное, можно было спокойно уезжать, но меня останавливало несколько причин. Объявить Морозова в розыск было невозможно – формально он ничего не натворил, не пропал, с его прогулами у Миля должен разбираться не КГБ, а тамошний отдел кадров. Да и проблемы это недодиссидента с настоящими диссидентами не описывал ни уголовный, ни административный кодекс. В общем, как бы мне ни хотелось видеть его у себя на допросе, оснований для этого не было никаких. В его нападение на Ирину я не верил, несмотря на слова Денисова, так что и это дело ему пришить, скорее всего, не удастся. Оставался вот такой кавалерийский наскок, который и пытались применить мы с Максом сегодня, но, похоже, наш удар пришелся в пустоту.

Я вздохнул.

– Слушай, Макс, ты давай, уезжай, а я ещё тут с полчасика покручусь, – решился я. – Тоже, наверное, впустую, но хоть совесть будет спокойна.

– А у меня, значит, совести нет? – грустно ухмыльнулся он.

– Ты сегодня уже своё отработал, так что вали, пока я добрый, – не остался я в долгу.

– Ну смотри, как знаешь, – Макс пожал плечами.

Я вылез из машины, она мигнула фарами, развернулась и медленно поползла к выезду на дорогу. Я проводил её долгим взглядом и пошел в подъезд.

Тут я ещё ни разу не был, но, в принципе, обстановка внутри оказалась ожидаемой – облезлые, давно не крашеные стены в зеленых тонах, грязноватая побелка со следами от бычков и грязь на лестницах и площадках. Дверь в квартиру Морозова ничем не отличалась от других дверей – такая же хлипкая деревяшка, обитая старым кожзамом, который давно следовало поменять.

Я снова вздохнул, нажал на кнопку звонка и приготовился ждать. Но к моему удивлению, дверь распахнулась сразу, словно кто-то в квартире ждал моего визита. И ещё больше меня удивило то, что этим кем-то был сам Морозов.

– Вы к кому? – грозно спросил он.

Ну или хотел спросить грозно, а получилось не очень.

– К вам, Марк Аронович. КГБ СССР, управление по Москве и Московской области. Могу я войти?

А ещё меня удивило то, что Морозов меня не узнал; видимо, он меня никогда не видел, ему не показывали на меня пальцем с заданием завербовать конкретно этого старшего лейтенанта госбезопасности. Поэтому я не назвал свою фамилию, прикрывшись тем, что у нашей организации было длинное и грозное имя. Заодно я лихорадочно прокручивал в голове события последних полутора часов – где-то мы с Максом лоханулись, и объект сумел проскочить мимо нашей машины в свой подъезд.

Морозов слегка распетушился – я уже ожидал, что он откажется говорить со мной без своего адвоката или что-то вроде этого, но он потух также быстро, как и возбудился. Открыл дверь пошире, отступил в сторону.

– Проходите... на кухню, – сказал он тихо. – В комнате жена с ребенком.

– Понимаю, – также тихо ответил я. – Я ненадолго.

В этой квартире было очень бедненько, но при этом – почти стерильно чисто. Лишь запахи выдавали неблагополучие, мне они напомнили о больничной палате; впрочем, самых густым был запах чего-то тушеного, и шёл он с кухни.

– Жена готовит... – виновато произнес Морозов.

– Понимаю, – повторился я.

На кухне тоже ничего особенного не было. На небольшой площади стояла плита, рядом с ней – небольшой столик и в углу – раковина; вся эта конструкция заменяла наборные модели, которые уже набирали популярность. В моей квартире, например, было нечто подобное – на что-то изысканное Орехов не сподобился, а я пока не успел озаботиться. Старый, поцарапанный и громкий холодильник «ЗиЛ», ещё один маленький столик, половину которого занимала хлебница и какая-то трогательная композиция с искусственными цветами. Я решил, что эти цветы – дело рук супруги Морозова, которая пыталась добавить в это место хоть немного уюта. Попытка, впрочем, изначально была обречена на неудачу.

Обстановку кухни венчали две тяжелые табуретки, которые мы с Морозовым и заняли.

– Чем обязан?..

Он слегка запнулся, поняв, что не знает моего имени, а я сделал вид, что всё в порядке.

– Вы ходите на собрания к антисоветским элементам, товарищ Морозов, – сказал я. – Этим и вызван наш интерес к вам. Я хочу задать несколько вопросов и рассчитываю, что вы ответите на них честно, как и полагается советскому гражданину. Ведь вы, наверное, слышали, что врать не хорошо?

Он снова ощетинился.

– А если я откажусь отвечать? Вы не сможете меня заставить!

– Верно, не смогу, – согласился я. – Даже пытаться не буду. Просто тогда ситуация с вами выйдет на совсем другой уровень, а там у вас уже не будет выбора, отвечать или нет. Пока же это просто беседа, которая может и не иметь никаких последствий. Я лишь хочу уточнить некоторые моменты, которые мне не до конца ясны.

Ещё при первом знакомстве Морозов показался мне жалким. Сорокалетний мужик, обиженный на весь мир, вообще производит неприятное впечатление, а он этот образ заботливо лелеял, что лишь всё усугубляло. Я подумал, что не могу понять, что та Ленка нашла в этом человечке – мужского начала в нём было очень мало, у него даже в расслабленном состоянии была такая физиономия, словно он собирался расплакаться. Но она не только что-то обнаружила, но и рискнула завести с ним ребенка – а это многое говорило, только я не мог решить – о нём или о ней. Заглядывать в комнату, чтобы посмотреть на эту героическую женщину, я посчитал излишним.