Гай Орловский - Мир Трех Лун
Он пробормотал:
– Ну, так и должно быть…
– Тогда почему, – спросил я патетически, – правят какие-то дураки, даже мне видно, а не вы?
Он помялся, сказал уклончиво:
– Понимаешь, такая система. У этих глердов, которых ты видишь, предки были очень мудрыми… Они правили, создавали королевство, благополучие себе и людям, их состояние заработано честно. А дети уже потом на всем готовом, а потом и внуки, правнуки… Им работать не надо, вот и отупели. Но не отнимать же, это тоже несправедливо и нечестно.
Я сказал упрямо:
– Ну и пользовались бы нажитыми предками богатством и землями, но нечего им еще и править! Править должны вы, великий чародей Рундельштотт.
Он снова возразил, но вяло, я видел, насколько польщен словами такого наивного простака, даже спина перестала быть такой горбатой, ощутила гордость и достоинство образованного человека.
– Правление нашей королевы, – сказал он наставительно, – уже доказало, что правильное. В других королевствах что только не творится…
– Потому что, – сказал я с упрямством в голосе и облике, – там правители еще дурнее, чем здесь. Но я же вижу, что вы, великий чародей Рундельштотт, правили бы лучше всех нынешних!
Его лицо просветлело еще больше, морщины на лице чуть разгладились, а голос прозвучал с достоинством:
– Ты Улучшатель, смотришь в суть вещей… но, понимаешь, не все же так видят, как ты. Остальные люди – просто люди. Они живут во тьме. Потому так и живем.
Я сказал с подчеркнутой горечью:
– В нашем королевстве жизнь лучше, потому что в соседних тьма еще гуще… Это я уже понимаю.
Принимая горшок с тщательно перемолотыми корешками, уж я постарался, он посмотрел на меня задумчиво, а я затаил дыхание, хотя не подавал вида.
– Знаешь, – сказал он задумчиво, – пожалуй, я тебе открою доступ в свою лабораторию. Только трогать ничего нельзя, понял?
Я сказал послушно, едва удерживая колотящееся сердце, чтобы не выпрыгнуло из груди:
– Да, великий чародей Рундельштотт! Я постою у порога. Или посижу, как прикажете. Могу даже полежать.
Он кивнул, лицо чуточку расстроенное, словно и не собирался никого пускать в свою святую святых, а вот как-то у него само собой вырвалось, а передумывать тут же снова уже непристойно.
– Да-да, только у порога. И недолго. Я позову, когда будет можно.
– Буду смотреть издали, – пообещал я. – И если вдруг замечу что-то такое, что можно улучшить, я сразу же скажу, великий чародей Рундельштотт! Вы великий человек, вам должен помогать весь мир. Я не понимаю, почему не помогает…
Он ухватил горшок и торопливо вышел, уже снова сгибаясь, но явно окрыленный, никогда не слышал еще таких восторженных и вообще-то в какой-то мере справедливых слов, хотя я и поддул их для большего воздействия.
Я подумал, глядя вслед, как же мы все легко ловимся на лесть, а киваем на женщин. Даже на такую примитивную…
Глава 12
Слуги в первой комнате, что гордо именуют себя помощниками, смотрят злобно, всяк видит, что чародей ко мне благоволит, потому я помалкивал, что пообещал открыть доступ даже к главному помещению, вдруг да уже передумал, однако где-то к полудню дверь распахнулась, на пороге появился сам Рундельштотт.
Все торопливо повернулись к нему, поклонились, а кое-кто чуть ли не стукается лбами о пол, выражая крайнее почтение.
Рундельштотт обратил огненный взор ко мне.
– Юджин! – сказал он властно.
Я торопливо выпрямился.
– Здесь!
– Иди за мной, – велел он коротко.
Я поспешил к нему, а он повернулся и двинулся в предбанник, оставив дверь приглашающе открытой. Шмунт подставил мне ногу, я перепрыгнул, не глядя, догнал Рундельштотта на середине кладовки с готовыми изделиями.
Он взялся за ручку заветной двери, о которой столько слухов, оглянулся на меня и чуть помедлил, словно спрашивая себя, а не делает ли глупость.
Я сохранял смиреннейший вид овечки, которую Авраам получил для заклания, и он, вздохнув, потянул дверь на себя, вошел и сразу же предупредил:
– Вот тут и стой.
– Да, великий чародей Рундельштотт, – ответил я послушно, подбавив в голос священного трепета, – как скажете, великий мастер Рундельштотт!
Он увидел на моем лице откровенный восторг, хмыкнул с неопределенным выражением лица, а я в самом деле непритворно ошалел. Он, отвернувшись, отправился к огромному столу с непонятной сверкающей установкой на нем в виде цилиндра из ярко-зеленого камня, опутанного проводами.
Комната большая, даже огромная, пахнет химикатами, а не уже привычными настойками и растворами. Яркий свет с потолка, очень узкое и высокое окно, ни стульев, ни кресел, если не считать одного-единственного у дальней стены возле небольшого столика.
У двух противоположных стен даже не столы, а широкие полки из толстых оструганных, но не покрытых лаком досок, потерявших первоначальный цвет от множества пятен и пролитого раствора.
Но я это все заметил мельком, а мой взгляд прикипел к центру стола, где на металлической трехногой подставке страшно и прекрасно блещет это нечто небывалое, похожее на… даже сравнить не с чем, разве что, повторюсь, цилиндр из отполированного малахита, со всех сторон утыканный сотнями, а то и тысячами бриллиантов, и опутанный проводами.
Сам цилиндр вставлен внизу в оправу из кольца толстой меди, размер впечатляет, цилиндр почти в половину человеческого роста, и потому к верхней части Рундельштотту, даже с его ростом, приходится тянуться, привставая на цыпочки.
Он оглянулся, я смиренно стою, как оловянный солдатик, у самого порога и не шевелю даже пальцем.
– Ладно, – сказал он с непонятной интонацией, – ты хоть и дурак, но какой-то непростой дурак. Да и не пойму. Потому, да, пусть камни толкут остолопы, что еще дурнее тебя.
– А я?
– Будешь помогать мне, – ответил он, потом, словно спохватившись, что слишком добр или даже милостив, предупредил: – Но не все время, конечно. А когда позову!
Я сказал торопливо:
– Премного счастлив, мастер! Буду стараться изо всех сил. Я прибегу сразу, даже если позовете не только на обед. Я пока постою здесь, там остолопов хватает, вы бесконечно и дивно глубоко правы, потому всегда и все замечаете!
Он отвернулся, а я наконец-то обратил внимание, что на дальней стене какой-то странный гобелен: потертый и выцветший, что под стать лаборатории, опускается до самого пола, однако все-таки гобелен… и лаборатория?
Я спросил издали нейтральным тоном:
– А сейчас над чем трудитесь?
Он, занятый проверкой вделанных в малахит бриллиантов, ответил рассеянно:
– Да пытаюсь открыть проход в одно Скрытое Королевство, но пока еще… ага, вот она!.. на дальних подходах…
Я спросил так же небрежно, словно говорю о сравнительных свойствах листьев дуба и осины:
– Не получилось?
– Увы, – ответил он со вздохом. – Где-то вкралась ошибка, но пока не обнаружил. Хотя был уверен, что получилось…
Он с кряхтением разогнул спину, на меня посмотрел почти с укором.
– Ты должен спрашивать, как из желудей сделать сухую муку, а не ту пасту, что у тебя получается! Или как высушить листья, не выставляя их на солнце!.. А то, что делаю я, пока не твоего ума дело.
Я робко вякнул:
– А когда будет моего?
– Лет через двести, – сказал он веско. – Хотя, конечно, если будешь стараться, то можешь понять и в сто пятьдесят. Но только понять… так это, в общем.
– И сбоку, – подсказал я. – Издали.
– Вот-вот, – буркнул он и принялся за работу.
На меня вроде бы не обращает внимания, даже как-то подергиванием плеч суметь дать понять, что уже жалеет о своей неслыханной доброте: как это вдруг да позволил мне созерцать такое великолепие, рылом еще не вышел, морда больно глупая, сам тупой, а то, что где-то что-то угадал, как улучшить… хотя ладно, лучше стерпеть присутствие этого дуралея, вдруг да каким-то чудом и тут заметит хоть какую-то малость, которую можно улучшить.
Это изменение я тоже заметил, но продолжал держаться как тихая робкая мышь, не шевелюсь, дабы не отвлекать, даже глазами стараюсь не слишком уж двигать из стороны в сторону, а то вдруг заскрипят.
Вечером во дворе народ собирался кучками, обсуждают что-то шепотом, опасливо поглядывают по сторонам. Так бы я ничего и не узнал, но у высокопоставленных глердов есть хорошая для меня привычка не обращать на чернь внимания.
Сейчас вот прогуливаются трое в черно-голубых мундирах высшей знати: глерд Кливард, глерд Иршир и глерд Эллиан, у всех на груди огромные многолучевые звезды, у глерда Иршира сразу две.
Глерд Кливард, раздуваясь от важности, жирным голосом напомнил собеседникам, что беды не случилось бы, если бы, как он и предостерегал, принцесса не начала добиваться отмены казни пяти разбойников, мотивируя тем, что это ее день рождения и она имеет право на подарок…
Глерд Эллиан сказал с сочувствием:
– Ей предлагали новое платье, усыпанное бриллиантами, дивную лошадку с седлом из шкуры гепадрала, еще какие-то ценные подарки…
