Штатский (СИ) - Ра Юрий

Как бы немец удовлетворился результатом выстрела в тело, телега поехала дальше. То есть ближе, теперь она была ближе к кустам, в которых лежали участники странного приключения или галлюцинации. Поравнявшись с трупом, солдаты, не слезая с телеги оглядели дорогу, а может и следы на ней, успокоились окончательно и продолжили движение. Тот, который стрелял, даже отложил винтовку. Парамонов сотоварищи даже дышать перестали, никому не хотелось, чтоб по их кустам начали стрелять эти резкие реконструкторы. Какие-то они слишком настоящие, заключил для себя наш герой, когда телега попылила мимо них. Ему такие не нравятся. И самолеты, кстати, тоже.

Грибы! Спасительная мысль про грибы-галлюциногены озарила его невеселое существование, а потом также быстро погасла. Если глюки такие качественные, яркие и длительные, то каковы шансы, что его откачают на той полянке? Когда найдут, если найдут. Если будут искать. Нет уж, гипотеза с отравлением грибами на пустой желудок в непролазном лесу слишком печальная. Лучше уж пусть он попал в прошлое. Да? А есть из чего выбрать еще? Огласите весь список, пожалуйста! Третью гипотезу он настрадал сам прямо в кустах: лес захватили сбрендившие германофилы-реконструкторы, перешедшие белорусскую границу в оружием, на немецких лошадях и с применением авиации. Уже договаривая себе эту версию, Парамонов чувствовал — нерабочая. Телега, самолеты — где их взять? Опять же местные слишком уверенно подыгрывают. Сколько им заплатили, из какого театра привезли? Какую сверхидею заставил реализовывать режиссер?

— Мужики, а вы из какого театра?

— Из погорелого, москвич. Раз ты такой умный, лучше скажи, что дальше делать будем?

— А чего думать, немцев бить. — Честное слово, это не Александр сказал, оно само вырвалось. В кровь впиталось не то с рассказами про погибшего деда, не то с просмотром фильмов по черно-белому телевизору. Но вырвалось легко и не встретило отторжения в душе или мозгу.

— Чего, будем в армию пробираться?

— Зачем нам армия? Армия уже обосралась, сам говоришь. Кто нам гражданским мешает их хреначить самым гражданским способом?

— Верно! А то эти военные, им только волю дай. Ружжо не дадут, а уже маршировать учат. Шоб им пусто было, пустобрехам! Малой кровью могучим ударом…

— Охолонись, ты буйный что ли? Как зовут?

— Василием мать нарекла. Не буйный я. Не боись.

— Это он под занятия по строевой попал. — Пояснил Алексей. — Накормить не накормили, солдатские книжки не выписали, а уже на строевую дернули. Это чтоб нам не скучно было перед отправкой со сборного пункта.

Александр понимал, что он погружается всё глубже в пучину того бреда, который разворачивался перед ним. Я вот тоже не уверен, что смог бы удержаться в здравом рассудке, попав, как он. И слава богу, что попал не я. А то кто бы вам рассказал эту историю. Я продолжу?

Глава 3

Трофейщики

По внешнему виду два мужичка, почти местный и смолянин, выглядели ровесниками москвичу. Но их лёгкая почтительность перед городским аж из самой Москвы давала ему как бы право как бы командовать. В некоторых мелочах. А еще Александр прикинул, что по такой жизни, какая тут во всю ширь разлилась, у каждого надо годков по пять минимум вычитать. То есть, видишь дядьку лет сорока, будь уверен — ему не больше тридцати пяти, а то и тридцатник. Просто отсутствие Блендамеда, Нивеи и Жилетта превращают лицо… в неэлегантную подошву. А скудное питание и покрой лапсердака делают фигуру несколько специфической. Рабочий человек — это звучит гордо, а выглядит и пахнет не очень.

Вывод какой? Им обоим чуть за тридцать, молодняк! Пластилин в руках опытного руководителя, марионетки, лёгкая добыча грамотного манипулятора. Да хотя бы его фраза, что Александр из Москвы, ведь поверили! А чему тут верить-то, какие мои доказательства? Лапсердак третьего срока носки да кирзовые сапоги. Ах нет, еще ремень справный из-под пиджака мелькает, так он и трофеем может быть. С настоящего москвича.

Ладно, это ерунда всё, если эти двое готовы воевать вместе со мной, то они ресурс. Ценный как не сказать что. Из ресурсов у него сейчас только нож и два мужичка. Но не просто мужичка, а побывавшие под штурмовкой с самолета, ученые то есть. Можно сказать, стреляные воробьи. А кто ничему не смог научиться, тот уже остыл на обочине.

— Мужики, вы тело обыскали, ничего полезного в карманах нет?

И сразу взгляды такие подозрительно-уважительные. Мол городской-то ушлый, на ходу подметки режет. Это, мол, хорошо, не пропадем мы с ним.

— Да какое там, малохольный был какой-то. Ни сидора с собой не нес, ни узелка. — Фраза в устах Василя прозвучала как эпитафия.

— А ваши сидора где?

— А твой?

— Так у меня корзинка!

— Шо, и всё? Тю-ю! А сказал, москвич. Сбрехал, поди?

Блин, только что Александр мысленно упрекал селян в простодырости, а они моментом реабилитировались. Да уж, с такими дело делать можно. А что еще удивляет: один со Смоленщины, второй из Минской области, а оба почти как братья. Плевать, что выговор разный, смотрят похоже, одеты как с одной свалки, движутся и то одинаково. Что значит из одного класса пацаны. Какие-то штаны пузырями на коленках, ботинки не ботинки, недоразумение на шнурках со спущенными носками, у одного косоворотка под убитым пиджаком некогда коричневого цвета, у второго сорочка, застегнутая до шеи под таким же почти клифтом. И кепки у всех — родные сестры его, Парамонова кепки.

Сходили за сидорами, у Алексея условно фабричного пошива весь в заплатках почти белый вещмешок, у Василя дерюжный мешок, завязанный за углы веревкой. Да уж, корзинка выпадает из ансамбля. Лучше уж было с чемоданом за грибами идти. Как в том мультике про дядю Федора. В котомках у крестьян не оказалось ничего путного. Из оружия только шило и кусок лезвия от опасной бритвы. Из еды пара луковиц на троих и горсть проса. По паре портянок у каждого, иголки с нитками. О! У Александра тоже портянки есть во внутреннем кармане пиджака. Он вытащил их и увидел, как на траву выпали две скукожившиеся сигареты без фильтра.

— Ого, москвич, да ты богатый на курево.

— Хорош обзываться, Александр я, говорил уже. А у вас что, курева нету.

— Нету, — со вздохом просипел Алексей, явно тяготящийся этой бедой.

— Ну и хорошо. Забирайте, это последние. Сейчас выкурите, и начнется у нас полезная для здоровья жизнь.

— А ты? Сам не будешь что ли?

— Война идет. Курево сейчас только помехой станет. Считайте, я уже бросил. А вы после меня.

Подобревшие лица, долгие затяжки голодных до никотина организмов, кстати, пальцы у обоих не желтые, значит не такие уж они запойные куряки. Голову на плаху за затяжку не положат.

— Добры тытун, заграуничны! Дзякую. — Сбился на белорусский язык Василь.

— Ага, и бумага тонкая какая. Откуда богатство, Александр?

— Так из Москвы, говорил уже. Было и нет. Больше не покурим.

— А пошукай еще по карманам, а?

Несколько табачных крошек не спасли отца русской демократии, зато нашлось три замусоленные спички. Тоже богатство, Василь с разрешения Александра присовокупил их в свой коробок. А зажигалку он не стал светить, мало ли. А то богатство затмит разум, убьют за американскую вещицу. Шутка.

— Вот что, товарищи мои, а скажите-ка, кто из вас служил? Никто? Понятно, охотой промышляли?

— Я немного, пока ружьё не реквизировали, — отозвался Лексей.

— У вас леса знатные, небось не только по зайцу ходил, так ведь?

— Ну да, немного браконьерничал. А как иначе бывает?

— Да ладно, не тушуйся, не на собрании. А порося заколоть оба сможете небось? Или звали кого?

— Да зачем звать, нешто порося забить наука сложная! — Василий аж дернулся от такой глупости — чужого звать своего порося колоть. — Тока у нас принято ему горло резать. Чтоб крови в грудине не натекало. А ты к чему ведешь, москвич? Ой, Лександр, прости. Да, что пытаешь про охоту, про свиней?