Гай Орловский - Все женщины – химеры
Холод такой, словно я голый на снегу, а это значит, неведомый чародей может ударить вот так снова, стоит мне выстрелить еще хотя бы раз.
Если провести прямую линию по всей полосе аннигиляции, она прошла по прямой через мост, а начало идет вон от той высокой башни, что высится чуть ли не в середине города. Это значит, у чародея дальность броска файербола не меньше, чем у моей снайперской, а вот мощность превосходит в тысячи раз.
Кое-как подцепив негнущимися пальцами винтовку, я отступил в сторону. Справа от меня широкая просека в полсотни шагов, далеко-далеко видна гора деревьев, огромный завал, это же с какой силой их унесло отсюда на такое расстояние…
Вздрагивая, я торопливо собрал все свое в мешок и поднялся в седло, цепляясь за ремни, словно старик. Знал же основное правило снайпера: сделав удачный выстрел, немедленно меняй место, потому что тебя уже засекли, через считаные минуты ударят из миномета, а то и вовсе из гаубицы.
Здесь минометов нет, однако работает та же логика: ударить по месту, откуда опасность, со всей мощи, чтобы уж пришибить наверняка, как по комару на руке бьем с такой силой, что убили бы и толстую мышь.
Конь мой трясется, как заяц при виде волка, тоже чует беду, а когда я позволил идти галопом, понесся так, что уже минут через пять я натянул повод.
– Стоп-стоп!.. Не так быстро!.. Вон там в низине холм…
Дорога идет именно через ту низину, я пустил коня на вершину холма, что не холм, а так, приплюснутая возвышенность, оттуда посмотрел в сторону города.
Лес и рельеф закрывают вид на город с его башнями, прекрасно, чародей ни с одной крыши меня не увидит.
Коня привязал среди кустов, сам вытащил винтовку и залег с нею под защитой зеленых ветвей, чувствуя, что получается уже без душевного трепета. Человек – особое существо, сперва ужасается, потом оправдывает, а затем уже и сам начинает творить то, что раньше счел бы не совсем цивильным.
Поскреби интеллигента – обнаружишь питекантропа, так что все норм, когда вот так нажимаешь на спусковой крючок, а там вдали падают фигурки. Норма, даже когда палишь из пистолета прямо в морду, а тебя обдает чужой кровью.
Через полчаса на дороге показался целый отряд всадников. Я ожидал, что появятся позже, но, видимо, у короля Антриаса хорошо поставлены и разведка, и служба связи.
Во всяком случае, до того как выстроили мост, как-то же попадали на этот берег, наверняка в запасе целая флотилия лодок. И вовсе не обязательно перевозить даже конницу, гонцу достаточно передать приказ расположенным на этой стороне реки войскам, кого искать и кого ловить.
Я не слышал, понятно, что он выкрикивает время от времени своим подчиненным, но смысл ясен: ищите, прочешите весь лес во все стороны, и чтоб мышь не проскользнула…
Младшие командиры с небольшими разъездами бросились во все стороны, сам он выпрямился в седле, наблюдая, как выполняются приказы.
Я поймал его в прицел и нажал на спуск. Конь испуганно заржал, когда всадник свалился мешком, однако сапог застрял в замысловатом стремени и всей тяжестью мертвого тела потащил седло в эту сторону.
Я торопливо собрал и упрятал винтовку в мешок, конь нервно прижимает уши и переступает с ноги на ногу, уже готовый удирать со всех ног, тоже чувствительный, как демократ.
– Все-все, – сказал я торопливо, – уходим. Котел нам ни к чему…
Он все понял и пошел галопом, как только я закрепил почти пустые мешки и вскочил в седло.
Не следопыт, но уже умею отличать следы копыт коня Фицроя и тех трех, которые он захватил для Рундельштотта и в запас. Хотя как-то не соображу, когда это я наловчился, словно бы оно само пришло, когда очень сильно понадобилось.
Следы идут ровно, что значит, погони за ними еще нет, я принял всех на себя, что очень благородно, хотя для демократа и общечеловека очень как-то непривычно. У нас, как у йогов, в цене бодрый и жизнерадостный девиз «Плюй на всех и береги здоровье!».
В хорошем галопе шел с полчаса, начал беспокоиться, не ушли ли Фицрой с Рундельштоттом резко в сторону, и как только начал оглядываться по сторонам, как услышал за спиной нарастающий конский топот.
С десяток всадников выметнулись из-за поворота на дорогу. Я оглянулся, идут наметом, кони отдохнувшие, рано или поздно нагонят. Но даже и не догонят, то мы все вместе догоним Фицроя с Рундельштоттом, если они еще впереди.
Собравшись, я начал придерживать коня, хотя инстинкт либерала и эстета криком кричит, что я дурак набитый, нужно пришпоривать, уходить от погони, а они все пусть как хотят, я же самое ценное на свете, нельзя же так глупо поддаваться устарелым взглядам и допотопным ценностям.
В азарте погони конники вытягивались один за другим, и я чувствовал себя как Спартак Джованьоли, когда бегал по арене цирка, чтобы противники устали и не могли наброситься все разом.
Ощутив холодок на загривке, я обернулся и принялся палить из пистолета. Двое из догонявших выпали из седел, еще один остался висеть лицом в конской гриве, но раненый конь с диким ржанием метнулся в сторону. Еще один вообще упал, а на него свалилось несколько всадников из не успевших свернуть.
Я заставил себя все так же придерживать коня, и когда самые горячие головы догоняли снова и снова, поворачивался и расстреливал их в упор, повторяя себе в оправдание, что эволюции человека нужны умные и хитрые, а не безумно отважные.
Из-за того, что я то и дело придерживал коня, погоня не отстает, только держатся осторожнее. Как догадываюсь, среди безумно отважных нашлись менее безумные, что сумели вычислить на опыте, на каком расстоянии не бьет моя боевая магия.
Чтобы не думали, что так уж приспособились к демократу и гуманисту, плоду длительной эволюции выживания человечества, я бросил позади себя по очереди две контактные мины, а затем, пришпорив коня и оторвавшись на хорошее расстояние, дал команду на взрыв.
Фицроя и Рундельштотта, к моему великому облегчению, догнал сравнительно скоро, оба все еще в седлах, кони идут достаточно уверенным галопом.
Рундельштотт усталости не выказывает, хотя кто знает, как он на самом деле. Услышав стук копыт, Фицрой оглянулся, лицо его просветлело.
– Фух, – сказал он с облегчением, – а мы беспокоились… Я, конечно, нет, а вот твой учитель весь извелся. А вдруг, говорит, его лучший ученик пальчик прищемил?.. А вдруг головкой о дерево ударился?.. Он же дурной, не понимает…
Рундельштотт на скаку покосился в мою сторону.
– Ничего я такого не говорил, – буркнул он.
Фицрой сказал с обидой:
– Мне послышалось, да?.. Ну ладно-ладно, это ветер в ушах свистит… Мастер, а что, ваш ученик не мог своей умной головкой о дерево?
– Мой ученик, – отрезал Рундельштотт, – может только чужой головой о дерево. Или в стену.
– Намек понял, – ответил Фицрой устрашенно. – Умолкаю.
– Спасибо, мастер, – крикнул я. – Этот гад полосатый всегда все перекрутит!.. Пока все хорошо?
Рундельштотт кивнул.
– Только однажды нас пытались остановить…
Я спросил тревожно:
– И как…
Он кивнул в сторону Фицроя.
– Зарубил троих, двое прыгнули в кусты и убежали. У него же меч тот самый, который ты самовольно взял из моих запасов.
– Простите, мастер, – сказал я покаянным тоном, – но мы так спешили догнать наглецов, захвативших вас, что я взял на себя смелость порыться в ваших запасах…
Рундельштотт посмотрел остро и совсем не старчески, покачал головой.
– Хорошо-хорошо… Я все понимаю. Скажи еще раз своему другу, что дарю ему этот меч за тот благородный порыв, что он выказал, помогая тебе освобождать своего учителя, и подтверждаю это великой клятвой чародея.
Фицрой просиял, наверняка до этого момента подумывал, что Рундельштотт все же отберет драгоценный меч, но старик, похоже, безумно рад освобождению.
Я чуточку наклонил голову, благодаря Рундельштотта, что да, пусть отважный Фицрой не все детали знает, мы же, чародеи, особый народ вроде иллюминирующих масонов и карбонариев, у нас свои тайны и свои резоны.
Фицрой крикнул:
– А теперь держитесь за мной!..
– Что случилось? – спросил я. – Что за дворцовый переворот?
Он объяснил на ходу:
– Попытаемся сбить их со следа.
Впереди широкий ручей, Фицрой не стал объяснять что и к чему, что чародеи понимают, остановил коня на середине ручья, повернул и погнал вниз по течению, стараясь направлять так, чтобы копыта ступали только по песчаному дну, где быстрая вода сразу же с удовольствием замывает следы.
Мы с Рундельштоттом, как более умные и потому менее приспособленные для лесной жизни, послушно следовали за ним, держа в виду толстый зад его коня, а он так вел нас с четверть часа, а потом на покрытой галькой отмели резко повернул и вломился в нависающие над водой кусты.
