Алексей Кулаков - Великий князь
Скопин-Шуйский тут же довольно закивал, подтверждая – да, он умница и молодец. С пяток минут держалось полное молчание: молодые государственные мужи лениво угощались пивом и медовухой, выискивая среди разнообразных заедок особо лакомые кусочки.
«О, Петруха набирается решимости. Сейчас брякнет очередную дурость…»
– Государь.
Расправив плечи и буквально пронзив взглядом Мстиславского и заухмылявшегося неизвестно чему Адашева, княжич Горбатый-Шуйский попросил своего повелителя доверить ему какое-нибудь важное дело.
«Да вроде у нас слабыми на передок челядинками Постельный приказ заведует? Да и стоит ли вообще держать при себе такое чудо в перьях… у которого одна извилина, да и та ниже пояса обитает?..О, придумал. Ну что, первая часть?»
– Федька.
Мстиславский тут же приготовился вскочить на ноги. Хотя после того количества хмельного, что он в себя влил, слушались они его того… ну, не очень.
– Ты плакался, что тяжело тебе по монастырям разъезжать? Ну так Петька тебе поможет в этом богоугодном деле.
Похлопав глазами, прирожденный дипломат на глазах просветлел и склонил голову, заодно пряча довольно злобную усмешку. А его новоявленный помощник совсем наоборот, кланяться да благодарить не торопился, да и лицом заметно побурел. А уж какими эмоциями фонтанировал, просто сказка! Страшная.
– Государь, невместно Горбатым-Шуйским под Мстиславскими ходить, то умаление чести нашей и достоинству! От века такого не было и не будет!..
«А вот и вторая часть, заключительная».
Мягко-мягко, почти нежно улыбнувшись, Дмитрий протянул:
– И впрямь, виданное ли это дело, чтобы княжич столь знатного рода по святым обителям ездил да с монахами речи умные держал? Да и я хорош – загонял тебя, утомил прихотями да капризами своими. Ну, ничего. Отдохни вволю, восстанови силы свои растраченные. А за тебя пока службишку будет исполнять… Федька, кого себе в помощники возьмешь?
Порядком поднабравшийся ближник потряс головой и удивительно ясным голосом ответил:
– Ивана Морозова можно. Или братьев Сабуровых – они рода хорошего, оба сметливые да расторопные.
– Братья, говоришь?.. Нет, с ними пока погодим. Распорядись-ка насчет боярича.
Убрав высохшие и от того распушившиеся пряди волос подальше от глаз и подхватив стакан с оставшимся в нем пивом (хотя какой там стакан – литровый жбанище), Дмитрий внимательно наблюдал за переглядываниями свиты. А заодно не давал попавшему в опалу княжичу возможности быстро извиниться и сдать назад. Трудно, ох трудно оправдываться, когда голос начисто пропал.
– Вы куда меня того-этого?.. А ну положь, хол-лопы!
Два стража со всем бережением (то есть головой вперед и не стукая ничем о твердые предметы) доставили новоявленного приближенного и аккуратно усадили на лавочку у двери, где нализавшийся до мычания боярич словно по волшебству и протрезвел.
– Встал.
Подскочил как сам Морозов, так и девятнадцатилетний княжич, к которому приказ как раз и относился.
– А ну-ка все пересели.
Тут ничего объяснять не понадобилось: после того как из Ближней свиты выбыл провинившийся Петр, второе место по правую руку от государя перешло к его ближайшему сродственнику Скопину-Шуйскому. Первое всегда занимал Владимир Старицкий, по левую руку повелителя был Мстиславский, рядом с ним Салтыков, ну а на концах получившейся подковы традиционно восседали Адашев и Бутурлин.
Ровно три секунды тихого шума… и:
– Боярич Морозов, отныне это твое место.
Тезка царевича Иоанна со всей осторожностью устроил седалище рядышком с дружелюбно подмигнувшим Тархом. Робко принял в руки берестяную кружечку с медовухой и превратился в одно большое ухо и глаз.
– Дело твое – помогать Федьке Мстиславскому в исполнении моего поручения.
Ох, с какой ненавистью глядел на клеветника княжич Петр!.. С подсердечной, опаляющей лютой злобой и кромешной чернотой и внятным обещанием когда-нибудь обязательно поквитаться.
«Придурок, так ничего и не понял».
Горбатый-Шуйский с явным усилием отвел глаза от коварного вражины, поклонился поверившему в черные наветы повелителю и неслышно вышел прочь.
– Ступайте отдыхать, да про девиц не забудьте – Петька, поди, ночей не спал, отбирая для вас самых лучших красавиц.
Тихонечко загоготав, свита быстро очистила помещение. Протяжно скрипнула сбитая из толстых плах дверка, пропуская сотника черной стражи…
– Государь, там стряпчие Егорка и Филофейка до тебя. Говорят, по безотложному делу.
Мимоходом глянув на россыпь Узоров, светящихся в малом дворце, и оценив их общее расположение, Дмитрий отогнал прочь вернувшееся чувство тревоги.
– А скажи-ка мне, Петр Лукич. Как это девицы посторонние да непроверенные в бане вместе со мной оказались? Кто их привез, кто провел сквозь посты без моего дозволу?
Закаменевший лицом сотник четко доложил, что привезли девок людишки князя Александра Горбатого-Шуйского, а насчет прохода – подручник Салтыков распорядился.
– А, так теперь тебе Мишка приказы отдает?
Чуть побледнев, боярин едва слышно скрипнул зубами.
– Не разочаровывай меня, Петр Лукич. А не то передумаю отдавать за тебя Авдотью мою верную, умницу да красавицу.
Замерев без дыхания на несколько мгновений, служилый боярин качнулся отбить земной поклон, будучи вне себя от нежданной радости. Но остался на месте, устояв под давлением сапфировых глаз и дав слово, что больше подобного не допустит.
– Ну-ну. Филофейку ко мне первого.
Взбодренный государевой накачкой-выговором и щедрым обещанием, сотник в порыве служебного рвения едва не вынес дверь. Рыкнул на подчиненных, отправляя вестового, затем была пара минут тишины…
– Никак с плохими вестями, стряпчий?
Мужчина от такой прозорливости малость побелел и невольно перекрестился. А потом бухнулся в ноги, комкая шапку в руках, и сдавленно заговорил. Рассказ его был длин и невесел, повествуя о гнилом на нутро человечишке, обещавшем Колычеву раздобыть много старых книг, но вместо этого устроившего крепкую засаду. И не приказчиком купеческим он оказался, а вовсе даже подсылом и одним из доверенных комнатных бояр архиепископа новгородского Пимена. В результате получился скоротечный бой с чужими боевыми холопами и детьми боярскими, в котором из шести десятков воев Филофеевых выжило неполных два. А если бы не двуствольная пистоль мастера Калашникова и добрый бахтерец, то и самого стряпчего прибили бы насмерть.
– Тяжелораненых пришлось на месте упокоить, чужих и своих.
Увидев, как глаза начали наливаться чернотой, мужчина испуганно сглотнул.
– Там избушка была, так мы тела в ней свалили, хворостом с дровами обложили и подожгли. Оружие, кольчуги да лучших скакунов с собой увели. Шли напрямик, жилье обходили, следы по-всякому путали, а потом на дорогу вышли да обычным порядком добрались. Я людишек своих в надежном месте пристроил, да к тебе, государь, с дурной вестью и кинулся. По пути из Москвы брата Егория нагнал…
Поразмыслив некоторое время, Димитрий вызвал стражника и приказал доставить перо, чернила и бумагу. Дождавшись искомого, прямо на столе написал короткое послание, заверив оное замысловатой тугрой, затем стянул с пальца перстень-печатку с Фениксом. Мимоходом сдул подложенный под золотой ободок березовый листик (чтобы в парилке не жгло), после чего и перекинул знак власти вместе с грамоткой верному слуге. Был бы не верный, так сдал бы своего повелителя архиепископскому боярину, так ведь?.. Вернее, попытался бы это сделать, до того как умереть от обширного инсульта.
– Перстень откроет путь в Александровскую слободу, где спрячетесь от недоброго взгляда и внимания. До того как приеду, вои твои под замком посидят, раненых Дивеева излечит. Ступай и исполни все в точности.
Один из братьев Колычевых ушел, другой пришел, а внешне ничего не изменилось. Все так же на коленях, и тоже с черной весточкой: ученица Аглая, которую и сопровождал молодой стряпчий, поручение своего наставника и господина выполнить не смогла. По самой уважительной причине – к ее приезду травница Берисава уже три дня как была мертва.
– Обвинена в волховстве и гадании на костях человеческих, а такоже изобличена как еретичка, в Бога не верующая. Разрешением Великого государя, царя и Великого князя Иоанна Васильевича всея Руси, и по слову архиепископа новгородского Пимена ее в январе при всем честном народе под лед и спустили.
Глянув на первенца того самого великого князя, стряпчий незнамо зачем добавил:
– Говорят, книги у нее бесовские нашли. Свидетели были, что травница та чернокнижием и ведьмовством занималась, порчу наводила. Она, говорят, не сильно и запиралась, когда…
Сквозь неплотно прикрытую створку послышался дробные шлепки голых пяток – затем дверь резко дернулась, и в предбанник влетел царевич Иоанн Иоаннович, разом охвативший все помещение буквально полыхающими грозной синевой глазами. Из одежды на нем были золотой нательный крестик, браслет из массивных пластин сердолика на левом запястье (подарок старшего брата) и охотничий кинжал в правой руке. Сморгнув и поискав глазами того, кто вызвал у старшего брата столь непреодолимо жгучее желание убивать, Иван остановил взгляд на стряпчем. Еще раз моргнул, затем глянул вниз, на своего все еще налитого силой «богатыря»… И быстро нашел уважительную причину столь неожиданного появления:
