Вперед в прошлое 12 (СИ) - Ратманов Денис

Боря смутился, покраснев, и в этот момент в дверь постучали. Мы переглянулись, лицо брата вытянулось.

— Мальчики, — позвала Зинаида Павловна, — поговорить нужно.

— Уголь забыл набрать? — прошептал я, Боря качнул головой, накинул куртку, и мы вышли из домика.

Зинаида Павловна вид имела просящий. На ней был теплый халат с красными маками, шерстяные носки до середины голени, калоши и шапка-ушанка.

— Я была у терапевта, — сказала хозяйка, скривилась, упершись в поясницу рукой, — в третий раз уже. Нет, в четвертый. Так ноги болят, так боля-ат! Он посмотрел, пощупал, выписал таблетки и мазь, сказал, легче будет, это от варикозного расширения вен. Я, значится, пропила их, помазала, пришла черед десять дней, жалуюсь, что боль не ушла. Он прописал уколы, таблетки, другие уже. Вроде полегче стало. А потом — опять болят. На третьем приеме врач сказал, что только операция поможет, пейте таблетки, должно полегчать. Все проделала — болят и все. Доктор долго меня крутил-вертел, говорит, что в доме у меня неблагоприятный электромагнитный фон, и нужно излучение нейтрализовать с помощью щита.

Видимо, так старушка достала врача, что он прописал ей шапочку из фольги на совершенно серьезных щах, лишь бы отстала.

— И что за щит? — заинтересовался Боря.

— Отражающий. Из фольги! — поделилась она. — Нужно простелить его под матрасом, а кровать переместить на север, туда, где шкаф. А сама я его не сдвину.

— Этот врач — шарлатан, — не выдержал я. — Он прописал вам глупость.

Взгляд хозяйки налился свинцом, она пробормотала:

— Я все уже сделала, но кровать очень тяжелая. И шкаф. Я одна не сдвину. — На ее глаза навернулись слезы. — Сколько вам заплатить? Я заплачу.

— Идемте, — процедил я, понимая, что бесполезно объяснять этой женщине, что шапочки из фольги не работают — авторитетом не вышел. Врач сказал в морг, значит — в морг.

Хозяйка сразу обрадовалась, похромала к дому, на ходу рассказывая нам о своей незавидной доле:

— Игорь уехал, денег дал — и на год, а то и на два в свой Мурманск. Я говорю, забери меня с собой. Я хотя бы на балкончике тихонько поживу, но — рядом с ним. — Она всхлипнула. — Внучка приезжает раз в месяц, продукты привозит и нет чтобы поговорить, погостить — сразу домой. Говорю, поживи со мной, тут, вон, пляж. Нет — домой, бегут от меня, как от чумной. Чем я не такая, а?

Она скинула калоши, и вслед за ней мы вошли в пахнущий сыростью дом. Окна маленькие, потолок так низко, что руку протяни — достанешь. Но оказалось, что так только в прихожей-мазанке. Проходная комната и спальня были полноценными.

Кровать у старушки оказалась добротная, стальная, с напластованиями матрасов, где наверняка завалялись деньги, актуальные до реформы 1961 года. А шкаф… Шкаф Сталина и немцев помнил. Потускневше-коричневый, деревянный и громоздкий, он так хорошо сохранился, видимо, потому что занимал пространство с правильной энергетикой, а теперь, бедняга, подвергнется вредному облучению.

Зинаида Павловна сделала виноватое лицо.

— Понимаю, он тяжелый. Давайте я вам помогу.

— Вещи там есть? — спросил я, с раздражением осознавая, что мое желание пожрать прямо сейчас накрылось медным тазом.

— Конечно, они ж мало весят. Может, не будем…

— Дай бог, чтобы мы его пустым с места сдвинули, — проговорил я.

Причитая, хозяйка распахнула дверцы, явив взгляду белье, вещи, шубы, одеяла.

— Мальчики, вы же мне поможете?

Живот жалобно взревел. А может, он взбунтовался и выказал свое несогласие с бессмысленной работой. Но обставлено все было так, что отказать мы не могли. Если уйду звонить, то подставлю Бориса. Потому я кивнул и сказал:

— Давайте уже приступим, а то есть очень хочется.

И началось большое переселение вещей из шкафа в угол комнаты, в процессе которого выяснилось, что там не убрано, и Зинаида Павловна побежала за веником, долго скребла-мела, после чего мы начали сваливать туда сперва одеяла и белье, потом — вещи. Минут через пятнадцать шкаф-монстр был пуст, мы с Борей уперлись в него, и он со скрежетом поехал по дощатому полу, оставляя полосы на коричнево-оранжевой краске.

На благое место встала шелестящая фольгой кровать, она показалась нам невесомой. Хозяйка разулыбалась.

— Спасибо, мальчики! Может, теперь вещи сложим, и я вам пирожков дам? Только нажарила. А то что вы пельменями давитесь.

— Нам уроки делать. Не успеваем, — потупившись, буркнул Борис.

Тяжело вздохнув и театрально ковыляя до вещей, старушка уронила:

— Что ж, я понимаю. Идите.

И мы ушли.

На кухне выяснилось, что Боря действительно приготовил пельмени, сизые покупные, в которых мясо можно найти разве что под микроскопом.

Наложив себе в тарелку сей деликатес и залив их майонезом и томатной пастой, я спросил:

— Откуда она знает про пельмени?

— Приходила в гости, — ответил Боря, наблюдая, как я давлюсь пельменями, вспоминая суп-блевунчик. — Пирожки ее, кстати, отвратные. Она один принесла, я не доел.

— То есть просто пришла с инспекцией? — насторожился я, этого нам только не хватало.

— Да нет. Типа в гости. Узнать, не померли ли мы тут с голоду.

— То есть она не предупредила, что вечером у нас будет работа?

— Нет. Но уже знала, наверное. Думаешь, она тогда именно за этим пришла, попросить помочь?

— Типа того, — ответил я, прожевав. — Увидела, что ты один, и решила дождаться меня. Ты же понимаешь, что так не делается. Такие вещи заранее обговариваются.

— Ну да. Вдруг мы уже помылись, да мало ли что.

И я наконец отследил причину своего раздражения. Если надо помочь человеку — да не вопрос. Но нужно заранее сказать об этом, чтобы мы были готовы. Это раз. Два — возникло подозрение, что она будет вот так периодически набегать, внезапно, как песец. Ну и главная причина — нас заставили напрягаться из-за маразма, и есть вероятность, что у бабули прогрессирует деменция.

— Надеюсь, она не заставит нас дежурить у двери, чтобы черти, которых она увидит, не ворвались, — проворчал Боря, а я понял, что с хозяйкой нужно поговорить и предложить ей более приемлемую схему взаимодействия. Но уже не сегодня, конечно.

Доев, я отправился звонить деду, бабушке и узнавать, что там и как. Потом набрал маму, она долго говорить не смогла, потому что с работы вернулся отчим. Сказала, что он ночь не спал, думал о предстоящем допросе и уже всю голову сломал.

— Как думаешь, это может быть из-за вашей торговли? — спросила она шепотом. — Он говорил, что какой-то мужик вас поджидал.

— Исключено, — без тени сомнений ответил я. — Во-первых, тогда он был бы подозреваемым, ему предъявили бы обвинение и скрутили. Во-вторых, мы были предельно осторожны, никто не знал, кто мы и откуда.

Вроде бы она немного успокоилась, и в этот момент в прихожую вошла Наташка, вся мокрая от дождя, но счастливая-счастливая. Казалось, она аж светится.

— Привет, Боря, — крикнула она и кивком пригласила меня на улицу.

Мы отошли под козырек к бойлерной. Все и так было понятно, кроме деталей, которыми она со мной с радостью поделилась:

— Я сказала ему после репетиции. До того искала его, а он прятался.

— И?

— Думала, умру от страха, хорошо, играть мне приходилось мало. Потом я его все-таки нашла… Господи, как он осунулся! Прям худой стал. Смотрит на меня обреченно и не моргает. И я застыла, растерялась, все слова из головы вылетели. Потом он сказал: «Как же я тебя люблю». Я разревелась и обняла его, а потом сказала, что… ну, ты понял. Он как давай меня целовать — лицо, руки, на колени встал и к животу прижался. Наговорил много всего, что он недостоин, он слабый и не соответствует времени, не может быть мужиком. Пообещал сделать все, чтобы защитить нас, потому что теперь у него появилась цель. И работать он будет где угодно и сколько угодно.

«Мышка пообещала отрастить крылья и клыки», — подумал я, но промолчал.

Девяностые — время хищников, когда обычные люди обречены выживать, и не все дотянут до нулевых. В Союзе или в начале двадцать первого века Андрей непременно нашел бы себя, и зарабатывал бы пусть немного, но достаточно для того, чтобы кормиться.