Гонщик 2 (СИ) - Матвеев Дмитрий Николаевич

Под звуки бравурного марша мы вошли в вагон, приветственно размахивая руками. Мы — это я и Клейст. Анастасия Платоновна нынче, к великому своему сожалению, осталась в Тамбове. Слишком уж большой срок беременности у неё был, слишком уж много рисков для подобного путешествия. Да и доктор Кацнельсон ей категорически запретил поездки. Фёдор Игнатьев запрыгнул на подножку в последний момент. Он раздобыл где-то компактную фотокамеру, дюжину катушек плёнки, распрощался со своим деревянным чудовищем на тяжеленном штативе и до самого звонка дежурного по станции делал репортажные снимки.

Наконец, поезд тронулся. Усатый проводник принес чаю в ностальгических стаканах с подстаканниками и баранок. Из соседнего купе кто-то из восторженных почитателей прислал дюжину недурного шампанского. Половина купе было завалено цветами. Складывалось такое ощущение, что мы уже победили, несмотря на то, что не успели даже добраться до старта.

Шампанского мне не хотелось. Без особого настроения похлебал чаю, да и присел в углу перед окном. На душе было муторно. Клейст, видя моё состояние, под благовидным предлогом ушел в купе к Игнатьеву, оставив меня наедине с самим собой. А я принялся вспоминать вчерашний вечер.

Накануне меня зазвала в гости баронесса. На этот раз мой визит не был прикрыт даже фиговым листочком камерной вечеринки. Вот так, просто и беззастенчиво. Даже известную всему Тамбову «Эмилию» Александра не велела перегнать на задний двор во избежание сплетен. Не то, чтобы это меня насторожило, но некое душевное беспокойство всё же возникло.

Разумеется, все, интересующиеся личной жизнью высшего тамбовского света, прекрасно знали, кто и к кому совершает поздние визиты. Знали и то, для чего эти визиты делаются. И хотя баронесса Сердобина была много предусмотрительней помещицы Томилиной и не оповещала окрестных обывателей о степени своего удовлетворения, от слухов это не спасало. Но одно дело, когда женщина, пусть и вдова, соблюдает внешние приличия, и совсем другое, когда она решает на эти приличия начхать.

После лёгкого ужина, призванного, скорее, распалить страсть игривой беседой, нежели напитать едоков, мы, как это бывало и раньше, переместились в опочивальню. На высоте были оба. За несколько месяцев наших регулярных встреч Александра многому научилась и обрела вкус к любовной игре, проявляя подчас немалую изобретательность. И вот, насытившись полностью и бесстыдно раскинувшись на простынях, она сказала:

— Вольдемар, возьми меня с собой.

У меня эти слова сразу же включили интенсивную мозговую деятельность. Сердобина, если захочет посмотреть на гонки, может поехать и самостоятельно, денег у неё хватает. Значит, она хочет для всех окружающих выглядеть именно что моей спутницей. А зачем ей это нужно? Очевидно, она имеет на меня некие виды. В столицах же полно незамужних дочерей знатных родов. Я, в статусе почти что князя, выгляжу для них всех весьма привлекательной кандидатурой: без малого знатен, без малого богат, весьма известен благодаря последним газетным публикациям и ещё далеко не стар. Но если рядом со мной будет привезенная из Тамбова женщина, это сразу перекроет им все надежды на даже попытку. Ни одна и близко не подойдет. Иначе говоря, баронесса хочет, чтобы её воспринимали именно как мою избранницу. А следующим ходом будет апеллирование к мнению света, и вот уже я, коли не сделаю предложения, окажусь подлецом, негодяем и распутником. Причем, эта апелляция может последовать и с некоторой отсрочкой. В тот самый момент, когда баронессе это будет выгодно.

Я повернулся к ней, полюбовался линиями высокой груди, мраморной кожей бёдер, провел рукой по упругому животу, зарывшись пальцами в золотистый пушок в самом его низу.

— Саша, ты хочешь за меня замуж выйти?

Видимо, такого вопроса она не ожидала. Привыкшую к околичностям, полунамёкам и недосказанностям, Александру каждый раз ставила в тупик моя манера задавать вопросы прямо, называя вещи своими именами.

— Отчего ты так решил? — деланно лениво спросила она, проведя тонким пальчиком по твердой горошине соска.

При этом глаза её прикрылись, а тело чуть выгнулось, будто бы от наслаждения. Для меня это означало, что женщина решила увести беседу от внезапно опасной темы. Ну а раз так, я не стал ей в этом мешать. И мы вновь погрузились в бездну разврата и порока.

Наутро наше прощание, обычно игривое и заполненное взаимными шутливыми подначками, вышло неловким и скомканным. Александра, умная женщина, прекрасно поняла мой вчерашний вопрос. А её нежелание давать на него ответ вполне подтверждало мои выводы. Не сказать, чтобы я был влюблен в неё. Но, видимо, какая-то душевная привязанность всё же возникла. С моей стороны — так точно. И поэтому я сейчас сидел один в купе и с раздражением глядел на ящик шампанского, водруженный на противоположное сиденье. Мне хотелось водки.

Глава 24

Я маялся до самой Москвы. Виду старался не подавать, пытался улыбаться, даже поспал вполглаза. Но Клейста провести было не так-то просто. Наутро, едва повернули к Петербургу, он ухватил меня и потащил в вагон-ресторан, по дороге сурово выговаривая:

— Владимир Антонович, я не знаю, с какой стати вы так убиваетесь, но на кону сейчас ни много, ни мало, миллион! Наша репутация, наше будущее, наши мечты и планы, в конце концов. Сейчас вы непременно выпьете. Водки или коньяку — это уж как вам будет угодно, плотно закусите, а после как следует отдохнете. К завтрашнему утру вы должны быть в полном порядке. Да что там должны — просто обязаны! Или прикажете мне садиться за руль «Молнии»? Так гонщиком зарегистрированы именно что вы. Сколько вы проедете в таком состоянии? Вряд ли даже до Бологого дотянете. Вы помните, какие у нас были планы на этот счет?

Я молчал, признавая его правоту и позволяя вести себя из вагона в вагон. Я и сам хотел прекратить эту дурную хандру, но моё настроение логическим доводам никак не поддавалось.

В вагоне-ресторане было шумно и оживленно, и на первый взгляд, все места были заняты. Клейст даже несколько растерялся, но местный халдей провел нас к одному из столиков, за которым нашлось два свободных места.

У окна друг напротив друга устроились пожилой мужчина с явно избыточным весом и юная девушка. Не то, чтобы совсем ребенок — лет восемнадцать, или даже чуть старше. С первого взгляда было видно: отец и дочь. Ещё было заметно, что от матери девушка взяла, всё-таки больше, и это не могло не радовать. Судя по нарядам, они последние несколько лет провели в несусветной глуши. Ну и богатством похвалиться, очевидно, тоже не могли: перед путешественниками в тарелках была какая-то серая каша с куском вчерашнего черного хлеба.

— Вы позволите присесть? — обратился Клейст к мужчине.

Тот оценивающе взглянул на механика и, видимо, признал его достойным совместной трапезы.

— Садитесь, пожалуйста.

Клейст тут же уселся рядом с девушкой, мне же досталось место рядом с её отцом. Соседство не из самых приятных: рядом с человеком такой комплекции уместиться за столом было трудновато, но это неудобство искупал прекрасный вид на интересную девушку. Тут же подскочил официант:

— Что вам угодно, господа?

Клейст решил взять управление на себя:

— Нам угодно графинчик хлебного вина и к нему достаточное количество хорошей плотной закуски.

— Будет исполнено.

В ожидании заказа мы принялись знакомиться.

— Разрешите представиться: Николай Генрихович Клейст, механик.

Прежде, чем назвать своё имя, я искоса бросил взгляд на своего соседа и успел заметить, как он недовольно поморщился. Что это? Снобизм?

— Стриженов Владимир Антонович, гонщик и отчасти промышленник.

Очевидно, толстяк был уже не слишком рад нашему соседству, но отменить свое разрешение без потери лица он уже не мог.

— Огинский Петр Фомич. Из тех самых Огинских.

«Тех самых» было старательно подчеркнуто голосом. Про Огинских я немного слышал и, в первую очередь, конечно, о знаменитом полонезе. Но поскольку никакой титул не был присовокуплен к имени, можно было сделать вывод, что Петр Фомич принадлежит к мелкой побочной ветви рода, ныне обнищавшей и готовой вот-вот угаснуть.