Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Пятая (СИ) - Хренов Алексей

— Да, доктор! Они зовут меня срочно найти свой самолёт и сбить как можно больше фашистов с неба! — такие подозрительные слова, как «коллайдер», Лёха решил опустить.

— Какое слово лишнее: «трамвай», «самолёт», «марихуана», «аэростат»?

— «Трамвай», — не задумываясь, ответил наш герой.

— Почему? — искренне удивился возбуждённый психиатр.

— На трамвае не улетишь! — выдал Лёха известный анекдот из далёкого будущего, заставив радостно захохотать испанца.

— Какой у вас был последний интерес или хобби? — восторженный психиатр радостно потёр руки.

— Полёты, вино и девушки. Но если выбирать что-то одно — то, конечно, полёты!

— Почему?

— Потому что статистически в небе я провожу гораздо меньше времени, чем с вином и девушками.

Доктор Льяурадо усмехнулся, покачал головой и заговорил с ироничной горечью:

— Вино и девушки? — переспросил он, прищурившись. — Ха! Сеньор Авиадор, с этим у нас теперь напряжённо. Особенно с последним пунктом.

Он вдруг взмахнул рукой, словно отгоняя абсурдную мысль, и, шагнув ближе, заговорил тоном возмущённого конферансье, рассказывающего горький анекдот:

— Представьте! Всех женщин-ополченцев отправили с фронта! В Барселону! В опломбированных вагонах!

Он развёл руками:

— Вы слышали? О-плом-би-ро-ван-ных!

Он покачал головой, не скрывая злой иронии:

— Мол, это распоряжение самого Дуррути. Потому что, по его словам, «эти женщины нанесли больше потерь, чем вражеские пули». Не шрапнель, не фугасы, нет! А… тут доктор слегка запнулся… испанская страсть и ночная слепота!

— Так что, товарищ, девушки — только в Барселоне.

Он снова горько усмехнулся, помедлил и снова с профессиональным интересом глянул на Лёху:

— Вас посещает ощущение, что вы — птица?

— Только когда выпью. Или когда падаю с парашютом.

— И какое ваше самое-самое сильное желание в этот момент?

— Чтобы парашют раскрылся!!! — жестоко обломал испанскому доктору научное исследование советский лётчик.

Франсеск согласно кивнул:

— Вот! Я всегда подозревал: в каждом организме скрыты гигантские ресурсы. Психические! Шок или травма могут высвободить их. И смотрите — рана затянулась! Феноменально!

Лёха, пока доктор философствовал, тихо дал задний ход и пошёл собирать свои нехитрые пожитки.

Через полчаса можно было наблюдать за слегка прихрамывающей фигурой, бодро семенящей в сторону ближайшего аэродрома.

Лёха шёл спасать свой истребитель. Потому что если не он — то кто?

Октябрь 1937 года. Аэродром Галапеньес, окрестности Сарагосы.

Харо Хардер, пилот и командир эскадрильи Ме‑109, только что прибыл с подчинёнными на аэродром близ Сарагосы — Гарапеньос. Разбросанные по сторонам от взлётной полосы четыре «мессера» — это всё, что составляло силу его звена. Новых машин было катастрофически мало, и каждый самолёт в этом рейде воспринимался как святыня.

Он сходил к итальянцам, скептически осмотрел их «Фиаты», единственным достоинством которых были крупнокалиберные пулемёты, пожал руки вшивым потомкам Цезаря и изобразил радушие на бледном арийском лице.

Тьфу, союзнички, макароники проклятые! — сплюнул про себя Хардер.

Утро начиналось туманно и тихо: вдоль взлётно-посадочной полосы ещё лежала влажная роса, а воздух казался слишком прохладным для начала осени. Хардер шёл привычным маршрутом вдоль ряда своих машин, по ходу бросая взгляд на двигатели, колёса и внешний вид самолётов, плавно заворачивая к фургону штаба.

— Доброе утро, командир, — поприветствовал испанца Хардер, расстёгивая китель — всё-таки было жарко. — Моё подразделение в сборе. Хотим попарно провести проверку в воздухе.

— Добро, — ответил испанец. — Воздух чист, пока посты не засекали подозрительных целей.

Хардер кивнул, вернулся к самолётам и вместе с ведомым — Гюнтером Фельгнером, опытным, хотя и молодым пилотом — прошёл короткий предполётный осмотр. Каждый «мессер» — всего с двумя 7,92‑мм пулемётами — был покрашен в тонкие светло- и тёмно-серые полосы маскировки.

Взлёт прошёл без особых проблем, и пара «сто девятых» поднималась над аэродромом, разрезая утреннюю тишину рёвом моторов.

— Второй! — передал он по радио. — Держись плотнее.

Октябрь 1937 года. Аэродром «Красные крылья» около Сариньеры.

Добравшись до республиканского аэродрома близ Сариньены, того самого — «Alas Rojas», «Красные крылья», — Лёха, не колеблясь, направился прямиком в сторону столовой. Судя по дымку, доносившемуся из низкого здания с откинутыми навесами, там как раз завершали завтрак. Он исходил из простого принципа: если где и искать Васюка — то именно там, вблизи еды, разговоров и запаха тушёнки.

Кормить его, правда, с ходу отказались. Сначала труженики ножа и поварёшки захотели выяснить, кто он такой и откуда явился. Но как только до ушей столовой дошло, что это геройский « авиадор руссо», да ещё и голодный, — нашлась тарелка с остатками фасоли, кусок хлеба и даже немного кофе, уже холодного, но зато с сахаром.

Лёха сел осторожно. Одну ягодицу притёр к жёсткому дереву стула, а вторую — раненую — аккуратно свесил, балансируя всем телом, словно участвовал в каком-то конкурсе. С аппетитом расправившись с едой и почти вылизав тарелку дочиста, он наконец заметил оживлённый щебет двух испанок, сновавших мимо с кастрюлями и мисками.

— О! Интерес вернулся! Значит, точно иду на поправку! И вовсе не все очаги соблазна, оказывается, отправили в Барселону! — с облегчением и радостью отметил про себя наш герой.

Лёха как раз заталкивал в рот второй кусок хлеба, когда в дверной проём влетел Васюк. За ним — ещё трое-четверо советских лётчиков: кто в комбинезоне, кто в шлемофоне, кто с расстёгнутым воротом, кто с недокуренной сигаретой в зубах.

— Камандзир!!! — заорал Васюк так, что в ближайшей раздаточной посыпались кастрюли. — Живой!!!

Он подскочил, сграбастал Лёху за плечи, чуть не перевернув его вместе со стулом, обнял, притянул к себе, потом хлопнул по спине… и ещё раз, уже ближе к перевязанному месту. Лёха скривился.

— Васюююк! Ай, твою ж…

— А, ты что, ранен? Камандзир⁈ — Васюк отступил, осматривая друга. — Так бы и сказал, а я — дурак, радуюсь. Ну, хоть не в голову, раз ты в неё кушать можешь.

— Не в голову, — кивнул Лёха. — В задницу. Если следовать твоей логике, то главный вопрос — как я буду…

Васюк развил бешеную деятельность и раздобыл ремонтную летучку — старенький, раздолбанный «Форд» с пусковой установкой для запуска двигателей. В нагрузку к машине шли двое испанцев в серых комбезах. Одного звали Пако, второго — как позже выяснилось — Хулио.

Васюк не забивал себе голову такими тонкими деталями и звал их просто — Хулипака.

Надо сказать, они не обижались и радостно отзывались на это адаптированное имя. В общем, компания собралась колоритная.

Перед самым выездом их отловил внезапно появившийся командующий истребительной авиацией республиканцев Птухин.

— О! Поплавки! Отлично! Вот вы мне и нужны! — сказал он, окинув взглядом слегка озадаченных Лёху и Васюка. — Оперативно тащите свой самолёт! Завтра и выступите отдельной парой! Как вернетесь, на постановку задач подходите. — Не оставил их без гениального руководящего воздействия «Генерал Хосе».

И, не дожидаясь реакции, уже разворачивался к кому-то новому, попавшему в поле его зрения.

Лёха переглянулся с Васюком.

— А почему «поплавки»? — не понял тот.

— Идеи начальства неисповедимы. — философически пожал плечами Лёха.

Над их головами как раз в этот момент с рокотом начала заходить на посадку эскадрилья «чаек». Воздух начинал насыщаться моторным гулом, и вправду, казалось, в небе собиралась вся республиканская авиация.

Октябрь 1937 года. Где в полях под Бельчите, окрестности Сарагоссы.

В течение полутора часов они скакали по прифронтовой полосе туда-сюда, как цыгане с краденым баяном, ища немецкую интербригаду, пока Лёха не догадался уточнить — где комиссара украли. Их сразу же отправили в нужную сторону.