Павел Клюкин - Гибель химеры (Тайная история Погорынья)
С десяток собравшихся выразили негромкое одобрение словам пришлого воина — почти все думали также, но предпочитали выждать, что скажет Хозяин.
— Что ж, искренний вопрос, на него столь же честный ответ дать должно, — союзников обижать не стоило, да и за время недолгого совместного похода сотник успел завоевать немалое уважение Александра. — Так вот, главная наша цель не эту развалюху, которая с первого удара рассыплется, взять на щит, а силу ратную у врага повыбить! Вот скажи, Хорь, что бы ты стал делать на их месте, узнав про осаду?
— Как что? — пожал плечами тот. — Всеми силами на выручку бы устремился!
— Правильно! — кивнул головой боярин. — А дорога для конницы сюда с полуночи — одна! И вот на ней-то мы ворога и встретим. Там, где будет удобно нам! А не пойти Корзень не сможет — его свои же на копья вздынут, потому как все семьи их здесь. Вот почему нам Ратное нужно невзятым. Оно как лисий выводок в норе. Пока щенки скулят Лис их ни за что не бросит, будет стремиться вызволить. Ну, тут уж и охотнику наготове надо быть.
— Выходит, — нахмурился Станята, полусотник стражи, под началом которого в походе было две сотни ополчения, — мы полон свой не отобьем? А что людишки подумают? Многие только этой мыслью и бредят — своих вызволить!
— Скажи, Неклюд! — Журавель обратился к другому ближнику. — Как там дела с полоном?
— Что ж! Посчитали мы, что холопам днем в селе делать нечего, — обстоятельно начал тот, — работы у них полно. Так и вышло — кто в поле был, кто в лесу, кто в огороде. Потому и постарались «рыси» первым делом ворота перенять — и полевые, и речные. Заодно два стада захватили — скотинное да коневое. Полонянники, что в поле оратали — из тех, что здесь в холопах были, сначала не признали нас, пополошились, да разбегаться в лес начали. Ну, потом, мальчонка один, покойного Ловиты родич, он взглядом поострее, углядел знакомых воев. Тут-то и стали выходить. Да и не только наши. Мы с Ратобором, как ты и велел, прочим холопам объявили — кто роту на верность боярину Журавлю принесет — тот от холопства освободится, да место для поселения получит. Ни один не отказался. Мы уж и первый обоз в свою землю отправили, баб и детишек, в первую голову. А некоторые мужики оружие просят, чтобы с обидчиками здесь, в Ратном, посчитаться!
— А я б не давал! — Хорь хмуро покачал головой. — Как бы не сблодили чего! Знать-то мы их не знаем!
— Ну, а ты, что скажешь, сотник? — все глаза устремились на Каар'на.
— Что ж, лишние вои не помешают, — пожал плечом тот. — Только брать надо с разбором — у кого семьи есть. Они залогом верности станут. Да по разным десяткам новиков раздать. Вот и будет как надо!
— Согласен! Хорошо придумал! — внимательно слушавший Журавель довольно улыбнулся. — Станята! Бери их к себе, порасспроси, да по десяткам разведи. Неклюд, завтра с утра скотинное стадо отправишь! Ратобор!
— Здесь! — начальник «рысей» выступил вперед. У него, единственного из всех собравшихся, кольчуга была скрыта под желто-бурой накидкой.
— Для тебя дело важнейшее. Как мыслишь, отправили уже гонца за помощью?
— Никак не могли. Мы свое дело знаем! А попробуют выбраться как стемнеет. Ночью оно легче.
— И я о том же. Возьмешь полтора десятка своих. Но вот хватать посыльного не надо. Пусть едет — пошумите вслед, погоню изобразите и чуток приотстаньте. А как он до Корзня доберется, вот тогда настанет ваш черед — разузнать, куда и в каком числе ворог пойдет. А уж мы его встретим…
* * *Журавель вышел из шатра. Темное, затянутое облаками небо, низко нависало над землей, скрадывая очертания стен Ратного, что высились в двух перестрелах от их ночлега. Далеко на полдне гуляли сполохи — его рыси добросовестно выполнили приказ, предав огню все постройки нового городка Лисовинов. Сколько таких взятых на щит было за те три десятка лет, что он прожил в новом теле! Но самый первый останется в памяти навсегда!
«Мерцал закат, как сталь клинка. Свою добычу смерть считала.»
В багровых отблесках пламени, среди рушащихся от огня стен Митрофанова городка шла резня. Глухой лязг железа по железу, стоны раненых и хрип умирающих, остервенелый, надсадный мат еще живых — все смешалось в жуткую какофонию смерти, услышать которую здесь, на левом берегу Горыни, еще утром никто не ожидал.
С самого начала перевес был на стороне нападавших, пришедших сюда исполненными решимости убивать и не останавливавшихся ни перед чем. Оборонявшихся было меньше, да и явная растерянность сквозила в их действиях — они никак не могли понять чем же вызвано это жестокое нападение. Уже не раз и не два в разных концах городка звучали мольбы о пощаде, но свирепые пришельцы совершенно игнорировали их.
Последним оплотом обороны был высокий терем почти в центре поселения, куда пробились полтора десятка защитников, все перемазанные в крови своей и чужой да в копоти разгорающегося пожара. Толстые бревна надежно хранили находящихся внутри и нападавшие приостановились.
— Что будем делать, Давид Игоревич? — высокий воин обратился к подъехавшему всаднику в богатом княжеском корзне, накинутом поверх кольчуги. Детские, сопровождавшие князя, выдвинулись вперед, прикрывая его от возможного выстрела из маленьких волоковых окошек. — Если двери вышибать, то много наших поляжет. Может, крикнем этим, чтоб сдавались?
— Не передавивши пчел меду не есть. Выкурим их оттуда, как из борти. Вели, Туряк, зажигать! А луки, — князь повернулся к своим дружинникам, — держите наизготовку и бейте любого, кто покажется!
Факелы, скрученные на скорую руку, полетели на кровлю. Уже почти стемнело, когда бревна терема поддались, наконец, огню. Попытка осажденных вырваться через задний ход была встречена ливнем стрел и захлебнулась в крови — шестеро трупов остались лежать у входа. Пламя постепенно разгоралось и вскоре стало ясно, что никакого выхода у обороняющихся нет. Передняя дверь терема распахнулась и на крыльце показалась коренастая фигура.
— Княже! Не вели стрелять! Мы все сдаемся! — Митрофан швырнул меч на землю и держа пустые руки над головой пошел к стоявшим в отдалении комонным. За ним потянулись остальные — мужики, бабы и детишки подальше от смертоносного пламени. Их всех немедля окружили дружинники, заставив встать на колени в ожидании княжеского слова.
— За что, княже? — пленник недоумевающее глянул на Давида, соскочившего с коня. — Послужить тебе хотел, а ты…
— Узнаешь, переветник? — Тот ткнул в лицо отшатнувшемуся Митрофану грамоту, писанную на дорогом пергамене. — Послужить хотел… только не мне, а Васильку Теребовльскому.
— Это какая-то ош…,- полусотник узнал свое послание волынскому князю, которое поручил доставить племяннику с двумя ратными.
— Ошибка, что я получил грамоту сию, а не Василько. С ним еще разговор будет! — взбешенный Давид вырвал из ножен короткий меч и с силой ударил стоявшего в живот. Отпихнул сползшее на землю тело и махнул окровавленным мечом своим ратникам. — Всех. Бейте всех, кто выше тележной чеки.
Затем повернулся, отыскал глазами совсем молодого парня в порванной кольчуге и одобрительно кивнул, заметив обагренную вражеской кровью одежу:
— Молодец! И путь нам показал, да и в бою не сробел! За преданность беру тебя в свою младшую дружину!
— Благодарствую, княже!
Александр был единственным, кто знал почему и как письмо, адресованное самому Давиду Игоревичу, стало иметь адресатом совсем другого князя. Единственное, что вызывало тогда досаду — он не мог открыто в глаза объявить тем, кого резали в отблесках пожара, что их смерть — это возмездие за разоренное селище за Кипенью.
Но ничего, он еще сможет высказать в лицо врагу все!
Несколько дней ранее. Княжий погост.Загаженное, обесчещенное селение с трудом приходило в себя. Вернувшиеся в свои дома ратники боярина Федора только зубами скрипели, глядя на картины всеобщего разора — почти все годами нажитое добро, что было схоронено в скрынях и погребах, было расхищено. А в двух отбитых лодьях не было и четверти недостающего.
— Хорошо хоть пожечь не успели, — сумрачно заметил десятник Кондратий, — да скотинное стадо пастухи сумели подалее в лес угнать. Федор Лексеич вернется скажу ему обязательно: «Вот что бывает, коль писца вместо воя главным ставить!»
Короткое «совещание» было собрано воеводой Погорынским в боярской усадьбе почти сразу же после взятия Погоста. И тотчас разгорелся спор, что делать дальше.
— Давай-ка лучше, смекнем, как нам разбежавшихся по лесам ворогов поймать, — Корней не дал увести разговор от главного, хотя и видел, что ущерб хозяйству друга весьма велик. — Евстратий, где ты там? Михайла, а ты иди гонца в Ратное отправь, что отбили мы Княжий. Пусть семьи ихние сюда скорее едут — холопов, вишь, нету никого, да и людей всего треть осталась. А хозяйство да скотина — не ждет. У нас же совсем других дел по горло.
