Барин из провинции (СИ) - Иванов Дмитрий
— Сейчас налево за лесом и вниз, вниз, — показывает дорогу таксисту другой Владимир — родственник Семы.
Усадьба не возникла внезапно, как чёртик из табакерки — она стала видна ещё издалека. На пригорке, среди колосящейся ржи, возвышался не дом, а — настоящий дворец! Я, высунувшись в окно, разглядывал постройку с живым интересом.
Каменное здание в два этажа раскинулось своими крыльями не меньше, чем на сорок метров. Впереди — парк с ровными аллеями и подстриженными кустами, и мы, наконец, въезжаем на вымощенную камнем площадь перед усадьбой. Навстречу доносится шум: звуки оркестровых инструментов, чьи-то выкрики — явно женские, и даже отдалённые хлопки — то ли петарды, то ли оружейные залпы. Кажется, у меня и впрямь будет возможность пострелять из пистолетов.
Карета выкатилась к фонтану с античной скульптурой. Кто автор этого шедевра — история умалчивает, но зверь в центре подозрительно смахивал на тигрокрыса с греческим профилем, из пасти которого вяло била струйка воды. У подножия этой странной композиции мы и остановились.
Первым из кареты выскочил поручик Брагин — и тут же оказался в медвежьих объятиях чрезвычайно грузного господина в кружевном кафтане и с пёстрым платком на шее. На голове у него красовалась весьма вычурная шляпа. Чисто клоун, имхо. Судя по всему, это и был наш хлебосольный хозяин — барон Мишин собственной персоной.
Знакомимся. На площади перед дворцом настоящий пир: стоят столики, покрытые белоснежными скатертями, туда-сюда снуют нарядные официанты и официантки. Гостей собралось человек двадцать. Почти все, ну кроме пяти дам, — в военной форме и большая часть из них — уже надрались. Судя по всему, компания неполная — кто-то, вероятно, пребывает в доме или за ним, возможно, на стрельбище, откуда, и доносятся хлопки.
Нам наливают штрафную. Тимоху сразу же увели свои — слуги из числа крепостных Мишина.
Сам барон, как вскоре выяснилось, отличался крутым норовом и, по-видимому, не считал нужным обременять себя излишней учтивостью. Только что, к примеру, он с демонстративным раздражением ударил подносившую напитки девицу — ту, что наряжена была в костюм а-ля французский паж.
Обслуга, вся поголовно из его же дворовых, на это не отреагировала никак. Видно, привычные. Вообще все приказы барона, даже откровенно нелепые — вроде как «встать на четвереньки и поквакать», — исполнялись немедля. Гостей это, похоже, забавляло: ржали все. И только внутри меня, вернее, в той части души, что принадлежит Герману Карловичу, росло чувство неловкости и какого-то глубокого неприятия всей этой забавы.
— При Бородине ранен был: в бедро и голень. Полк пришлось оставить — поступил на службу в управу. Теперь вот — департамент за мной, — с самодовольной миной поведал Мишин гостям, которые, судя по их лицам, слышали эту историю уже не в первый раз.
Он действительно прихрамывал. Может, и правда геройствовал когда-то.
Огляделся вокруг. Веселье присутствовало, но какое-то странное, напряжённое. Дудочники выводили что-то уныло-протяжное, а две девочки, лет этак двенадцати на вид, изображали живых скульптур — «ангелочков», стоя на камне. В стороне стояла ещё одна молодая особа — казалось, она вот-вот запоёт.
— Что, понравились мои ангелочки? — хохотнул хозяин. — У помещицы Смоляниновой подсмотрел. Она римским стилем увлекается… Думаю, скоро придам той сцене недостающее звено — так сказать, финальный штрих вставлю. Пока жду… Сами понимаете: ожидание, оно иногда приятнее самого события, — добавил он с пьяной улыбкой, отчего-то решив, что сказал нечто остроумное.
Истолковать его слова как-либо иначе, кроме как в откровенно пошлом смысле, было решительно невозможно. Волна отвращения прокатилась по всему моему нутру.
— Простите, вам ваш «финальный штрих» случаем не оторвало на войне? Говорят, при ранениях всякое случается, — вырвалось у меня против воли.
Шум на мгновение стих. Все обернулись на нас.
«Что, дуэль? Да порву этого хромоногого педофила», — пронеслась в голове лихая мысль.
Но барон вдруг расхохотался:
— Ха-ха! А ты, братец, с юмором. А боялся, что привезут мне в гости не пойми кого.
И весело хлопнул меня по плечу. Видимо мою дерзость он воспринял как скабрезную шутку.
Люди вокруг тоже стали смотреть в мою сторону с интересом. До этого меня тут почти не замечали: ни знатен, ни в чине, одет скромно. Разве что на своей карете прибыл… Но такой себе экипаж — хреновенький.
Иду к «ангелочкам» — несу им кувшин с квасом. Жарко бедным стоять, наверное, изображая скульптуры.
— Благодарствую, барин! Покурить бы ещё… — напившись, одна из «девочек» ответила мне басом.
Остолбенело рассматриваю малышек. Накрашены, напудрены, и лет им… не двенадцать точно. Тридцати может и нет, но не дети это! Просто рост такой. Карлицы! Вот как… С расстояния попутал — вот тебе и «ангелочки».
Что ж, извращённые вкусы у барона, быть может, и остались, но уж по крайней мере — не столь отвратительные, как мне показалось поначалу, и Венедикт Олегович стал мне даже симипатичен хлебосольством!
Я кашлянул, огляделся — внимание гостей всё ещё было приковано ко мне. Не теряя удобного момента, я громко произнес:
— Господа! В честь нашего гостеприимного и, безусловно, храброго хозяина, барона Мишина, позвольте прочесть стих!
Глава 24
Едва я дочитал «Бородино», как барон Мишин расплакался. Что и говорить — велика сила поэтического слова. Хотя, будем справедливы: и вина он к этому часу принял порядочно.
Ну, коли зашло — читаю на бис. Гости аплодируют, одобряют, наливают — и, судя по лицам, всё это вполне искренне. Приятно.
Но по прошествии некоторого времени внимание ко мне рассеялось. Эти люди давно знают друг друга, и связаны дружбой, службой, да и общими воспоминаниями. А я — новый, чужой, пусть и интересный на первый взгляд, но всё же…
А мне, признаться, того и надо. Пока гости увлеченно беседовали между собой — кто о службе, кто о лошадях, кто о недавней дуэли на пистолетах, — я спокойно, не торопясь, осмотрел издалека всю женскую часть благородного общества. Взгляд невольно задержался на хорошеньких служанках, затем скользнул в сторону «ангелочков» — карлиц, наряженных как статуи. Почувствовав лёгкое смущение от собственных мыслей, я кашлянул и решительно отвернулся.
Что ж, раз уж звали — пора бы и пострелять. В конце концов, на это я и рассчитывал. Легонько подтолкнул корнета Петра, который как раз оживлённо щебетал с Ольгой. Тот нехотя отвлёкся, бросил на меня недовольный взгляд, и мы, наконец, направились за дом — туда, где, по словам хозяина, было оборудовано стрельбище.
Надо отдать должное барону — к вопросу безопасности он подошёл ответственно. Кирпичная стена возвышалась не только за мишенями, но и позади стрелков, надёжно заслоняя усадьбу от возможных пьяных промахов. Видимо, прецеденты уже были.
На площадке установлены несколько столиков — с нехитрой закуской и бутылками вина. Присутствующие офицеры изредка подходят к рубежу и стреляют, но куда охотнее ведут разговоры: весёлые, местами громкие, а иногда, наоборот, полушепотом, когда дело касается дам.
Людей здесь от силы с десяток, причём двое — несомненно, из дворовых. Бродит и одна из местных красоток, исполняя роль официантки. Видно, стараются подать её как прелестницу, но лицо у девушки, скажем так, больше выразительное, нежели привлекательное. Впрочем, она внимательна, обходительна, да и к столам подходит регулярно: то поднесёт графин, то поправит приборы.
На отдельном, покрытом тёмным сукном столе были разложены всевозможные образцы оружия: пистоли, винтовки, кремнёвые и капсюльные — судя по всему, всё из баронской коллекции. Подойти к ним хотелось сразу.
Наше появление не осталось незамеченным: меня представили окружающим. Я поклонился, осмотрелся… и вдруг — оп-па!
— А что это за пушка⁈ — удивлённо воскликнул, указывая на стоящее у края площадки орудие весьма внушительных размеров. На взгляд — не меньше пары лошадей потребуется, чтобы такую штуковину с места сдвинуть.
