Андрей Колганов - Жернова истории 3
— Хорошо. Ваши аргументы мне понятны, — кивнул мне собеседник. — Но почему они не получили отражения в записке?
— Потому что эта работа предполагала анализ имеющейся информации. А то, что изложил вам сейчас – это лишь цепочка логических умозаключений. Непосредственных фактических подтверждений, что события через несколько лет пойдут именно так, а не иначе, как вы понимаете, предоставить невозможно, — с полуулыбкой развожу руками.
— Так вы говорите, семь-восемь лет? — задумчиво переспрашивает Дзержинский, углубляясь в какие-то свои мысли.
— Скорее всего, даже и больше. Но за этот срок я уверен, — твердо отвечаю ему. О чем задумался Феликс Эдмундович, вполне можно догадаться. Допустимо ли выстраивать политическую стратегию на таких зыбких предположениях? А если военная опасность нагрянет раньше предсказанного срока? Угадал…
— А вот Разведупр РККА, — оторвался председатель ОГПУ от своих размышлений, — сходясь с вами в том, что немедленного нападения ожидать не следует, полагает, что через 2–3 года паны, при поддержке Англии Франции, развяжут против нас войну.
— Ими обнаружены признаки приготовлений к войне? — задаю естественный вопрос.
— Разумеется.
— К войне только с СССР? Или с Германией – тоже? А, Михаил Абрамович? — оборачиваюсь к Трилиссеру, который до этого сидел, не проронив ни звука.
— Да, и по нашим данным, и по данным Разведупра, поляки готовятся воевать не только с нами, но и с немцами, — подтверждает начальник ИНО.
— Как же так? — развожу руками. — Кто в здравом уме поверит, что поляки готовы броситься одновременно и на СССР, и на Германию? Каким бы слабым ни был сейчас рейхсвер благодаря Версальским ограничениям, мобилизационные возможности у немцев немалые. А если не одновременно, то на кого первого? И почему именно через 2–3 года?
Трилиссер не смутился, попав под этот каскад вопросов, а меланхолически заметил:
— В Разведупре оценивают проводимые сейчас в Польше мероприятия по повышению боевой готовности как рассчитанные именно на 2–3 года.
— И что? Любые мероприятия по развитию вооруженных сил должны непременно оканчиваться войной? — не без сарказма встречаю это утверждение. — Думается мне, что надежных данных о намерениях поляков у Разведупра нет, а есть гадание на кофейной гуще.
Мое высказывание повисает в воздухе. Ни Дзержинский, ни Трилиссер не собираются давать какую-либо оценку качеству выводов, сделанных "смежниками".
— Ладно, насчет кофейной гущи, — это все лирика, — примирительно произношу я. — То, что они готовятся к войне с нами, и разрабатывают планы такой войны, вполне естественно. Напротив, странно было, если бы они этого не делали. То, что военная верхушка Польши занимает яро антисоветскую позицию – тоже не секрет. Вопрос в том, есть ли признаки принятия политического решения о войне в определенный период времени? Надо добывать конкретную информацию о намерениях польского руководства.
— Как? Залезть в голову Пилсудскому? — иронично бросает Михаил Абрамович. Вот, и этот, небось, проверяет, сумею ли я сообразить, что на это ответить!
— Зачем же? В голову никому залезать не надо, — стараюсь выглядеть как можно покладистее, хотя так и подмывает съязвить что-нибудь. — Проводится ли подготовка к мобилизационным мероприятиям с определенными сроками готовности? Накапливается ли мобилизационный запас горючего, патронов и иных огнеприпасов в расчете на определенный период военных действий? Намечается ли дооборудование плацдармов на предполагаемом театре военных действий так же со строго определенными сроками? Возводятся ли, например, близ границы полевые фортификации, — укрытия, блиндажи, пулеметные гнезда, позиции для артиллерии и т. д.?
— Достаточно! — прерывает меня Дзержинский. — Подготовьте развернутый вопросник по вашим соображениям и завтра передайте его Мессингу. А вы, Михаил Абрамович, — повернулся он к Трилиссеру, — окончательный вариант вопросника – послезавтра ко мне на стол.
Страх перед нападением панской Польши, сыграл, думается мне, главную роль и в том, что "танковое совещание", на котором была принята трехлетняя танковая программа РККА, состоялось почти на год раньше, чем в моем времени. Конечно, и мои беседы с Фрунзе и Котовским как-то повлияли. Но без фактора польской угрозы никакие шевеления с моей стороны не сработали бы. Тактико-техническое задание на малый танк было выдано КБ Орудийно-Арсенального треста ГУВП ВСНХ уже к концу 1925 года. А сегодня у меня на работе раздался телефонный звонок. Собеседник поздоровался солидным басом. Не сразу (давно не беседовали!), но я узнал голос Котовского:
— Здравствуйте, Григорий Иванович!
— Не желаете взглянуть, какой у нас малый танк получился?
— Конечно, желаю! — какой же мужчина откажется поиграть во всякие смертоубийственные железяки?
— Тогда подъезжайте завтра утром ко мне, к семи тридцати. До встречи! — и в трубке раздался сигнал отбоя.
Ну, вот, напросился на свою голову! Это же в такую рань вставать придется! Мне уже расхотелось смотреть на малый танк, но отрабатывать обратно было неудобно.
Серым мартовским утром мы с Котовским и еще двумя командирами из Штаба РККА трясемся по дороге к станции Немчиновка – именно там проходят испытания новой боевой машины.
— Это уже второй образец, — поясняет мне по пути Григорий Иванович. — Первый еще той осенью испытывали.
— И как он вам показался?
— Вроде ничего, — тянет Котовский, — но комиссия замечаний написала целую кучу. Вот, на днях питерцы с "Большевика" новый танк прислали. Посмотрим, каков он в деле.
Импровизированный испытательный полигон недалеко от станции собрал немаленькую компанию. Там были и представители завода, и Орудийно-Арсенального треста, и Штаба РККА. Однако больших шишек, кроме Котовского, не наблюдалось. Сам танк уже урчит мотором, попыхивая сизым дымком выхлопа. Присматриваюсь. Вроде заметных отличий от знакомых мне фотографий и рисунков МС-1 (он же Т-18) и не наблюдается. Хотя… Сколько у него опорных катков? Шесть, как у первого прототипа, Т-16. А на Т-18 был еще и седьмой. Стоп-стоп! Не как у Т-16. Катки расставлены явно реже. Перемещаюсь ближе и обхожу танк со всех сторон. А, у него еще и корпус малость длиннее. Да еще и башня имеет кормовую нишу, как улучшенный вариант 1929 года. Мне только кажется, или у нее в самом деле габариты больше, чем на известных мне фотографиях?
Вместо пушки из башни торчит довольно ловко исполненный деревянный макет – издали не отличишь. Рядом – спаренные стволы 6,5-миллиметрового пулемета Федорова.
— А что с пушкой? — обращаюсь к Григорию Ивановичу. Тот подзывает к себе кого-то из технических специалистов, и, коротко переговорив с ним, бросает мрачным тоном:
— Не готова.
Наконец, танк издает утробное рычание, окутывается клубами дыма, и трогается с места, уходя на полигон. Хорошо что нет ветра и чуть-чуть пригревает мартовское солнце – а то на морозце, да еще в открытом поле можно было бы и простыть, дожидаясь окончания испытаний. Танк тем временем довольно резво – километров до пятнадцати в час, похоже, разогнался, — преодолевает заснеженное пространство, затем начинает борьбу с препятствиями – горкой, стенкой, рвом…
Судя по всему, дела идут примерно так же, как в известной мне истории. То есть немного поездить, пострелять, и худо-бедно преодолеть пехотные окопы машина может. "А на большее ты не рассчитывай…"
По окончании испытаний прислушиваюсь к разговору, который ведет группа производственников и конструкторов.
— …Нет, до 25 километров в час разогнать не удастся, — говорит один из них. — Он и двадцать не даст. Да ведь мотор-то до проектной мощности не дотягивает.
— Скажите спасибо, что он вообще этот танк тянет! — вклинивается другой. — Сколько мы с ним намаялись, пока он просто запускаться стал! Это чудо, что мы на своем оборудовании смогли такое изделие вытянуть. Простейшие контрольно-измерительные приборы едва выпросили. Гигрометра, аэротермометра – и тех не было. Спасибо, товарищ Микулин помог, выбил все-таки. А без них совсем труба была… — он махнул рукой.
Пока идет беседа, заглядываю внутрь через распахнутые створки люка механика-водителя. Гляди-ка, кресло похоже на что-то более или менее удобное для сидения, а не просто кожаная подушечка, набитая волосом. По крайней мере, небольшая спинка имеется.
Тем временем вступает в разговор еще какой-то специалист, и через какое-то время я догадываюсь, что это, наверное, представитель гастевского Центрального института труда, который, значит, по моему совету все же привлекли к проектированию. Работник ЦИТа начинает с претензий:
— Почему танк не оборудован нашлемным телефонным переговорным устройством?
— А где его взять? — отбивается представитель завода "Большевик". — Принесите, и мы его тут же смонтируем!
