Гай Орловский - Все женщины - химеры
Фицрой посмотрел на меня, на луну, снова на меня.
- Что-то стряслось?
- Да нет, - ответил я с трудом, в горле запершило, сказал хрипло: - Просто чувствую нечто…
- Что?
- Нечто, - повторил я и посмотрел на него значительно. - Я же ученик чародея, помнишь?
- Ну да, - согласился он. - Хоть и драчливый какой-то, будто и не чародей, но все-таки чародей, признаю. Уважаю даже.
- За что?
- Да драчливость, - сообщил он. - А за что еще можно уважать мужчин? Без драчливости мы ничто. Всяк должен доказывать, что он чего-то стоит. А как доказывать иначе?
- Ну да, - согласился я. - Вроде без вариантов. Мы же люди, а не пингвины.
- Кто такие пингвины?
- Вегетарианцы, - пояснил я. - Рыбой питаются, потому мирные.
Он задумался, а я поглядывал на него, хорош как соратник, хорош как воин. Можно бы ему еще и щит, но даже с мечом не уверен, хорошо ли я, точнее, правильно ли поступил. Все-таки косплеисты делают их для игры, а игра и есть игра. В детстве видел в цирке, как на грудь лежащего силача кладут наковальню и на ней молотобойцы выковывают подковы. Или же на грудь опускают глыбу камня и разбивают ее молотами.
А фокус в том, что чем больше масса на груди, тем легче выдерживает удары молотов, гасит их в себе. Куда болезненнее было бы положить камешек на грудь и ударить по нему молотом!
Обычный щит вбирает в себя удар, гасит, а суперлегкий саданет от удара противника тебя самого в морду. То же самое и с мечом: с обычным весом парирует удар, а с облегченным нужна иная тактика.
- Фицрой, - сказал я, - поупражняйся сперва. С таким мечом надо всегда на опережение!… Успеть ударить первым.
Он кивнул.
- Да, понимаю, парировать им труднее… Слишком какой-то легкий. Мой лучше. Но этот красивее.
- Зато рука не устанет, - поспешно сказал я. - А ты вообще-то юркий, как вьюн. Это больше по тебе.
Он спросил с сомнением:
- А не сломается от первого же удара? Что-то он вроде тонкой льдинки на солнце…
- А попробуй, - предложил я, - год у тебя рабом буду.
Он вскочил, глаза вспыхнули, как два солнца.
- Ловлю на слове!
Он с таким энтузиазмом ринулся к груде камней у обочины, что у меня сердце все-таки дрогнуло. Конечно, обычными методами не сломать, но кто знает, что может случиться в мире этой чертовой магии…
Конь его встал как вкопанный, не доезжая до камней. Я подъехал ближе, Фицрой настороженно поглядывает по сторонам. Я не успел открыть рот для вопроса, что случилось, как сам ощутил приближение холода.
Моя рука метнулась вперед, уже согнутая для стрельбы, а Фицрой легко и красиво выдернул меч.
- Не успел, - прошептал он, - проверить…
- Лучшая проверка, - сказал я, - это…
На дорогу выскочили несколько человек в лохмотьях, один прокричал страшным голосом:
- Слезть с коней!… Именем принца Роммельса!
- Ого, - сказал Фицрой, - давно я о нем не слышал…
- Что-то он затих, - согласился я. - За спиной всего трое?
- Но с пиками, - предупредил Фицрой.
- Тогда беру пикейхциков, - сказал я. - Они смешнее.
Он молча поднял коня на дыбы и бросил на тройку разбойников впереди. Они испуганно прыснули в стороны, но один ловко метнул топор, Фицрой успел пригнуться, дальше я не видел, так как развернулся к отрезавшим нам дорогу и сразу открыл стрельбу.
Все ждали чего-то другого, я стрелял, как в тире, где мишени на расстоянии пяти шагов, двоих убил на месте, но чувствую только злость и ожесточение, никакой жалости или раскаяния, что в нас, людях, пошло не так…
Или так правильно?
Фицрой там далеко развернул коня, мне он показался бледным, а когда приблизился, я увидел залитую кровью левую половинку лица. От крови уже промок воротник и плечо кафтана.
- Ты истекаешь кровью! - крикнул я.
Он слабо, но с великоглердской небрежностью отмахнулся:
- Ничего, царапина…
- Тебе полчерепа снесло!
Он изумился:
- Правда? А я как-то не заметил… Говорю же, царапнуло…
- От этой царапнутости откинешь копыта, - предупредил я. - Стой, не двигайся… Думаешь, мне тебя жалко? Ничуть. Мне напарника жалко. Вот выручим Рундельштотта, тогда хоть сам убейся о дерево. Или о стену, тоже хорошо.
Он с вялой улыбкой наблюдал, как я отстегнул пряжку пояса, вытащил нечто крохотное, меньше ногтя.
- Какой ты добрый…
- А то!
- Это у тебя что-то колдовское?
- Не вертись, - предупредил я. - Из меня хреновый лекарь. Дернешься, у тебя голова скатится на дорогу. А я попинаю…
Он поверил, застыл, а я быстро приклеил ему над виском пористый пластырь, растянул на глубокую рану, откуда все еще обильно течет кровь. Пластырь сразу же вздулся и начал выделять особый гель, что в ускоренном темпе заживляет раны, ожоги и вообще любые повреждения, а при потере крови еще и способствует ее повышенному кроветворению.
Фицрой прислушался, на губах появилась улыбка.
- Больше не болит…
- Но рана осталась, - сказал я строго. - Не щупай ее грязными лапами, не чеши!…
- И вообще забыть?
- Вот-вот!…
Он покачал головой.
- Ты не все сказал про волшебный меч… Я когда рубанул одного, чуть заодно и коня своего не погубил!… Кто ж знал, что лезвие пройдет сквозь плоть и кости, словно я по листу папоротника попал! Хорошо, двое других растерялись еще больше, чем я… С минуту смотрели на перерубленное пополам тело, а потом заорали и бросились удирать.
- А ты?
- Тоже заорал и ринулся догонять…
- Никто не ушел? - спросил я.
Он посмотрел за мою спину.
- Судя по твоим, никто.
- Я про твоих спрашиваю, - ответил я сварливо. - У меня один убежал. Правда, недалеко.
Он привстал в седле, посмотрел по сторонам.
- А-а-а, это он там в болоте тонет?
- Он, - подтвердил я. - Похоже, трясина. А эти дикари выбираться из нее не умеют. Хотя это так легко…
- Это тебе легко.
Он пустил коня через кусты, за ними открылось небольшое болотце, но глубина чувствуется, иначе лес бы давно задавил, деревья вокруг выросли уже высокие и толстые.
Утопающий увидел нас и прокричал отчаянно:
- Я тону!… Дайте мне руку!
Я сказал ему с грустью:
- В наше время никто никого не слышит. Люди совсем глухие к чужим страданиям.
- Дайте мне руку! - повторил он громче.
- Она мне самому нужна, - ответил я и повернулся к Фицрою: - Что скажешь?
Фицрой ответил со вздохом:
- Я бы помог, это уже не враг, а пострадавший… Но слезать с коня, а потом залезать снова…
Голова разбойника все погружалась, темная зловонная жижа поднялась уже до подбородка.
Он прокричал отчаянно:
- Я все расскажу! Все-все!
- Все никто не знает, - возразил Фицрой и вздохнул. - А как бы хотелось…
- А как же верность слову и принцу Роммельсу? - спросил я разбойника. - Покажи себя мужчиной, утони гордо и красиво!
Болотная жижа начала наливать ему рот и ноздри, он прохрипел, отплевываясь:
- В озере я бы… но здесь грязно!
- Ишь какой чистюля, - сказал я. - Значит, есть какие-то принципы?
- Нет, - прокричал он. - Отказываюсь от любых принципов! И принимаю твои!
Фицрой сказал с презрением:
- Как низко…
Он нагнулся с седла, я не поверил глазам, но сумел поднять большой камень, деловито взвесил в ладони. Разбойник охнул, попытался метнуться в сторону, но в трясине не сдвинуться.
Камень хряснул его в голову. Звук был такой, словно раскололся сам камень, что значит, в болоте тонул совсем не мудрец. Мы не стали следить, как они с камнем постепенно скрываются из вида, неинтересно, ничего необычного.
Люди постоянно убивают друг друга, это самый действенный метод отбора лучших, потому мы и обогнали всех животных: постоянно воюем, грабим и насилуем, всячески ускоряя прогресс и продвигаясь к светлому будущему сингулярности семимильными шагами.
Я остановился и покинул седло, Фицрой проехал вперед, развернулся, глядя с интересом.
- Что-то случилось?
- Да, - сказал я сердито. - Слезай!… Я хотел это на привале, но, дурак, чуть было не…
Он подъехал ближе, а я снял мешок и вытащил оттуда пакет с горнолыжными костюмами. Кругляшок с леской и выпрыгивающими крючками кинул обратно в мешок, а костюм бросил под ноги коня Фицроя.
- Слезай! Переоденемся.
Он покачал головой, но слез, а я быстро сбросил с себя всю одежду и влез в костюм, тело приятно облекло от пяток до подбородка в нечто воздушно-нежное. Фицрой смотрел в недоумении, а я натянул поверх этого горнолыжного штаны и камзол, обулся и снова поднялся в седло.
- А что это? - спросил он опасливо.
- Одежда Древних Королей, - пояснил я, не заморачиваясь новыми легендами, если эта и так все объясняет. - Только о ней никому, понял?… Ее ткали эльфийки десять лет, теперь ее не пробить ни стрелой, ни копьем, ни топором. Конечно, топор может переломать тебе кости, но не перерубить. Так что надевай, но под удары не лезь, понял?
