Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – монарх
Они переглянулись. Альбрехт пробормотал:
— Два дня — и уже засиделись. Ну и требования у нашего сюзерена...
Кейдан еще с корабля увидел шатер и при нем свое знамя короля Сен-Мари, что заставило его забыть даже о морской качке. На землю не сошел, а почти сбежал, роняя достоинство сюзерена Сен-Мари.
За ним едва поспевали Боэмунд и Алан, а я велел послать к нему посыльного с уведомлением, что немедленно начинаем поход на столицу.
Альбрехт напомнил ревниво:
— Пусть добавит, столица сдается без боя. А то король начнет прятаться в задних рядах, а вам же нужно, чтобы ехал впереди?
— Не совсем впереди, — уточнил я, — но на виду.
Альбрехт сказал с нажимом:
— Ваше Величество, вам нужно сменить одежду. Сейчас вы не в бою, хоть и в бой в таком виде не ходят, это же унизить противника, но при въезде в столицу покоренного королевства... вас должны видеть во всем блеске.
Норберт смолчал, но я видел, что начальник военной разведки согласен. Стальграф и рейнграф промолчали, лица суровые и каменные, в глазах полное безразличие к такому важному вопросу.
— Граф, — прервал я, — конечно же, я весьма долго и напряженно размышлял над такими поистине определяющими вопросами, что надеть и что съесть, чтоб похудеть. Второй пока неразрешим, но когда-то над ним будет ломать голову чуть ли не все человечество, а с первым мне дано озарение свыше...
Альбрехт сказал безнадежным голосом:
— Если озарение, то понятно...
— Рад за вас, — сказал я бодро. — Вы угадали, я для этого случая надену полные рыцарские доспехи! И ничего больше.
Лица стальграфа и рейнграфа чуть ожили, Альбрехт же вскрикнул шокированно:
— Ваше Величество!
— Тихо, — оборвал я. — Кейдан напялит самое пышное и нацепит на себя все драгоценности, какие у него только есть. Что, не так? И будем как два дикаря.
— И проиграете, — сказал молчавший дотоле Норберт и пояснил: — У вас столько носимого золота не наберется.
— Да, — добавил я саркастически, — а я ж проигрывать не люблю.
Альбрехт пробормотал:
— Вообще-то верно, нужно как-то по-другому...
— Стальная корона! — сказал Норберт.
Стальграф и рейнграф вообще оживились, даже заулыбались, глаза заблестели.
Сэр Чарльз сказал почтительно:
— Если позволено мне сказать свое мнение, не сочтите за лесть, но это великолепное решение.
— И все меняет, — добавил сэр Филипп.
Альбрехт, судя по его виду, уже понял, что да, в
некоторых случаях лучше не соревноваться, а как бы уступить, так иногда удается выиграть, да не просто выиграть, а с блеском, в чем-то другом.
— Тогда не отрывайтесь от нас, — предупредил он. — А то всадник в доспехах рыцаря, какие бы они ни были, все равно смотрится просто рыцарем.
— Вы правы, граф, — ответил я кротко. — Кто бы подумал.
Он недовольно хрюкнул, покосился на стальграфа и рейнграфа, понимают ли они, что это такой странный юмор у сюзерена, даже острить, как все, не умеет.
Я угадал, все это увидели, да и что там угадывать, когда просто нет других вариантов: Кейдан облачился, как и принято, в самые праздничные одежды, нацепил золотые цепи с массивными регалиями, украшенными золотом и бриллиантами, а герцоги Боэмунд Фонтенийский и Алан де Сен-Валери, тоже одетые пышно и торжественно, поставили коней рядом, готовые в любой момент взять королевского коня под уздцы и пешком торжественно ввести во двор королевского дворца.
Правда, когда показалась высокая розовая гора, в которой угадывается Геннегау, навстречу выехал главный церемониймейстер королевского двора, властно отодвинул герцогов, а наших с Кейданом коней поставил рядом.
Я всматривался в вырастающую столицу с некоторым трепетом. В какой-то мере Геннегау стал почти родным городом, в нем больше веселья и беспечности, чем во всех остальных столицах, вместе взятых, а я все-таки дитя веселья и беззаботности. И хотя могу, как выяснилось, спать у костра и есть поджаренное на углях костра запачканное пеплом мясо, но все же веселый город мне ближе, хотя и понимаю, что еще веселее и беспечнее было в Содоме и Гоморре.
Город Розового Камня, как я его назвал мысленно, когда увидел в первый раз, вздымается кольцами,расположившись с комфортом на исполинском холме. В самом низу высокая городская стена, тоже из розового камня. Ворот все еще нет, как не было, я отдал было приказ поставить их и укрепить, но потом решил, что это лишит столицу самого южного королевства на северном материке своеобразного очарования и сделает похожей на другие города, угрюмые и настороженные ко всем входящим, отменил втихую, а Вирланд то ли не обратил внимания, то ли не решается преступать традиции.
Альбрехт поглядывал на меня испытующе.
— Ваше Величество...
— Ну?
— Как на этот раз? — поинтересовался он. — Второй раз завоевываете этот дивный город.
Я вздохнул.
— Ты не представляешь, как я взматерел за это время. И как порастерял иллюзии...
— Тогда как?
— Будем по-взрослому, — сообщил я. — Никаких ля-ля. И без хи-хи. Медленно и печально. Да и обстоятельства, что смотрят сверху, не располагают к пирам и веселью.
Арбогастр и конь Кейдана морда к морде двинулись по широкой дороге к арке городских ворот. Под бодрый рев боевых труб даже кони идут резвее, помахивают хвостами и треплют гривами, а копыта звучат суше и звонче.
Я поглядывал на соратников, все в парадных доспехах, забрала подняты, однако в руках грозные рыцарские копья, крупные боевые кони покрыты кольчужными сетками, блестят стальные налобники с острыми длинными шипами, и вообще все вступающие в город выглядят готовыми к немедленному бою.
Все верно, мои лорды и следующие за ними рыцари, как знатные, так и незнатные, подъезжают к Геннегау все-таки как победители, а не просто вернувшиеся после долгих странствий. С нашего согласия Вирланд и его люди всячески распространяют слухи, что никакой вражды не наблюдалось, только некоторые незначащие недоразумения, но они успешно устранены. Однако все понимают, что это не совсем так.
«И не все недоразумения еще устранены», — добавил я про себя. А вот когда мои отборные группы под видом купцов или бродячих актеров войдут в те замки и крепости, которые я в свое время передал своим отличившимся рыцарям и военачальникам, а ночью откроют ворота для моих штурмовых отрядов... тогда и будут устранены последние незначительные недоразумения.
Реконкиста, так сказать, начнется и завершится в один день. Точнее, ночь. Утром все должно быть восстановлено. Но на этот раз под власть моих лордов вернутся не только замки и земли, которые Вирланд и его клика отняли, но и ряд наиболее высокопоставленных лиц расстанутся с властью и богатством.
Мы проехали под гигантской аркой, на воротах радостно прокричали мои солдаты, что уже заняли все стратегически важные позиции. С другой стороны от меня едет Норберт, смотрит по сторонам хмуро, сообщил вполголоса:
— Перед дворцом стоит немножко задержаться. Сейчас мои люди там все просматривают и проверяют.
— Вряд ли кто-то попытается, — ответил я вяло.
— А что вам стоит поприветствовать ликующие толпы чуть дольше? — спросил он. — Мои люди торопятся, выскочат сразу, когда вас увидят во дворе.
Я украдкой взглянул на небо. Красный уголек, от которого вот-вот вспыхнет все небо, разгорается все ярче. Уже сейчас дрожь по телу, сердце стискивает холодный страх, а ночью вообще не поднять тяжелую голову...
— Тоже тороплюсь, — ответил я серьезно. — Нам очень мною нужно успеть.
Народ орет в восторге, хотя на меня смотрели сперва молча и в испуге: всадник в рыцарских доспехах без всяких отличительных знаков, но на голове зловеще блистает корона из той же стали, из которой меч и доспехи, затем крики раздавались еще громче и восторженнее.
Короны у всех, народ привык, даже у простых баронов короны из золота и украшены драгоценными камнями, титул обозначен только размером и формой зубчиков, и лишь у меня одного-единственного на всем свете корона из чистой стали, что говорит обо мне больше, чем самые громогласные объявления глашатаев.
Альбрехт улучил момент, подъехал и обронил льстивым голосом:
— Ваше Величество, в вас есть что-то женское...
— Что-о?
— Только женщины могут, — пояснил он шепотом, — так умело выделиться на фоне соперницы, всего лишь выбрав наряд.
Я спросил свирепым шепотом:
— Это что за намек?
— На вашу непредсказуемость, — ответил он почтительнейшим голосом. — И неожиданность решений. Я бы даже сказал подхалимски, неординарность! Гении и женщины не думают, что говорят. У женщин тоже иногда получается!
— Ох, граф, — ответил я, — придется передать вас в руки святейшей инквизиции.
Он спросил испуганно:
— Но я же не хулил Господа Бога?.. Или вы уже, Ваше Величество... ох, боюсь и выговорить...
— Тихо, — прошипел я.
