Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – монарх
— Не только, — уточнил я. — Герцогу, никогда не видавшему моря, страстно восхотелось поплавать... но я разрешил только вдоль береговой линии, никогда не теряя ее из вида. Покаботажничать, но без каботажа.
— Да-да, я слушаю.
— Он и приплыл, — объяснил я. — Нанес на карту границы с десятка королевств, что выходят к воде. Но интересно и другое...
— Ваше Величество?
— Он посоветовал то же самое сделать и Ордоньесу, — ответил я. — Адмирал Ордоньес, тяготясь рутинной службой охраны берега Гандерсгейма, оставил эскадру, а сам на флагмане проплыл на север, тоже держась береговой линии. И тоже отмечал удобные места для бухт, иногда высаживал десант на берег и выспрашивал, что за королевство и почему нет своего флота, плыл дальше, отмечал удобные заливы, это такие части моря, что обособлены и защищены от ветров и волн, у моряков это называется бухтами...
Он буркнул:
— У нас уже есть Тарасконская, знаю.
— Вот и отлично, — сказал я. — Тогда вам проще объяснить, что так вот вдоль береговой линии, чаще всего непригодной для судов, адмирал забрался довольно далеко. И когда уже подумывал возвращаться,высадил на берег группу, что узнала от местных удивительные веши: Мунтвиг разгромлен, а его победитель Ричард Завоеватель находится совсем рядом! Королевство называется Готия, за ним лежит Гиксия, а за Гик- сией уже Варт Генц, в котором Ричард почти король!..
Он сказал в нетерпении:
— Понимаю, это заслуживает восхищения и похвалы. Уверен, отважный адмирал получит награды. Однако...
— Какое это имеет отношение? — спросил я. — Герцог, я могу делать прыжки в стороны, так называемые вбоквелы, но я не теряю главную линию! Я это к тому, что адмирал Ордоньес пообещал принять на борт столько рыцарей и отважных искателей подвигов, сколько поместится на борт его флота из двадцати каравелл. И сейчас в тех северных королевствах, где люди бедные и жадные до сокровищ, народ толпами валит к берегу... Понятно, что Ордоньес чуть позже возьмет их всех и доставит легко и без проблем... понимаете?
Он напрягся, спросил глухо:
— В Гандерсгейм?
Я кивнул.
— Сперва я тоже так планировал. А потом подумал, а нужен ли нам долгий марш? Не проще ли высадиться прямо в Тарасконской бухте, что все еще под охраной стальграфа... или где-нибудь на побережье Сен-Мари, чтобы кратчайшим путем на Геннегау?
Он мрачно молчал, наконец поднял на меня глаза с лопающимися капиллярами.
— Должен сказать, вам просто повезло.
— Не совсем так, — поправил я. — Мы же не сидели на месте, как вот вы. Потому у нас не везенье, а успех.
Он подумал, сказал тяжело:
— Я склонен предположить, что вы сумеете ценой большой крови и разрушений сломить наше сопротивление и захватить трон.
— Разумное предположение, — согласился я. — Только мы мало прольем крови... своей. Мы умеем воевать малой кровью. Чужую, разумеется, кто считает?.. И разрушений на самом деле не будет много, ваша светлость... Зачем рушить свое имущество?
— Свое?
Я ответил мирно:
— Имущество и земли мятежников перейдут в казну, как вы понимаете. Это реалии, герцог. Давайте лучше поговорим о гарантиях неприкосновенности, которые получите лично вы, ваша семья и близкие.
Он дернулся
— Что? Я не стану покупать милости победителя ценой предательства!
— Разве я говорил о предательстве? — спросил я. — Просто в огне войны часто гибнут лучшие, а всякие бараны уцелевают и дают потомство. Вот так род людской и вырождается... Нужно сохранить кадры. А дураков не жалко, бабы новых нарожают.
— Что вы имеете в виду? — потребовал он.
— Вы составите список лордов, — объяснил я, — которым следует сохранить жизнь, даже если они и весьма против кандидатуры Ричарда Завоевателя. Мы вместе проверим список, кого-то вычеркнем, насчет кого-то сторгуемся и таким образом придем в тому, к чему пришли бы в результате долгой и кровавой войны, но только без разрушений, тысяч убитых, ручьев крови, что сливаются в реки, сожженных деревень и стертых с лица земли городов...
Я наблюдал за его лицом, он и сам понимает, что война уже проиграна, как бы ни выказывал талант полководца и политика, нашла коса на камень, я тоже хитер и лжив, но армия у меня явно больше.
— Я все равно у кого-то отниму земли, — сказал я, — а хозяев сошлю... скажем, в Гандерсгейм. Вы же понимаете, была насильственная смена власти, а это военное преступление.
Он буркнул:
— Мера была вынужденная.
— Возможно, — согласился я. — Но могли же действовать конституционным путем?..
— Простите?
— Такой оборот речи у простолюдинов, — сказал я, — уж извините, я в последнее время много среди них терся. Имею в виду, как-то законно? Тот же импичмент... это когда короля, не справившегося с обязанностями, мягко и вежливо отстраняют, поблагодарив за труды и вручив на прощание букет цветов, а на престол под аплодисменты восходит избранный большинством голосов более приемлемый большинству. Хотя все мы знаем, какое у нас большинство, но все равно это лучше, чем когда трон достается некому кандидату в результате кровавой гражданской войны?
Он сказал быстро:
— Именно так и было! Нам удалось избежать гражданской войны.
— Вам удалось, — поправил я. — Это ваша заслуга, герцог. Я ее не умаляю. Возможно, не сделай вы это, скрытое недовольство, подавляемое мною, с моим уходом прорвалось бы наружу.
— Вы подметили точно.
— Но все же, герцог... Сидели бы вы тихо, никто бы к вам не предъявил претензии. У нас же так устроено общество, как бы ни был хорош спаситель и как бы гуманно ни действовал, потом спасенные всегда найдут к чему придраться, за что осудить и даже подвергнуть пожизненному заключению. Потому, герцог, отвечать придется вам. Но я уже предложил вам сделку со следствием... тьфу, опять это прорывается! Надеюсь, в Геннегау буду общаться только с благородными людьми.
Думаю, несмотря на мое подчеркнуто искреннее сожаление, он понял, что мои простолюдизмы не случайны. Либо он идет на сделку, либо армия высаживается где-то на побережье, не угадать где, и, сметая все на своем пути, идет к Геннегау.
И, скорее всего, сейчас не обойдется всего лишь контролем над дорогами и долинами, когда большинство замков были оставлены в покое, пока гордые владельцы не смирились с очевидным.
На этот раз у короля Ричарда больше власти, чем было у гроссграфа, он вошел во вкус и ощутил вкус крови.
Я все больше выказывал признаки нетерпения, вставал и ходил по шатру, выглядывал наружу, театрально вздыхал и притопывал ногой. Дескать, герцог, это я из вежливости, ваша жена мне как бы мать, я не желаю нанести ей вред, это огорчит и герцога Готфрида, но если вы упираетесь, то на самом деле мне сделка не нужна вовсе, вы это понимаете.
Он тяжело вздохнул и сказал сломленным голосом:
— Я прижат к стене. Вы можете выкручивать мне руки, как хотите.
— Могу, — согласился я, — но не буду. Герцог, я не собираюсь упиваться здесь победой.
Он вскинул брови.
— Ваше Величество?
— Есть дела поважнее, — ответил я с небрежностью. — Это вы здесь, за Большим Хребтом, чувствуете себя единственным королевством в мире...
— Мы знаем, — заметил он, — о других...
— Но никто из сен-маринцев не покидал своего королевства, — сказал я, — потому всем и кажется, что вы центр мира. Но это не так. Потому я здесь всего лишь укреплю свою власть... свою, герцог, но королем становиться и не подумаю.
Он быстро взглянул на меня, в глазах вспыхнула надежда, спросил быстро:
— Но... трон не может оставаться пуст!.. Кейдан дискредитирован, а Родриго слишком мал...
— У меня была такая мысль, — признался я. — В смысле, оставить на троне Родриго. После бегства короля Кейдана... видите, я называю его королем!.. После бегства бывшего короля Кейдана на троне мог бы остаться его наследник, Родриго.
Он кивнул.
— Ваше Величество, этот мудрый вариант устроит всех. Или большинство. Все стоят за то, что на троне должен быть сен-маринец. И готовы сложить головы за эту светлую идею.
— Мне ваши дурные головы не жалко, — ответил я без всякой жалости и ощутил, что в самом деле не жалко, это же статистика, — просто Родриго на троне устраивает и меня. В конце концов, он мой брат! Я просто обязан защищать его интересы.
— А вы, — сказал он, — будете при нем регентом?
Я покачал головой.
— Нет, я планировал представить Совету вашу кандидатуру.
Он дернулся.
— Я? Но я и был при нем регентом!
— И что? — спросил я с интересом. — Тяжело?..
Думаю, вы за свою жизнь уже поняли, что легкой она не бывает, бывают только легкие дни. Это я по дурости еще брыкаюсь и патетически спрашиваю: если человек рожден для щастья, то где же оно? Не прячьте от меня мое щастье!
Он долгое время молчал, всматриваясь в меня так пристально, словно жаждет рассмотреть спрятанный во мне капкан, из которого уже не вырваться.
— Ладно, — проговорил он наконец, — это вы планировали. А что решили?
