Валентин Холмогоров - Крылья
– По-сургански понимаешь?
– Немного.
– Хорошо. Это «Хорнер». Аэроплан. Отличный.
Он ласково погладил ладонью лоснящийся бок самолета. Видимо, приняв к сведению, что Дима не слишком хорошо владеет сурганским, Манлеф на всякий случай решил объясняться с ним короткими отрывистыми фразами, как с идиотом.
Воспользовавшись паузой, Дима вновь придирчиво оглядел машину. В носовой части фюзеляжа предусмотрены две открытые изолированные кабины, а сверху, над капотом «Хорнера», он разглядел многоствольный пулемет с короткой рукоятью, внешне похожий на классическую конструкцию Гочкиса.
– Как он стреляет? – с трудом подбирая сурганские слова, обратился к Манлефу Дима. – Тут винт. Не мешает? Когда вращается, пуля не будет попадать? Повреждать лопасть?
С минуту Манлеф, наморщив лоб, мучительно пытался понять, чего от него хотят, потом расплылся в счастливой улыбке:
– Нет-нет-нет! Сихронизатор!
Он встал на цыпочки и с видом школьного учителя, объясняющего великовозрастным недотепам теорему Пифагора, показал пальцем сначала на пулемет, потом на кожух двигателя и затараторил:
– Вал мотора, ремень, редуктор, механизм заряжания. Синхронизация! Понятно?
«Понятно, чего ж непонятного. Мог бы и сам догадаться», – с досадой подумал Дима. Еще раз обошел самолет, заглянул под днище, показал рукой на торчащий из-под брюха вместительный металлический цилиндр.
– Это что?
– Баллон! – радостно заулыбался рыжеволосый. – Газ! Водород, метан, чуть-чуть угарный газ. Пиролиз угля, пых-пых! Да?
Какой «пых-пых» произойдет, если в этот баллон попадет вражеская пуля, Дима решил на всякий случай не уточнять.
– Залезай внутрь! – все так же улыбаясь от уха до уха, пригласил Манлеф. – Давай я помогу! Нет, не сюда, назад!
Вскарабкавшись на крыло, Дима осторожно, стараясь не наступать на хрупкую обшивку, забрался в тесную вторую кабину, расположенную чуть позади и выше первой. Аэроплан качнулся и жалобно заскрипел, точно несмазанная больничная кровать. Так, поясной ремень с примитивным замком, под ногами педали, между колен – вполне привычная, чуть изогнутая кочергой ручка управления. Авиагоризонта нет и в помине, вместо него – запаянная стеклянная трубка, внутри которой плавает в масле небольшая горошина: с помощью этой штуковины толком можно определить разве что уход самолета в скольжение. А это что? Какое-то медное коромысло с грузиком в центре, похожее на древние аптечные весы. Дима коснулся поблескивающего золотом устройства, и конструкция качнулась, тут же вновь заняв нейтральное положение. Механический указатель крена! Что ж, лучше, чем вообще ничего.
На всякий случай Дима выглянул наружу – видимость из кабины вниз была не просто хреновой, а вообще никакой. Вместо травы летного поля он мог разглядеть только блестящую поверхность широченного нижнего крыла. Как он ни тянул шею, до боли и хруста в позвонках, как ни скашивал глаза, землю из кабины невозможно было увидеть в принципе. А как, извините, выравниваться? Как определить точку касания, момент выдерживания машины на посадке?
– Манлеф! – позвал он и указал пальцем вниз. – Земля! Не видно!
– Да-да, не видно, совсем-совсем! – радостно закивал паренек.
Дурной он, что ли?
– А посадка? Как?
Манлеф протянул руку к крошечной металлической полусфере, закрепленной сверху на приборной панели, и хлопнул по ней ладонью. Полусфера издала тонкий мелодичный звон.
– Колеса на землю бух, звоночек дзынь-дзынь, понятно? – пояснил он сию нехитрую технологию. – Когда дзынь-дзынь, ты уже приземлился, ага?
Обалдеть. Больше всего Диме захотелось сейчас выпрыгнуть из аэроплана и бежать отсюда куда-нибудь далеко-далеко, за горизонт, туда, где нет ни лыбящегося Манлефа, ни с любопытством наблюдающих за ними со стороны Алекса и Дитлифа.
– Смотри, – Манлеф принялся терпеливо демонстрировать Диме устройство кабины, – вот тут ручка управления оборотами: вперед – максимум, назад – малый газ. Газовый редуктор с вентилем. Тахометр. Указатель температуры мотора. Указатель давления газа. Заслонка радиатора. Воздушная скорость. Высотомер. Запомнил?
Если честно, Дима не запомнил почти что ничего: полированная деревянная панель с винтажными шкалами приборов, напоминающими циферблаты старинных карманных часов-луковиц, казалась ему непривычной, а расположение стрелок – неудобным.
– Держи! – Манлеф протянул плотный матерчатый шлем, смахивающий на головной убор танкиста из старых фильмов о войне, и огромные очки на широком кожаном ремне. С замочком шлема пришлось повозиться: непослушный ремешок никак не желал застегиваться, поэтому Диме пришлось просовывать его хлястик в медное кольцо на ощупь. Потом настал черед очков, сидевших на голове чересчур тесно. Когда все приготовления были завершены, Манлеф вновь привлек его внимание, слегка похлопав по плечу:
– Делай так. Закрываешь жалюзи радиатора…
Рыжий потянул небольшой рычажок, и под капотом «Хорнера» что-то оглушительно громыхнуло.
– Открываешь вентиль газового редуктора…
Откуда-то снизу донеслось громкое шипение, словно парень попытался раздразнить недовольного и очень злого кота.
– Теперь заводи! – Манлеф указал пальцем в пространство прямо над Диминой головой. Подняв глаза, тот увидел болтающуюся над собственной макушкой деревянную ручку, закрепленную на перекинутой через блок тонкой веревке. Веревка тянулась куда-то в подкапотное пространство самолета.
– Надо дергать, – пояснил паренек, – сильно-сильно!
Ну, спасибо, что не с толкача. Произнеся про себя длинную нецензурную тираду, Дима взялся за рукоять ручного стартера и с усилием дернул ее вниз. Веревка шла туго, рывками. Издав глубокий вздох, мотор несколько раз утробно булькнул, винт провернулся на пол-оборота и замер.
– Сильнее!
Перехватив ручку поудобнее, Дима приподнялся на жестком сиденье и дерганул что есть мочи. На сей раз пропеллер совершил аж целых два полных витка, прежде чем издевательски остановиться в прежнем положении.
– Еще сильнее! Резче!
Да что ж ты будешь делать? Дима просунул ладонь в деревянное полукольцо рукояти поглубже, взялся за запястье другой рукой, привстал, подобрался и, используя всю тяжесть собственного тела в качестве рычага, рванул веревку вниз. Двигатель чихнул, издал недовольное урчание, и аэроплан затрясло крупной дрожью: винт с глухим бормотанием принялся лениво молотить лопастями воздух.
– Молодец! – прокричал ему в закрытое шлемофоном ухо Манлеф. – Теперь надо греть. Как нагреется, открывай жалюзи и следи за оборотами. Будет меньше шестисот пятидесяти – заглохнет.
С этими словами парень ловко запрыгнул в переднюю кабину и пристегнулся, Дима почувствовал, как ноги Манлефа легли на педали. Макушка его шлемофона теперь маячила где-то на уровне Диминого подбородка, но обзорности по курсу движения самолета это в общем-то ничуть не снижало.
Прошло несколько минут, прежде чем температура двигателя доросла до нормальной величины и стрелка термометра уткнулась в зеленый сектор. По совету своего новоявленного инструктора Дима открыл жалюзи радиатора охлаждения мотора и сразу почувствовал, как упали обороты: пришлось чуть добавить газа рычагом.
– Поехали! – донеслось из переднего кресла.
Никаких стояночных тормозов тут не было и в помине. Дима отдал рычаг управления двигателем немного от себя: мотор утробно и мощно зарычал, и аэроплан покатился по летному полю, весело подпрыгивая на кочках и позвякивая «посадочным колокольчиком». Оглянувшись через плечо, он нашарил взглядом мачту: оранжевая лента безвольно свисала с шеста, точно змея, обвившая лиану. Она лишь изредка лениво шевелила хвостом, потревоженная легкими дуновениями ветерка. Ну и отлично.
Подкатившись к краю поля, Дима развернул самолет и врубил полный газ. Двигатель взревел, точно раненый буйвол, винт практически растворился в воздухе, превратившись в размытое призрачное кольцо.
– Ручку от себя! – скомандовал Манлеф. – Подними хвост!
Осторожным движением рукоятки управления Дима придал разгоняющейся машине горизонтальное положение: «Хорнер» выровнялся параллельно земле. Аэроплан оказался настолько легким, что на разбеге его ощутимо тянуло в сторону, противоположную направлению вращения пропеллера, – пришлось интенсивно придерживать самолет педалями, чтобы его не унесло куда-нибудь в близлежащий лес. А если внезапный порыв ветра? Одно неосторожное движение ручкой, и хрупкая машина тут же завалится на бок или уткнется носом в траву. «Интересно, – подумал Дима, – сколько народу тут побилось, прежде чем сумело хотя бы толком взлететь?» Наконец, набрав достаточную, по его мнению, скорость, Дима потянул рукоять на себя, и аэроплан на удивление легко и мягко оторвался от земли.
Тут его поджидал еще один неприятный сюрприз: трехцилиндровый газовый двигатель оказался откровенно слабым для того, чтобы сразу перевести «Хорнер» в набор высоты, – любые попытки взять «на себя» приводили к тому, что самолет неторопливо задирал нос, продолжая горизонтальный полет, а скорость начинала стремительно падать, грозя немедленным сваливанием.
