Санька-умник 3 (СИ) - Куковякин Сергей Анатольевич

Всё правильно. Нужно сыну с отцом сначала повидаться, переговорить.

Рассказать ему про препарат. То, что он от нас узнал. От меня и Кожедуба.

Бабушка Саньки в Пугаче сказала бы, что у нас с ним мел в жопе не держится.

Потом уже нас Самому предъявят в случае его согласия. Скорее всего, в совокупности с академиком Вершининым. Его сейчас уже по Москве разыскивают. Тут гадать не надо.

Кстати, у автомобильном тоннеле было душновато. Вентиляционные шахты, похоже, снегом занесло.

В городе пуржило, с неба валило и валило. Ещё и ветерок не успокаивался.

Тут же, где сейчас я с товарищем Крыловым сидел, было тепло. Меня и начало размаривать. Иван Никитович меня то и дело в бок пихал, когда я начинал носом клевать.

— Сколько уже? — я показал Кожедубу на запястье. Свои часы я впопыхах оставил в Китае.

— Скоро пять.

Я зевнул.

Что-то долгонько Василий Иосифович ходит. Может, уже перехватили его кому положено? Если так, то и за нами скоро придут…

Всё же я задремал. Иван Никитич тоже на утре сломался и мой сон не тревожил.

— Вставайте, сони, — разбудил нас Василий Сталин. — Пошли. Ждёт.

Глава 41

Глава 41 А из нашего окна площадь Красная видна…

— Вставайте, сони, — разбудил нас Василий Сталин. — Пошли. Ждёт.

Рядом с ним столбом стоял… академик Вершинин.

Во! Нашли!

Если надо — найдут. Всегда находят.

Даже стог сена сжечь могут, чтобы в нём иголку отыскать.

Как-то ещё в прошлой жизни я раз тоже «потерялся». Засиделся у знакомого. Телефон разрядился, супруга не могла до меня дозвониться. Так она, умница-разумница, подняла на ноги знакомого полковника из одной серьезной службы. Через полчаса ей адрес и продиктовали, где я нахожусь…

Как?

Большой брат, он много может…

На Николае Васильевиче не было лица.

Приехали, ничего не объясняя взяли под белы рученьки. В черное авто втолкнули и повезли.

Всё это — быстро-быстро, под суровыми взглядами.

Ну, а когда он меня и Кожедуба увидел, сердце у него и упало окончательно…

Впрочем, на переживания у него долгого времени не было.

Коридор. Лестница. Опять коридор…

Как тут не запутаться?

Василию Иосифовичу дорога была знакома. Можно сказать, что он с детства по ней ходил.

— Проходите. Садитесь.

Ну, коли Сам, дать отдых ногам дать предложил…

Иосиф Виссарионович выглядел плохо. На свои портреты в газетах походил мало.

Я его в живую раньше и не видел. Только запечатленного.

Тут он был ещё и без кителя, в какой-то вязаной кофте. Вот бы не подумал, что Иосиф Виссарионович так одевается.

Сталин сидел и курил.

Вот этого бы ему не надо делать. Ещё и табаком травить ослабленный организм.

— Рассказывайте.

Сказанное, как бы и относилось ко всем, но смотрел сейчас Вождь на Вершинина.

— Про препарат, — уточнил Сталин.

Николай Васильевич чётко, ясно, без всякой воды, отрапортовал.

Мудрая Санькина бабушка говорила, что если сильно заболеешь — говно есть будешь. Для лечения.

Иосифа Виссарионовича, судя по всему, тоже приперло.

А кому болеть приятно?

Ну, есть некоторые, с такой психической патологией…

Однако, большинство-то людей — нормальные!

— Это даже не лекарство, а стимулятор жизнедеятельности всего организма, — перейдя уж совсем на просторечие, завершил свой доклад академик.

Да, не лекарство. Я был согласен с Вершининым.

— Не отравишь?

Рысьи глаза Сталина настороженно сверкнули.

Портреты Иосифа Виссарионовича, которые я видел, настоящий цвет его глаз не передавали.

Сейчас же, он — вот. Рядышком сидит.

Глаза его — рыжеватые!

Пусть в настоящий момент и притухшие, не здоровые, но всё равно, производящие сильное впечатление.

Встречаться взглядом с такими было как-то… Нет, точно не могу описать.

— Требуется некоторая предварительная подготовка… — начал было академик, но был прерван взмахом руки Сталина.

— Вот и готовься. Срок — неделя. Все остаетесь здесь. Ты, Василий, тоже… переходишь на казарменное положение.

Ещё сутки назад ни о чем подобном у меня и в мыслях не было. Эти двадцать четыре часа в Москве буквально перевернули всю мою жизнь. Эту, уже здесь, вторую. Чего только в ней не случалось — четыре войны, работа в лагере НКВД, но чтобы такое…

Я здесь всё время не высовывался, к обстоятельствам приспосабливался, старался быть менее заметным в своей второй жизни. А она, меня за шиворот взяла и…

Сейчас я находился в кабинете самого Сталина! Причем, не просто чай ему подать пришел.

Прервется его жизнь этой весной или продлится дальше, сейчас и от меня зависело. Да, что говорить — именно от меня! Кто бабочковую настойку-то изготовил⁈ Она — первична, препарат Вершинина — только её аналог.

Я стронул камешек на вершине горы. Он и сдвинул с места всё остальное.

Может, именно для этого и попал я сюда? Таково моё предназначение?

Не просто так были и фельдшерская школа, работа на фармацевтическом складе? А мой перевод к летчикам? А встреча с Кожедубом, который был не шапочно знаком с Василием Сталиным?

А то, что надо из бабочек нужно стимулятор сделать?

— Идите. Вас проводят.

Вождь кивнул сыну. Сейчас тот был в своем законном генеральском мундире. Права-то носить его он был не лишен, пусть и смещен с должности.

— Что будет нужно, говорите. К вам подойдут.

Это уже было сказано Сталиным, когда мы вчетвером покидали кабинет.

— Потом всё мне расскажешь, — шепнул мне Вершинин.

— Хорошо, — только и оставалось мне пошевелить губами в ответ.

Глава 42

Глава 42 Трудное и ответственное решение

На новом месте — приснись жених невесте…

Так бабушка Саньки-умника в Пугаче говорила.

Мне ночью в Кремле сон про невесту не пришел. Утром же ни к тому ни к сему анекдот из прошлой жизни вспомнился.

Тот, где новый сотрудник фирмы у давно здесь работающего спрашивает о том, кто генерального директора поддерживает.

— Никто, он ещё сам ходит…

Так вот, те товарищи, что Вождя не очень сильно поддерживали, буквально на уши встали из-за нашего ночного посещения Сталина.

Уже ранним утром им стало об этом известно. Доложить было кому. Пень-то на середине поляны не один торчит, от него во все стороны корни, а от них — корешки отходят…

— Васька в Кремле⁈

— Ещё и не один?

— С кем?

Через непродолжительное время мои скромные имя-фамилия стали известны весьма влиятельным людям. Про Кожедуба и академика Вершинина они хоть краем уха, но слышали.

С Кожедубом — понятно. Хороший знакомец Василия Иосифовича.

Академик Вершинин… Ему-то в своем Томске что не сидится? Фармаколог он знатный, но в политику никогда раньше носа не совал.

Какой-то его аспирант с ним ещё до кучи?

Что за аспирант?

Есть на него объективочка?

Так было и произнесено — объективочка.

Надо сказать, характеристика и объективка — вещи не совсем идентичные. Пусть та и другая информацию о каком-то человеке содержат.

Объективка работниками силовых структур или партии составляется. Она, конечно, беспристрастна, но зачастую — нелицеприятна по отношению к чему- либо.

Ну, на меня, как и на практически любого половозрелого мало-мальски социально значимого человека, характеристика имелась.

Осталось только в ней некоторые моменты красным карандашом подчеркнуть, акценты, так сказать, расставить.

От них — многое зависит.

Оказывается, попадал уже этот человечек в поле зрения определенных структур! Но, не подтвердилось…

А, так — всё с ним ровно. Опять же — участник Великой Отечественной и прочих. Хорошо проявил себя в Китае. Однако, какая-то алхимия за ним числится… Из бабочек.

Темная лошадка?

Ещё больше некоторые товарищи встревожились, когда в Кремль несколько старых большевиков почтенного возраста были доставлены и им академик из Томска начал какие-то подозрительные пилюльки давать. А капитанишка-аспирант динамику их физического и психического состояния протоколировать и что-то с академиком обсуждать.