Спасите наши души (СИ) - Черемис Игорь

Начальника секретной части КБ звали Василий Иванович. На актера Бориса Бабочкина он похож не был, но войну прошел – был сапером, на Курской дуге потерял все пальцы на правой руке, после чего и поселился в первых отделах различных предприятий. Сейчас ему было хорошо за пятьдесят, дело своё он знал туго, но ответить на вопрос, почему согласовал прием на работу Марка Морозова, с ходу не смог.

– Ах, этот, – стукнул он себя культей по лбу, когда добыл из несгораемого шкафа соответствующее личное дело. – Погромист, – хмыкнул он. – Рассчитывает всякое по заданиям наших конструкторов. Они ему формулу, а он им – готовые циферки. Раньше-то всё вручную считали, но потом сначала одну дуру поставили, а сейчас целую залу под новую отвели, как для какой-то барыни. Что тут скажешь... С расчетами этот Морозов хорошо управляется, а в секретные дела его не пускают – думаю, он и не знает, что и для чего считает. А считать в этом деле много надо – и тепловые режимы, и материалы соответствующие. Я сам-то без образования, только ускоренный курс в войну осилил, звездочку на погоны получил – и под Обоянь, танкоопасные направления минировать. Но кой-чего нахватался, с этим не поспоришь. Я сам ещё с Братухиным тут начинал, с тех пор под всеми главными конструкторами походил. Сейчас вообще всех вертолетчиков тут собрали, государству, наверное, так удобнее. И в Люберцах место под новый завод выделили.

«Дура» – это советский совсем не персональный компьютер БЭСМ-6, какой-то аналог, кажется, американского гроба от IBM. Его программирование требовало определенной сноровки – сначала нужная формула переносилась на карточки-перфокарты, эту программу вводили в память машины вместе с переменными, после чего получали готовый результат. Потом цикл повторялся с новыми переменными – и так до полного удовлетворения разработчика. Формулы, насколько я знал – и насколько знал «мой» Орехов, – были зубодробительные, но совсем недавно конструкторы действительно обсчитывали их вручную. И ничего – и вертолеты летали, это КБ уже МИ-8 выпустило и к Ми-24 присматривалось, и ракеты в космос тоже, пусть и не всегда с первого раза. Впрочем, последнее, судя по событиям из будущего, от мощности и удобства компьютеров не зависело абсолютно. [1]

В принципе, я был согласен с Василием Ивановичем. Компьютерные расчеты, которые велись в интересах наших конструкторов самых лучших в мире вертолетов – последнее, что могло заинтересовать западные разведки. Вот характеристики будущей техники, особенно перспективной, близкой к принятию на вооружение – могли. А расчеты... впрочем, отметать эту версию с ходу я не стал. Агенты ЦРУ и МИ-6 коварны и могут заходить с разных сторон.

– То есть он не замечен в каких-то подозрительных расспросах или чем-то подобном? – уточнил я.

– Да не, этого точно не было, мне бы доложили, – подтвердил Василий Иванович. – К тому же... эх, не хотел этого говорить, но чего уж... не с кем ему разговоры разговаривать. И с ним никто близко не сходится, и он как-то особняком от ребят и девчат, как бирюк, на работе никогда не задерживается, отсидит своё – и бежать на проходную. В семнадцать ноль ноль уже пропуск сдает.

Я понимающе кивнул. Для этого программиста понедельник точно не начинался в субботу. У него была другая, более интересная жизнь за пределами КБ Миля, где он получал минимальную зарплату, которой с трудом хватало на жизнь. Ну а друзья на воле, что у него были, возможно, и не знали, что он работает на очень секретном производстве. Хотя, может, и знали – но у них были другие задачи, которые не включали шпионаж за изготовителями советских вертолетов. Или же этот Морозов был настолько никчемным, что привлекать его к шпионской деятельности настоящие агенты ЦРУ попросту побоялись. В любом случае, копать под него мне предстояло в других местах.

– А что он за человек в целом? – спросил я. – Общие впечатления?

– Неприятный, – поморщился Василий Иванович. – Ему сейчас чуть за сорок, но выглядит так, словно глубоко за пятьдесят... даже хуже меня. Рассказывал, что болел в детстве часто, причем серьезно – туберкулёз или что-то подобное, в школу не ходил толком. В институт его не сразу взяли... но тут, я мыслю, он сам дурак – конец сороковых, в стране с космополитами борются, а он в МГУ полез. Потом одумался, в автомеханический институт пошел, и после этого уже в МГУ кандидатскую защитил. Так-то оно, думаю, проще. Что ещё... женат, ребенок есть маленький, живет неподалеку, в Перово.

Такое себе неподалеку, на мой взгляд, метро туда ещё не докопали.

– То есть с другими сотрудниками не общается?

Я уже понял, что надо закругляться, поскольку здесь я ничего не найду. Придется делать выписки из личного дела и идти по биографии этого Морозова с самого рождения в надежде чего-нибудь откопать. А заодно начать пробивать его круг общения – там улов обещал быть более интересный.

– Нет, почему же, общается, – усмехнулся Василий Иванович. – В основном – ругается. У него есть бзик – он всех, кто на него косо взглянет, антисемитами считает и начинает изводить. Будь дело в цеху, быстро бы по лицу от рабочих схлопотал – там люди простые, высоких материй не разумеют. А в вычцентре один женский контингент. Они только плакать могут. С ним уже и начальник ихний говорил, и к директору вызывали, и на собрании пропесочивали – а он всё одно твердит. Мол, вы ко мне плохо относитесь, потому что я еврей.

Это уже было интереснее, но ничего не объясняло. Конечно, среди диссидентов евреев было много, но такую странную борьбу с антисемитизмом никто из них не вёл. Я снова подумал, что мне досталась какая-то пустышка. Правда, теперь придется встречаться с Ириной не только для галочки – надо будет узнать, как они с Морозовым сумели оказаться в одной точке времени и пространства.

Я поблагодарил Василия Ивановича за информацию, попросил оформить выдержки из личного дела Морозова и переслать их мне, получив твердое обещание, что вскоре у меня всё будет. Ну а напоследок мне показали мой объект – время лишь только приближалось к концу рабочего дня, и он пока ещё сидел в машинном зале, скрючившись над каким-то непонятным устройством, в которое засовывал картонные карточки.

Я наблюдал за ним минут десять – и ничего не происходило. Часы тикали, карточки исчезали в приемнике, Морозов ни на что не отвлекался, он был полностью поглощен этим делом. Но ровно без двух минут пять он вдруг встрепенулся, отложил оставшиеся карточки в сторону, снял халат, повесил его на вешалку в углу – и быстрой походкой направился к выходу.

– Морозов, ты закончил? – крикнула ему вслед одна из женщин.

Она только вошла в зал – видимо, была из следующей смены. Большие советские ЭВМ работали круглосуточно, с редкими перерывами на протирку чистым спиртом, запах которого стоял тут почти столбом.

– Нет, там половина осталась, – бросил он на бегу.

И скрылся за дверьми.

Женщина покачала головой и пошла к оставленной Морозовым стопке карточек – видимо, расчеты были нужны сегодня, и ей предстояло доделывать то, что не сделал этот «погромист».

Я же мысленно усмехнулся и тоже поспешил на выход. Мне вдруг стало интересно, куда этот Морозов так спешил.

***