Александр Руджа - Бесконечное лето: Эксперимент (СИ)
Я полз вперед рывками, переваливаясь из стороны в стороны, как паук. Перед глазами плясали красные мошки, в груди свистело и булькало, будто в бронхи залили горячего шоколада, а легкие тщетно пытались зацепить из окружающего вечера хоть чуть-чуть еще свежего воздуха. В голове стучали молоточки, по внутреннему зрению ползла, как в рекламе, одна единственная завязшая там строчка: «легко ковыляя от слова до слова, дай Бог нам здоровья до смерти дожить, легко ковыляя от слова до слова…» Ковылялось, кстати, совсем не легко. Но я все же ушел, я уже практически оторвался от тех, кто убил Ленку, и теперь…
Что-то совсем не больно клюнуло в шею сзади, и тело перестало слушаться окончательно.
***
Я снова сидел на берегу, и передо мной вязким потоком струилась ткань мира. А где-то внизу опять текла невидимая во тьме река, куда нельзя было попасть ни в коем случае. Но было и кое-что новое — неприятная тяжесть в груди, безболезненная, но некомфортная.
Что-то вроде прерывистого дыхания щекотало кожу под ключицами, в нос проникал слабый запах, от которого хотелось чихать. И голоса за спиной в этот раз были слышны чуть лучше.
— Сколько?
— Уже почти пятнадцать минут.
«Вытащи меня из этого ада»
— Давление падает.
— Массаж сердца. Я вас учить должен?
Захотелось откашляться. Но в пустой Вселенной это выглядело бы глупо. Хотя вот, кажется, за спиной послышались легкие шаги. Это Славя, я знаю. Очень хорошая девушка. Она поможет, она всем помогает, а значит, и мне.
— Кальций внутрисердечно.
— Может, есть смысл сразу…
— Надеюсь, обойдется без этого. Адреналин!
Стало жарко. Голова закружилась. Откуда-то пробила дрожь. Рядом со мной сидела Лена и грустно улыбалась. Не спас я ее, не получилось у меня никого спасти. В руках у девушки было длинное лезвие, мрачно поблескивающее в никогда не кончающихся здесь сумерках. Виски пульсировали, голова была готова лопнуть.
— Идет фибрилляция.
— Дефибриллятор на три тысячи. Разряд!
Алиса… Волны рыжего пламени, смешные хвостики, мимолетная улыбка. Боже, какая же она красивая.
— Остановка сердца.
— Пять тысяч. Разряд!
«А ты умеешь играть на гитаре?» Река, пляж, капельки воды на раскаленной коже. Солнце. Бесконечное лето. Мы будем вместе. Всегда.
— Пульса нет.
— Вентиляция легких.
«Плей!» задорно кричит Алиса, сверкая зубами на ярком солнце, и, прежде чем я успеваю ответить, бросает мяч в воздух.
«Аут!» отвечаю я, радуясь ее ошибке.
— Шесть тысяч. Разряд!
Солнце наливается красным цветом. От воды поднимается пар. Мы никогда не играли с ней в теннис. Но разве это важно, когда мы вместе, и у нас наконец все хорошо?
— Нитевидный пульс.
— Глюкозу и Рингера, шесть кубиков. Через десять минут проверить состояние. Все.
И действительно, все.
***
Глава 7
Живой — Психотерапия — В порядке бреда — Товарищ старлей — Якоря и Ключи — Мальчик, Который…
У меня иногда складывается впечатление, что весь мир, все человечество медленно, осторожно идет по тонкой проволоке, натянутой над пропастью. И с боков этой проволоки — пустота, вверху рай, а внизу ад. И все, в общем, понятно. Упасть — никак нельзя. Но и наверх ты никак не запрыгнешь, хотя там хорошо, наверное. И в итоге все, что остается — это пугливо идти по проволоке, помня про ад, и надеясь, что вот за углом, вот за поворотом рай внезапно окажется чуть ближе. Ну хоть на ладошку. Ну чтобы хоть одним глазком.
Так к чему я это все. Сейчас мне почему-то кажется, что в 1984 году человечество, стоя на туго натянутой проволоке над адом, пошатнулось. Оно еще может восстановить равновесие, еще может удержаться. Но будет это непросто.
А ведь какое наслаждение, какое блаженство в полете! И пусть это даже полет с натянутой проволоки в адское пламя. Но за этот короткий миг, когда чувствуешь себя птицей, когда ты летишь — ты можешь отдать многое. Пусть даже ты летишь к смерти.
К смерти.
Лена!
Я открыл глаза. И ничего не понял. Белое вокруг все, сверкающее, расплывчатое, и ветерок обдувает. Где я вообще? «Я проснулся рано утром, я увидел небо в открытую дверь». Вот еще одна мысль — сейчас светло, значит, это день. А под землей мы бродили несколько часов, не больше. То есть примерно с восьми вечера до настоящего момента в моей памяти имеется дыра. Это не очень хорошо. Но и не очень плохо, я отлично помню и находки в репозитории, и наше задержание, и попытку побега.
«Прости, девочка».
И это тоже. Но я жив, относительно адекватен, сохранил память и рассудок. А это значит, ничего еще не закончилось. Это значит, еще повоюем.
В поле зрения вплывает что-то пахнущее лекарствами и еще чем-то. О, это же Виола. Значит, это что? Это медпункт. А я тут всего раз был до этого, в первый день, и ровно пять минут, поэтому и не опознал сначала.
— Я тебя, конечно, вчера просила подежурить в медпункте, — сообщает Виола, задумчиво глядя на меня сквозь очки своими гетерохромными глазами. — Но не предполагала, что ты для этого умудришься получить нарушение мозгового кровообращения, в просторечии микроинсульт. Тут ты меня удивил, пионер.
«Микроинсульт?»
— Принесли тебя вчера вечером бездыханного, — продолжает Виола. — Весь лагерь за твою жизнь боролся. Растирали тебя, антикоагулянты кололи… Так что дежурство твое сегодняшнее отменяется, раненый герой, сама справлюсь. Ладно. — Она делается серьезной. — Как врач, рекомендую до такого в дальнейшем не доводить. Меньше жирной и соленой пищи, меньше сладкого, меньше алкоголя, больше активного отдыха и прогулок на свежем воздухе.
— Ох, доктор, — разлепляю я губы. Хрипоте моего голоса может позавидовать Джигурда. — Без ножа вы меня режете. Как же я теперь без соленого, острого, сладкого и вкусного? И я уже не говорю об алкоголе. В человеческих ли это силах?
«А с вечерними прогулками на свежем воздухе у меня и так все отлично».
Виола хмыкает.
— Юморист… Геннадий Хазанов. — Она покачала головой. — Не везет мне в эту смену, юморист — сначала Шурик, потом Семен, теперь вот вы с Леной…
На моем лице, наверное, что-то отразилось, потому что Виола подняла брови.
— Она заходила сюда незадолго до того, как принесли тебя, просила что-нибудь от головы… Что-то не так?
«Это не значит почти ничего, кроме того, что, возможно, я буду жить».
— Нет, — отвечаю я не своим голосом. — Все нормально. Я, наверно, пойду?
— Постой, — хмурится медсестра, — я должна тебе выписать гипотензивное, восстановительное, плюс раствор ромашки…
— Я обязательно загляну еще, — обещаю я, торопливо обуваясь. — А без раствора ромашки и вообще жизни себе не мыслю!
И покидаю гостеприимный медпункт.
Мысль в голове одна: она жива! Ленка жива, и даже почти здорова — почти, потому что обращалась за медпомощью. Может, она сумела бежать? Может, ее пощадили? Может, это был очередной сон, а ты окончательно запутался в слоях этой приветливой реальности?
«Мы поместили еще один сон внутрь твоего сна, чтобы ты сходил с ума пока сходишь с ума.»
Пока лечу к домику Лены, успеваю оглядеть себя. Да нет, вчерашнее мне не приснилось и не привиделось. Костяшки на кулаках сбиты, запястья все еще ноют от наручников, колени ободраны. Одежда, правда чистая, но форма — она вообще одинаковая, может, и переодели. И еще… наклоняюсь, ощупываю голени. Ага — на правой нахожу на ощупь след от укола. Сюда меня и подстрелили. Такой же присутствует в районе седьмого шейного позвонка. А этим добили. После этого у меня была какая-то неприятность то ли с сердцем, то с мозгом, но теперь все снова в норме. Весело.
