Валерий Рожнов - Назад в СССР
Антон повернул голову, посмотрел по сторонам, и ему захотелось заорать еще громче – во все горло в этом холодном склепе, в этом царстве мертвых, в этом городе – но он только крепко зажал рукой себе рот.
Зачем? Кому это надо?
Он отошел в сторону и стал украдкой разглядывать людей, собравшихся в здании вокзала. Все они были плохо одеты в старомодную, лишенную ярких красок одежду. Нет – одежда на них была новая, но какая-то выцветшая… Они сидели молча, как на похоронах, и не смотрели друг на друга, словно пребывая в глубокой скорби. Один человек читал помятую газету. Антон не стал подбегать к нему перепроверять дату – все и так было понятно.
Но все же, как бы ни был Сталкер умен, все предусмотреть он не мог! Надо только найти его ошибку, и тогда вся эта конструкция, построенная с таким изяществом, рухнет! Так и только так! – решил Антон.
Он вытащил руки из карманов растянутых до неприличия тренировочных брюк, подошел к кассам и протянул в окошко три рубля.
– Один билет на ближайшую электричку до Москвы, – сказал он, пытаясь улыбнуться. – Эти подойдут? Других денег нет.
Молчание.
Улыбка.
– Выпил?
– Нет.
Кассир опустила глаза, отсчитала сдачу и вместе с билетом положила ее перед Антоном. Он взял билет и деньги и отошел в сторону. Посмотрел на билет. Там стояла дата – 30 апреля 1975 года.
– Ладно, – сказал себе Антон. – Игра продолжается. Мой ход.
Он вышел на улицу и спустился по ступенькам к Виктору. Тот поправил кепку на голове и спросил:
– Все нормально? Купил билет?
Антон спросил без обиняков:
– Слушай, ты Кафку читал?
– Нет. А кто это?
– Классик марксизма-ленинизма.
– Нет. Не читал.
– А зря. Мне понравилось!
– Что?
– Все! Все, что вы со мной сделали.
– Не понял…
– Как вы Кафку сделали былью. Лично для меня. Персонально.
– Ты о чем?
– А о том, что я не пони.
– Ты – не пони! – утвердительно заметил немного удивленный Виктор.
– Да, я не маленькая лошадка, которую водят под уздцы и на которой так любят кататься маленькие дети…
– Нет, я… я не понимаю…
– Сейчас поймешь! Смотри, видишь вон того мужчину, – Антон показал рукой на человека, только что прошедшего мимо них к вокзалу с чемоданом в руках. – Вон того – хорошо одетого, с чемоданом?
– Ну, вижу… и что?
– На нем заграничные шмотки! Тут таких не купишь! И чемодан новый, пластиковый.
– Ну, да… и что?
– Он не с вами!
– Он – не с нами, – сказал Виктор абсолютно серьезно.
– И тут вы прокололись. Смотри внимательно!
Антон повернулся и побежал за мужчиной. Тот уже зашел в здание вокзала. Виктор последовал за ними. В центре зала Антон настиг незнакомца.
– Скажите, пожалуйста, который час? – обратился к нему Антон вежливо.
Мужчина посмотрел на часы:
– Два тридцать пять, – ответил он дружелюбно.
– А какое сегодня число?
– А вы не знаете, молодой человек?
– Я забыл.
– 30 апреля.
– Отлично. Теперь осталось разобраться с годом…
Антон бросил взгляд на Виктора. Тот стоял, облокотившись о мраморную колонну, недалеко от входа.
– Какой сейчас год? – спросил Антон.
– Вы что, издеваетесь?
– Нет. Я забыл и год.
– Тысяча девятьсот семьдесят пятый.
Антон схватил мужчину за лацканы плаща и заорал ему в лицо:
– Хватит врать! Я буду спрашивать, а ты будешь отвечать! Иначе убью! Год?
– Семьдесят пятый, – испуганно пробормотал мужчина.
Антон стал трясти его так, что у того болталась голова, как у китайского болванчика, и казалось, что она сейчас оторвется и покатится, как мяч, по полу.
– Ответ неправильный! Жить хочешь?
– Да.
– Еще раз соврешь – задушу!
– Не бейте… не бейте меня, пожалуйста…
– Месяц? Год? Число?
– Март… нет апрель. Тридцатое апреля.
– Год?
– Семьдесят пятый…
– Ах ты сволочь! Тебя Сталкер научил так отвечать? Говори! Сталкер?
Антон повалил мужчину на пол, сел на него сверху и стал хлестать руками по щекам:
– Назови год! Еще раз назови год!
– Семьдесят… семьдесят пятый…
Антон размахнулся и хорошенько ему врезал. Шутки кончились, теперь все серьезно, решил он.
– Неправильно! Еще раз! Какой год?
По лицу мужчины потекли слезы. Он плакал, как ребенок. Это еще больше разозлило Антона. Он врезал ему с другой стороны и почувствовал сильную боль в руке. Вокруг уже собрались люди и молча смотрели за происходящим. Но никто не осмеливался вмешаться. Виктор качал головой, спрятавшись за мраморную колонну. Лицо его покрылось потом. За стенами гудел скорый поезд.
– Какой сейчас год? – заорал Антон в лицо мужчине в очередной раз.
У того что-то забулькало во рту, и ответить он не смог. Он что-то неразборчиво пробубнил себе под нос разбитыми губами и замолчал. Потом плотно закрыл глаза.
Антон сидел над ним с поднятым кулаком.
Кто-то в толпе закричал тонким голосом:
– Милиция! Кто-нибудь, позовите милицию!
Антон одумался, затравленно посмотрел по сторонам и стал выворачивать карманы мужчины в поисках мобильного телефона. Но там его не было. Ни в плаще, ни в пиджаке, ни в кармане брюк.
– Где твой мобильный? – закричал Антон. – Где он?
– Я… я не знаю.
Антон нашел кошелек, открыл его и вынул советские деньги.
– Это что? – спросил он негромко, подняв голову.
– Деньги, – прошептал мужчина.
Антон врезал ему оплеуху с левой. Сильно и резко. Голова мужчины дернулась. Он зажмурился и ждал следующего удара. На его щеке появилось большое красное пятно от кулака.
– Это что? – заорал Антон.
– Забирайте, забирайте все, – захныкал человек, не открывая глаз.
Красное пятно на его лице росло и растекалось, как лужа.
Антон подбросил вверх ворох советских денег. Красные, зеленые и желтые ассигнации запорхали в воздухе над головой, как яркие бабочки.
– Что забирать?
– Мои деньги…
– Какие это деньги? Ими только жопу подтирать!
Деньги кружили и падали вниз, устилая пол.
– Простите… простите меня, – заскулил мужчина.
– Позовите милицию! – кто-то крикнул из толпы уже громче.
Антон обвел всех округлившимися сумасшедшими глазами. Люди молча смотрели на него. В их лицах читался страх. «Что же со мной происходит? – подумал Антон. – Они смотрят на меня как на зверя. А на самом деле они – звери, а я – жертва. Меня загнали, загнали…»
Виктор покачал головой и надвинул кепку на глаза. Ему трудно было смотреть на эту агонию.
– Да кто-нибудь скажет мне правду? – закричал Антон в последний раз и вскочил на ноги. – Какое сегодня число? Какой год?
И тут толпа расступилась, и на Антона бросились сразу несколько милиционеров, кинули на пол и стали крутить руки…
– Какой год? – хрипел Антон.
Милиционеры подхватили его на руки с двух сторон и поволокли наружу. Люди молча расступились. Кто-то открыл дверь. Виктор отвернулся. Антон пытался вырваться, но ничего не вышло. Мужики попались сильные и злые.
На привокзальной площади его грубо запихнули в милицейский «уазик» и с сереной и мигалками повезли обратно в город.
Антон поелозил задницей по скамейке и прижал лицо к холодному стеклу. Тупо смотрел наружу. Из левого глаза по щеке медленно покатилась слеза.
Теперь он уже не был беспечным туристом.
В районном отделении милиции Антона первым делом сфотографировали и взяли отпечатки пальцев. Он больше не сопротивлялся – не имело смысла. Потом его запихнули в «обезьянник». Там он провел около пяти часов в полном одиночестве. Сидел на деревянной скамейке с прикрученными к полу ножками, ходил взад-вперед, как узник Гуантанамо, пытался отжиматься, чтобы не потерять форму. Потом пришел толстый сержант и повел его на допрос по длинному коридору с потертым линолеумом. Антон обрадовался – все-таки какое-то разнообразие.
Сержант завел его в небольшой кабинет с портретом Дзержинского на стене и усадил напротив еще более тучного майора. Тот поднял голову и посмотрел на Антона. Вдобавок к перевязанной голове на лице Антона прибавилось еще несколько синяков. Но в любом случае в этом кабинете он выглядел уместно.
– Имя? – спросил Майор.
– Антон.
– Фамилия?
– Радимов.
– Отчество?
– Александрович.
– Год и место рождения?
– 1976 год. Москва.
В кабинет зашел капитан и сел за другой стол.
– Извините, товарищ майор, – сказал он, – опоздал.
– Год и место рождения? – повторил майор, переведя взгляд.
– 1976-й. Москва.
Майор и капитан посмотрели друг на друга.
– Издеваешься? – спросил майор.
– Нет.
– Тогда смотри сюда.
Он повернул стоящий на столе календарь к Антону. Там была открыта дата – 30 апреля 1975 года.
– Еще раз – год и место рождения. И без глупостей, на тебе уже разбой сидит.
