Владимир Софиенко - Небесная кобра
До базы было рукой подать. В том месте речушка Змеёвка делала ещё один причудливый поворот. Её так и назвали за то, что прямых мест в ней раз-два и обчёлся — кружила она по тайге серебряной змейкой туда-сюда. Звонко бежит между болотцами и озерками, озорно перекатывается по пихтачам и ельникам. Такая речка — беда для путешественников. Держишься её левого берега, глянь — а она уже справа бежит. Наверное, и с дедом Семёном она сыграла недобрую шутку — погружённого в свои мысли, завела его подальше от заветного пихтача, будто жаль стало ей для деда таёжного лука.
А ещё, как на грех, ружьишко своё дома оставил… Поразмыслив, дед решил переждать ночь на старой базе: «Пойдём, Умка. Знать, судьба нам ночевать в тайге. Авось обойдётся!»
Лес кончился неожиданно. На Семёнчика уставилась своими осиротелыми проёмами окон контора треста «Сибпромохота». Солнце уже касалось верхушек деревьев, вечерело, надо было готовиться к ночлегу. По дороге Семёнчик плотно набил рюкзак хворостом и, увидев под ногами подходящую деревину, схватив её за один край, поволок к месту будущего ночлега.
Асфальтовая дорожка, ведущая от решётчатых ворот вдоль покосившегося, наполовину сгнившего забора со следами отколупывающейся зелёной краски, заросла травой. Всюду валялись ржавые железки, болты, гайки, куски труб, согнутая в диковинные клубки проволока и всякий другой хлам, указывающий на полное запустение некогда процветающего предприятия. На первом этаже конторы когда-то находился гараж. Теперь сорванные с петель железные ворота валялись неподалеку от входа. «Черметовцы орудовали, — догадался дед Семён. — Как же они собирались вывезти такую громадину? Чудно!» Оставив рюкзак и деревину в гараже, он решил сделать ещё одну ходку за дровами. Острым охотничьим ножом нарезал лапника, поверх уложил толстую сухую ветку, хорошенько стянул один край ремнём и, ухватив за свободный край, поволок своё будущее лесное ложе в гараж. Уже на самом выходе из тайги, у глухого распада, Семёнчик приметил зелёную щетину колбы. «А вот и ужин!» — довольно думал он, когда аккуратно срезал зелёные побеги и набивал ими карманы куртки. Возле гаража Умка, крутившийся всё время рядом, вдруг насторожился, в глотке у него глухо заклокотало, но в голос не залаял. Он с тревогой смотрел туда, где тёмная лента реки, тянущаяся прямо около километра, делала крутой поворот, скрывалась из виду. Дед Семён знал своего пса — Умка понапрасну тревожиться не станет. «Эх, ружьишко дома оставил…» — пронеслось у него в голове.
Через пару минут и до Семёнчика долетел низкий ровный звук. Что это?.. Из-за облаков вынырнул самолёт и, всё быстрее и быстрее увеличиваясь в размерах, стал приближаться к полуразрушенным постройкам «Сибпромохоты». Умка, приподнявшись на задние лапы, звонко, заливисто залаял. Выйдя из оцепенения, Семёнчик, повинуясь какому-то бессознательному внутреннему порыву, махнул крылатой машине. Тёмный силуэт самолёта пошёл на разворот. Снова зайдя в створ реки, машина стала снижаться. Почти задевая шасси верхушки деревьев, она долетела до начала плато и, нырнув вниз, коснулась тёмно-бурых плит каменистой поверхности пляжа, которые тянулись вдоль правого берега речки.
Из-под колёс взметнулось облачко пыли, двигатель надрывно взревел, и, замедлив ход, винтокрылая машина покатила вдоль речки в сторону базы. Забор в том месте уже окончательно сгнил, щерясь в небо редкими столбами пролётов, и Семёнчик мог видеть, как из кабины военного самолёта (именно военного!) вылез лётчик в кожаной куртке и шлеме. Спрыгнув на землю, он жестом подозвал остолбеневшего деда. Семёнчик не сомневался — перед ним стоял военный истребитель времён Второй мировой войны! Уж он-то насмотрелся этой техники на ремонтных площадках! В тот военный год их семья жила в Красноярске. Отец Семёна Пантелеймон был механиком, как говорится, от бога, мать сутками пропадала в госпитале, вот и болтался пятилетний Сёма то в госпитале, то на ремонтной площадке.
Там и приклеилось к нему на всю жизнь ласковое «Семёнчик». Ремонтники то и дело подзывали: «Семёнчик, принеси это! Семёнчик, подай то!»
Тогда основной американской машиной, идущей на фронт, был истребитель Aircobra, или просто «кобра», как её называли летчики. Самолёт неплохо себя зарекомендовал в бою, но к русским морозам был совсем не готов. Вот и приходилось ремонтникам в Красноярске адаптировать машину к российским широтам: меняли непригодную для студёной погоды резину, заморские антиобледенители на наши — морозоустойчивые да трубки покрепче ставили. Некоторые лючки на «кобре» были настолько малы, что в рукавице только детская ручонка и могла пролезть, а без рукавиц работать было невозможно — пальцы на морозе мигом деревенели. Вот и намёрзся тогда маленький Сёма, помогая взрослым, чем мог.
Именно туда по красноярской воздушной трассе Уэлькаль — Сеймчан — Якутск — Киренск — Красноярск перегоняли американские самолёты наши пилоты по договору союзных государств. Там в короткие минуты отдыха механики передавали услышанные от лётчиков истории об опасных, а подчас и гибельных перелётах через Чербский и Верхоянский хребты, Оймякон, где самым страшным врагом наших асов были лютые морозы. Рассказывали, к примеру, о лётчике Терентьеве, как-то у Верхоянского хребта у его «кобры» отказал двигатель. Так вот он сумел посадить машину в непроходимой тайге прямо на речку. Говорят, если бы не оленеводы — так замёрз бы. Накрепко засела в памяти маленького Семёнчика услышанная история, часто он представлял себе этого Терентьева, а по ночам и сам вместе с ним геройски сажал «кобру» в лесу и встречался с оленеводами.
Чего только ни передумал, чего только ни припомнил дед Семёнчик, пока приближался к истребителю, заодно и себя в очередной раз поругивал, что оставил дома ружьё. Потом и вовсе успокаивал себя, что самолёт, дескать, принадлежит какому-нибудь историко-патриотическому клубу да неопытный пилот заблудился. Дед не раз видел телепередачи с такими игровыми баталиями, когда участники, переодевшись в форму солдат разных эпох, а то и вовсе облачившись в латы, ходили стенка на стенку. Ну, дети детьми! Чем только народ себя не развлекает! Их бы удаль да на сенокосе. А самолёт-то с каждым шагом становился всё ближе и ближе — пилота уже разглядеть можно. Что-то подсказывало деду: всё, чем он себя только что успокаивал, — выдумки. Настороженная поза, расстёгнутая кобура, нервно подрагивающие кончики пальцев у рукояти пистолета, подозрительный взгляд усталых цепких глаз выдавали сильное напряжение человека.
Как ни старался Семёнчик идти твёрдо, колени его предательски подрагивали. Чуя недоброе, вытянув вперёд смолянистую морду с белым «бланшем» под правым глазом, будто перед ним добыча, рядом опасливо шёл Умка. Истребитель картинкой из далёкого военного детства лачил глаза свежей краской. Нос самолёта опирался на длинную тоненькую стойку и в сгущающихся сумерках напоминал неуклюжего гигантского таёжного комара, впившегося жалом в камень.
— Лейтенант Терентьев, лётчик, — первым представился пилот.
— Дед Семён, танкист, — вспомнил Семёнчик былые армейские годы и даже как-то приободрился.
— Шутник ты, отец, — чуть улыбнулся лейтенант, — в русско-японскую танков ещё не было.
После крепкого рукопожатия он как-то сразу обмяк — усталость взяла своё, снял шлем, обтёр рукавом взмокший лоб.
— Совсем вымотал меня Верхоянский, двигатель забарахлил, думал, всё — конец. А тут гляжу — полосочка вдоль речки что надо — ровная, гладкая.
У этого коня чуть что — нога передняя подламывается, а сейчас ничего, выдержал. — Лейтенант ласково посмотрел на «комариное жало».
— Населённый пункт далеко?
— Да как сказать? — замялся Семёнчик. — Если вдоль реки — одно дело. Напрямки, через чащу — другое.
— По карте показать сможешь?
— Чего же не смочь. — Нижняя губа Семёна обидчиво оттопырилась.
Лейтенант снял планшет, развернул карту.
— Вот здесь, — дед уверенно ткнул пальцем и, немного поколебавшись, заглянул лётчику в глаза: — А ты откуда, сынок? — от былой настороженности деда, казалось, не осталось и следа.
— Бдительность проявляешь, отец? Правильно. Время сейчас такое. Посветить есть чем? — Лётчик зачем-то расстегнул нагрудный карман.
— Я сейчас костёр налажу — холодно уже, — засуетился дед.
— И то верно, заодно поужинаем. Как тут у вас с продуктами?
— Да есть маленько. — Семёнчик вспомнил о краюхе хлеба на дне рюкзака и душистом сале, предусмотрительно захваченных на всякий случай. С колбой это уже деликатес! Он в предвкушении вытащил из кармана добрый пучок таёжного лука.
— Ничего, отец, — увлажнившиеся глаза лейтенанта вдруг загорелись ненавистью.
Он смотрел, как на западе зарево цвета киновари уже залило своим огнём пики вековых деревьев, и отблески этого пожара трепетали в его глазах.
