Архонт росский (СИ) - Мазин Александр Владимирович

— И вам хорошего, — рассеянно бросил им вслед Алп-Барик бар Еремия.

Снаружи была ночь. Темная, безлунная, теплая. Полная звуков ночной степи, каждый из которых был знаком хузарам.

— Твой конь, тархан! — почтительно произнес один из сопровождавших Ноама хузар.

Конь Машега нашел его сам. Фыркнул в ухо.

Оба вмиг оказались в седлах. Земля стала дальше, а звезды ближе. Настоящий хузарин живет в седле, а на земле сразу слабеет.

Сопровождавшая Ноама и Машега полусотня тронулась. Кони шли по дороге уверенно: чтобы найти путь домой, свет им не требовался.

Ухнул филин. Машег передразнил его: тоже ухнул три раза, а потом еще один.

Из темноты прилетело ответное уханье.

Никто из Ноамовых хузар не обратил внимания на Машеговы потешки. Захотелось тому развлечься, и развлекся. Он веселый, Машег бар Захариах.

Отряд рысил по дороге. К рассвету, когда хузарские ворота в Киеве откроются, они будут там.

Алп-Барик глядел на спокойное личико юной женщины. Иногда та улыбалась во сне и совсем по-детски чмокала губами. Нет, этот бар Захариах ничего не понимает в женщинах. Если баба лежит как мертвая или покорно подставляет тебе свою щелку, это так же скучно, как оседлать снулую кобылу. Баба под тобой должна играть, скакать, выгибая спину, бить задом, пытаясь сбросить, а только потом рвануть бешеным безумным галопом, хрипя перехваченным твоими руками горлом! Вот такую скачку любит он, воин Барик. И та начнется не сейчас, когда женщина спит, а когда она откроет глаза, увидит его, Алп-Барика, и захочет вонзить ногти ему в лицо.

Этот мальчишка Машег ничего не понимает в наслаждениях. А бар Раффа, которого по наущению влиятельной родни сделали тарханом и отправили сюда, к русам, ничего не понимает в благе Хузарского хаканата. Да, здесь есть неплохие воины, а меха, которые привозят отсюда, дивно хороши. Но воинов у хаканата хватает и своих, а не хватит, так можно купить исмаилитов. То, чего не хватает всегда, это золото. А золота здесь нет. Золото — у роман. Золото — у эмиров магометанских. Не у русов. И потому они слабы, и нечего им потакать. Те, у кого нет золота, всегда будут рабами тех, у кого оно есть. Может быть, не сразу. Может быть, сначала придется пригнуть их, рычащих от бессильной ярости, к земле и показать настоящую силу. И тогда они поскачут туда, куда направит хозяин. Поскачут сами, хрипя от восторга и визжа от наслаждения быть покорными… Так же, как очень скоро зарычит и завизжит эта своенравная девчонка.

Алп-Барик представил, как он перехватывает эти тонкие руки с хищно скрючившимися пальцами, опрокидывает ее на живот, наваливается сверху, прижимая животом дергающиеся ягодицы…

Алп-Барик так погрузился в мечты, что не сразу услышал снаружи очень характерный шум. А когда услышал, то бросился уже не к луку, а к сабле, потому что рубились уже у самого шатра.

Не жалея дорогой парчи, Алп-Барик широким взмахом рассек стенку шатра до самого низа и выскочил наружу…

И опустил саблю. Потому что увидел только спины. И это были спины своих, вернее, хакановых исмаилитов, которые плечом к плечу бились против множества воинов, окруживших шатер Алп-Барика. Сколько их и кто они, Алп-Барик не видел, потому что, стоя на земле, был невелик ростом, но и без того было понятно: исмаилитам, лучшим воинам хакана из тех, что сражаются пешими, приходится непросто. Но они держали оборону вокруг его шатра, и это радовало. Может, еще и обойдется.

Тем не менее Алп-Барик пожалел, что послушался Ноама и не взял с собой родовую сотню. Сто умелых всадников перебили бы врагов, как уток. Интересно, кто посмел на него напасть? Не печенеги. Те не бьются пешими. Неужели русы? А может, это разбойники с севера, которых так любят нанимать в охрану византийские правители?

Ничего, скоро Алп-Барик это узнает. Когда застигнутые врасплох исмаилиты окончательно проснутся и обратят врага в бегство.

Но вышло иначе. Строй потомков Исмаила прорвался сразу в нескольких местах и в считаные мгновения.

Алп-Барик кинулся в бой не раздумывая. Сабля в его руке запорхала стрекозиным крылом…

И увязла в подставленном ребром щите. Кто-то сбоку взревел чужим лающим голосом, и через секунду сдавленный с трех сторон девятый сын могущественного шеда Еремии понял, что чувствует прижатая сапогом курица…

— Как она? — спросил Сергей, кивнув на бессмысленно шевелящую губами и подхихикивающую девушку.

Сейчас в ней не осталось ни малейшего сходства с Искорой. Все-таки не одно только личико делает красотку красоткой. На эту девку Сергей даже не взглянул бы. Хотя, может, дело в наркоте, которой ее угостили хузары. Верно говорили в его первой жизни: наркотики — смерть. Души, тела, красоты…

— Она в порядке, — сказал Дёрруд. — Но показывать ее хузарину не стоит. Догадается, что твоя жена — не настоящая.

— Стал бы я настоящей рисковать, — хмыкнул Сергей. — Хотя эту, если что, тоже было бы жалко.

— Ее родня знала, что может быть, — подал голос Милош. — И она тоже. Все согласились, и не за так. И не зря. Жива девка. И с богатым приданым теперь. Что со всем этим добром делать? — Милош окинул взглядом богато оборудованный шатер Алп-Барика. — Возвращать не будем?

— С чего бы? — удивился Сергей. — Добыча есть добыча. И все, что на хакановых муслим взяли, — тоже. Рубахи им оставьте. И штаны с сапогами. Раненых у них много?

— С дюжину наберется, — ответил уже Грейп. — Семеро до утра не дотянут. Добить?

— Зачем? Пусть помучаются. А вот похороним всех по их правилам. Я потом с их старшим поговорю.

— Нет у магометан теперь старших, — сказал Милош. — Храбрецы. Все легли.

— Тогда пусть выберут старшего из младших, — велел Сергей. — И я хочу, чтобы они присутствовали при нашем разговоре с Бариком. Видаки нам пригодятся.

— Сделаю, — кивнул Милош. — Там у них трое по-нашему немного понимают, и по-ромейски тоже.

— А по-хузарски, надо полагать, болтают все, если в Итиле служат. — Сергей снова глянул на девку. Вроде приходит в себя. Ну и ладно. — Дайте ей попить, и пусть поспит пока, — распорядился Сергей. — А с нашим героем-любовником мы снаружи поговорим. Милош, Грейп, организуйте. Дёрруд, если я дам знак, попугай его немного. Но не попорти. Мы его не физически, а морально покалечим, — сказал он по-ромейски.

Его не поняли, но переспрашивать не стали. Знали уже: вождь время от времени выражается непонятно. Но это он сам себе. Если им, то непременно все толково разъяснит.

— Вот ты какой, бабский крадун, — произнес Сергей по-хузарски, присаживаясь на корточки напротив пленника.

— Я — Алп-Барик! Немедленно меня освободи, иначе мой отец уничтожит и тебя, и весь твой род!

Сказано было по-настоящему гордо и с достоинством. А это очень непросто, когда стоишь на коленях, а могучий нурман держит тебя за волосы, задирая голову кверху. Так, чтобы торчащая вперед прежде ухоженная, а нынче грязная и спутанная бородка не мешала перерезать горло.

— Его отец — великий хакан Беньяху? — спросил Сергей по-хузарски у исмаилита, которого выжившие хузарские гвардейцы выбрали старшим.

— Нет.

Наемник хакана Беньяху тоже выглядел гордо. Может, потому, что ему оставили обувь?

— Тогда почему вы с ним?

— Так сказал тот, кто купил наши сабли.

— Что ж, это было хорошее приобретение, — сказал Сергей. — Ваши сабли стоят дорого.

— Но вы нас побили, — спокойно констатировал исмаилит.

— Нас было больше. И мы взяли вас врасплох. Значит, он не сын хакана? Это хорошо. Скажи мне, мохарим, как у вас поступают с теми, кто ворует чужих жен?

— Тот, кто похитил жену правоверного, подлежит смерти, — ответил исмаилит. — После оскопления. Но, — на всякий случай уточнил он, покосившись на Алп-Барика, — речь идет о жене правоверного.

— Хороший закон, — одобрил Сергей. — Мы другой веры. Да и он тоже. Но законы у нас схожи. Так и поступим. Только сначала…