Архонт Варанги (СИ) - Каминский Андрей Игоревич

Архонт Варанги

Пролог

Ночь распахнула свои черные крылья над Доростолом и полная Луна, взойдя на усыпанный звездами небосклон, отразилась на глади Дуная. Сразу в двух своих обличьях, — Ночи и Смерти, — собирала кровавую жатву Морана-Смерть, чей бледный лик навис над превратившимся в поле брани речным берегом: залитым кровью, заваленным мертвыми телами. Мертвецы, — и голубоглазые гиганты-русы и чернявые худощавые ромеи, — жестокие враги при жизни, сейчас лежали, объединенные смертью, с оружием в окоченевших руках, в доспехах, пробитых мечами и копьями, уставившись в звездное небо остекленевшими глазами. Вдали разносился вой волков и крики ночных птиц, слетавшихся на обильную поживу.

Но вот скрипнули ворота и ночные твари порскнули в стороны, прячась по темным углам и уступая дорогу вышедшему из крепости отряду. Рослые воины в белых рубахах и длинных шароварах, с длинными чубами на бритых головах, с мечами и чеканами на поясе, бродили меж трупов, выбирая своих и стаскивая их в большие груды возле реки. Другие воины меж тем сносили на берег разное сухое дерево и вообще все, что могло гореть, тщательно обкладывая им тела павших товарищей.

Вот раздался мерный цокот копыт — и воины расступились, уступая дорогу белому жеребцу, с крашенной в черное роскошной гривой. На коне восседала красивая женщина, с бледным лицом и темно-русыми волосами, украшенными красной кикой с длинными бусами из черного янтаря и красного жемчуга. На женской шее чуть слышно позвякивали серебряные подвески-лунницы, стройное ладное тело облегало длинное белое платье с причудливой черной вышивкой. Самого коня вел в подводу невысокий крепко сложенный мужчина, чуть старше тридцати на вид: курносый, с длинными светлыми усами и таким же светлым чубом на бритой голове. Он носил черную рубаху, покрытую красной вышивкой, такого же цвета штаны и высокие сапоги. С пояса воина свисал длинный меч в ножнах, покрытых замысловатым рисунком; в ухе его болталась золотая серьга с алым рубином и двумя жемчужинами. Синие глаза сверкали дико и мрачно, как у попавшего в капкан зверя, переводившего угрюмый взгляд с залитого кровью поля, на недалекую возвышенность, где стоял вражеский лагерь. Там горели костры, мелькали черные силуэты, ветер доносил негромкое ржание лошадей и приглушенные разговоры: в ромейском стане этой ночью тоже никто не мог сомкнуть глаз.

Святослав, Великий Князь Киевский, подвел коня к огромному костру и помог спешиться женщине в кике. Один из стоявших рядом волхвов протянул ему горящий факел и князь, взяв его, шагнул к костру.

-И да пусть видят враги наши, — звучный голос раскатился над рекой, подобно приглушенному раскату грома, — что русы не ремесленники, что в поте лица добывают хлеб свой, но мужи крови и стали, что живут мечом, с меча кормятся и от меча же погибают. Таким был и Икмор, лучший из воев моих, мой побратим и верный товарищ. Десять по десять греков пало от его руки, прежде чем настиг его последний удар. Да примет его Мара-Смерть в свои объятья и да препроводит его в дружину Перуна, первого из Богов, что дарует нам волю к сражениям, а мы взамен даруем ему кровь врагов наших, проливая ее на поле брани.

Святослав поднес факел к погребальному костру и дерево, вместе со всякой рухлядью, обложившей тела мертвых русов, заполыхало ярким пламенем. Один за другим подходили к мертвым волхвы-факелоносцы, швыряя все новые факелы, и все новые костры вспыхивали над берегом, освещая дорогу умершим в чертоги богов.

Во вражеском лагере у входа в роскошный шатер, украшенный кесарским штандартом, стоял невысокий, ладно сложенный человек со светлыми волосами. Он носил золотой шлем и пурпурный плащ, накинутый поверх золоченного клибаниона. Холодные, будто два кусочка синего льда, глаза неотрывно следили за языческим действом.

— Может лучше бы тебе поспать, басилевс, — послышался рядом негромкий голос, по которому император ромеев, узнал Анемаса, командира императорской гвардии «Бессмертных» — завтра будет славный день, который негоже встречать спросонья.

— Славный день или славная гибель, — мрачно отозвался Иоанн Цимисхий, — на все воля божья. Главное одно — завтрашняя битва должна, наконец, покончить с этой осадой.

— Так и будет, о божественный, — Анемас склонил голову, — языческие боги не помогут катархонту русов против тех, кто верен Богу Истинному.

Император молча кивнул, не отрывая взгляда от костров, возле которых по-прежнему творился непонятный обряд, становившийся все более жутким. Жрецы, запалив все костры, принялись резать глотки сведенным на берег реки пленным, чтобы удовлетворить жажду крови духов смерти и тьмы, что слетались этой ночью на свой жуткий пир. Не остались без жертв и речные духи, в честь которых топили черных петухов. А за спинами князя и жрецов, княгиня Предслава, вещая дева, первая из жен Святослава, шептала древние заклятия, обращенные к Той, Кто владычествует в Смерти. Древней, замогильной жутью веяло от этого обряда и кровавая жертва, приносимая на берегах Дуная, наполняла сердца ромеев одновременно справедливым гневом и суеверным страхом.

— Можно ударить по ним сейчас? — неуверенно предложил Анемас.

— Нет, — покачал головой император, — ночью они будут особенно настороже. Пусть все наши воины видят зверства россов — тем яростнее будут сражаться завтра.

— Говорят, ты вызывал катархонта россов на поединок, — продолжал командир императорской гвардии, — но он отказался, презренный трус!

— Он не трус, — качнул головой Цимисхий, — и не дурак. Он ответил, что в сражении у нас будет не раз случай сойтись в бою — что же, там и проверим, кому благоволит Бог.

Погребальный костер все еще горел, бросая багряные отблески на черную воду, когда на плечо князя русов легла прохладная узкая рука.

— Что ты видела сегодня, жена? — не оборачиваясь, бросил Святослав, — боги даруют мне победу или все еще гневаются на меня?

— Боги сказали, что завтра ты не победишь в сражении, — Предслава почувствовала как напряглось плечо под ее пальцами и торопливо добавила, — но ты же сможешь его не проиграть...если принесешь Перуну особую жертву.

— Особую? — Святослав наконец обернулся, испытующе вглядываясь в лицо Предславы, — о чем ты говоришь?

— Боги гневаются, — тихо сказала Предслава, — ты пролил родную кровь.

— Потому что не мог иначе, — Святослав помрачнел лицом, — Глеб предал меня.

— Я знаю, любый, знаю, — сказала Предслава, — и боги знают это...но и простить не могут. Есть только одна жертва, что очистит тебя от братоубийства...жертва, которую примет Перун в самом грозном из своих обличий.

— Что за жертва? — отрывисто бросил князь. Предслава отвела взор, будто замешкавшись, потом, решившись, вскинула голову, заглянув мужу прямо в глаза.

— Мне открылось, — тихо сказала она, — что если ты не проиграешь в завтрашней битве, то Доростол и Переяславец останутся за тобой и править Болгарией, да и всей Русью будет твой сын. Вот только...только это будет не наш с тобой сын.

Святослав отшатнулся, словно ужаленный плетью, неверяще уставившись в лицо жены. Из огромных темно-зеленых глаз капнуло влагой — и в тот же миг позади Предславы раздался негромкий плач. Глянув через плечо жены, Святослав заметил стоявшую за ее спиной пожилую повитуху, державшую на руках новорожденного младенца. Он снова перевел взгляд на жену, но та лишь горестно вздохнула.