Геннадий Марченко - Обратно в СССР
Москва встретила нас солнечной погодой. Вера Николаевна с супругом сердечно со мной попрощались, отправившись с Казанского вокзала по своим делам, а я спустился в метро. От «Комсомольской-кольцевой» проехал две остановки до «Новослободской», поднялся на улицу и через десять минут пешего хода был на Сущёвской, возле парадного крыльца издательства «Молодая гвардия».
В день отъезда из Пензы я потратил почти 15 рублей на междугородные переговоры, узнавая в справочных телефоны издательств и донимая литературных сотрудников. Первым делом отзвонился в «Художественную литературу», но там меня огорошили известием, что издают только зарубежных и русско-советских классиков. Так что шансов пристроить хотя бы одно из двух произведений у меня практически ноль. Посоветовали попробовать удачи в издательстве «Молодая гвардия». Там печатают и молодых прозаиков-поэтов, к тому же в их ведении находится несколько журналов. Также порекомендовали заглянуть в журнал «Юность», где вроде бы приветствуются молодые авторы. Не в смысле возраста, а в смысле известности, хотя и в свои 35 лет я в любом случае, наверное, считался бы молодым автором.
Я дозвонился и в «Молодую гвардию», и в «Юность». И там, и там предложили привезти рукописи, но ничего не обещали. Но почему-то я был уверен, что произведения Пикуля и Астафьева по-любому их заинтересуют.
В «Молодой гвардии» меня направили к заведующему редакцией по работе с молодыми авторами – подтянутому, слегка седоватому Иннокентию Сергеевичу Блохину. Тот резво встал из-за стола, протянул мне руку, предложил садиться. Поинтересовался, что за вещи я им привёз, заодно попросил вкратце рассказать о Пензе, чем живёт провинция, тут же вспомнив какую-то ничего не значащую историю, связанную с моим городом.
На прощание Блохин вручил мне свою визитную карточку, что для того времени считалось, наверное, чуть ли не признаком аристократизма.
– Звоните не раньше чем через месяц, к тому времени мы ваши рукописи постараемся прочитать, – напутствовал меня заведующий.
В редакции «Юности» всё прошло по похожему сценарию. Так уж получилось, что один сотрудник отдела прозы находился в отпуске, а второй был на больничном. Поэтому меня принял сам главный редактор Борис Полевой, автор знаменитой «Повести о настоящем человеке». Я проникся важностью момента. Ведь в той жизни мне не довелось видеть вживую легендарного писателя. Борис Николаевич (гляди-ка, прямо как Ельцин) оказался человеком без апломба, то и дело говорил «голубчик», в общем, мы легко нашли с ним общий язык. «Вот он какой – Борис Полевой», – родился в голове экспромт.
Он принял у меня обе рукописи, обещал, если время будет, в ближайшее время ознакомиться с ними лично. Но понадеялся, что вскоре выйдет хотя бы один сотрудник отдела прозы, а то у него и так работы выше крыши. В конце разговора Полевой протянул мне листочек с нацарапанным на нём номером своего рабочего телефона.
Я вышел на улицу, напевая под нос «Миллион алых роз», и тут мне в голову спонтанно пришла мысль сделать Вале небольшой подарок. Ведь эту песню на музыку Паулса Пугачёва впервые спела, если мне не изменяет память, в начале 80-х. Однозначно Вознесенский ещё не сочинил стихотворение, воспевавшее историю любви грузинского художника Нико Пиросмани к актрисе Маргарите. И почему бы не подсунуть стихи в ту же «Юность», выдав их за текст, написанный простым завмагом из Пензы?
Или, раз Валя работник торговли, может, лучше сунуться со стихами в журнал «Работница»? Издание вроде рассчитано больше на женщин, вот пусть и автор будет женщина.
Тогда следующий вопрос: как найти редакцию «Работницы»? Ответ я получил, вернувшись в приёмную «Юности». Менее чем через час я прибыл по указанному адресу. По пути запасся шоколадкой, которая перекочевала к секретарше главного редактора, за что та быстро отпечатала стихотворение за подписью Валентины Колесниковой, заведующей овощным магазином из Пензы, ударника коммунистического труда, заботливой матери и просто хорошего человека. Внизу был указан домашний адрес, который, надеюсь, запомнил правильно.
Единственное, я заменил несколько слов в тексте. Вместо «Он тогда продал свой дом, продал картины и кров» я вписал: «Продал он всё, что имел, продал картины и кров»… Просто мне всегда казалось глупо, что Вознесенский упоминает одновременно и дом, и кров, ведь по смыслу это одно и то же, как говорится, масло масляное.
Один из двух экземпляров текста я оставил себе, а второй вручил заведующей отделом поэзии, вкратце рассказав о поэтессе из магазина, впечатлённой случайно прочитанной где-то историей художника Пиросмани. Не выпускавшая сигареты из накрашенных ярко-красной помадой губ женщина в возрасте под пятьдесят быстро прочитала стихотворение, потом ещё раз, уже более вдумчиво, и наконец сипловатым голосом вынесла вердикт:
– Беру!
Мы вежливо распрощались, и с чистой совестью я покинул редакцию журнала.
Кстати, что касается третьих экземпляров «Крейсеров» и «Печального детектива», то они лежали дома, под присмотром Валентины. Ещё перед отъездом мне в руки попали местные газеты «Пензенская правда» и «Молодой ленинец». В те годы в периодике активно печатали прозу и стихи, особенно провинциальных авторов. Появилась идея: не попробовать ли предложить пензенским изданиям свои рукописи. Ну а что, известность на местном уровне лишней не будет. Чем больше обо мне узнает людей – тем лучше! И тогда, не исключено, с получением документов – а получать их всё равно рано или поздно придётся – не будет больших проблем.
Кстати, я одно время баловался стихами. Кое-что даже помнил. Но для публикации в периодической прессе вряд ли они подойдут, например такие:
Мальчик с кухонным ножом
Отомстил обидчику:
Ночью к спящему пришёл
И порезал личико.
Или:
Как-то раз решили дети
Поиграть в маньяков:
Расчленён тупой ножовкой
Добрый дядя Яков.
Не прокатит и вот такой «чёрный юмор»:
Если вены режешь хмуро
В ванне с тёпленькой водой,
Ты скорее всего дура
И страдаешь ерундой!
Редакторам наверняка покажется мрачноватым и стихотворение «Эпитафия»:
Придёт и наш с тобой черёд
Лежать под гробовой доскою,
Вот только знать бы наперёд,
Кто вспомнит о тебе с тоскою,
Кто на могилку принесёт
Живой букет из белых лилий
И тихо над тобой всплакнёт,
Кусая губы от бессилья?
А может, будешь ты лежать,
Забытый всеми в одночасье.
Нам не дано предугадать,
И в этом, друг мой, тоже счастье.
Так, а что же можно предложить? Память, давай уже, напрягись… Вот!
Не болей, моя хорошая,
Я страдаю, как и ты,
И таблетки, как горошины,
Покупаю, не цветы…
Я горячий чай с малиною
Принесу тебе в кровать,
Одеяло я с периною
Буду нежно поправлять.
Ты в болезни тоже милая,
Хрупкая, как мотылёк,
Что летит, трепещет крыльями,
На горящий фитилёк.
Но пора уже поправиться,
Хватит нежиться, мой друг.
Мне с хозяйством не управиться,
Не хватает твоих рук.
Не хватает стряпни лакомой,
Отутюженных штанов
И улыбки твоей ласковой…
Моя верная любовь!
Ну а что? Вполне лирично, с долей тонкого юмора, про любовь-асисяй, опять же… Не фонтан, конечно, но для провинциальной газеты, думаю, сойдёт. Или всё же лучше напрячь мозги и сочинить что-то более приличное? А то ещё обвинят в графоманстве, поставят на тебя клеймо…
После некоторых размышлений я решил, что местная периодика всё же перебьётся без моей прозы. Нечего размениваться по мелочи. Главный расчёт – на «Молодую гвардию» и «Юность». Вот где меня ждут известность и признание! А вот стихи как сочиню, так и занесу, мне не жалко.
Хм, вот уж никогда не думал, что я настолько тщеславный, что уже делю шкуру неубитого медведя. В глубине души оправдываю себя, что всё это делается ради достижения какой-то великой ЦЕЛИ, но что-то эта самая ЦЕЛЬ пока толком не вырисовывается. Пока я чисто несу себя в массы за счёт Пикуля и Астафьева. При этом обдумываю варианты с более реальным и быстрым доходом. То же производство пакетов – ну, там ещё конь не валялся, нужно выяснять технологию производства. И неизвестно, как крупно придётся вкладываться.
Прикидывал я и вариант с пошивом джинсов, и даже производством «варёнок». А что, залил «Белизну», довёл до кипения и макаешь в кастрюлю или ведро джинсы. В 12 лет с другом проводили эксперимент, от матери, помню, хорошо влетело. Но тем не менее получились настоящие «варёнки». В моду они вошли в 80-х, так что и в этом можно стать первопроходцем. Тем более тут вложения должны быть поменьше и сам процесс попроще.
Оставшиеся до отъезда домой полдня я бродил по Москве. Ну как же без посещения Красной площади?! В той жизни я не смог попасть в Мавзолей. То ремонт, то не до Ленина было… А сейчас Мавзолей работал, и я не мог упустить возможность взглянуть на останки вождя мирового пролетариата. Правда, пришлось отстоять солидную очередь, в которой присутствовало немало иностранных туристов. Немного удивился тому, что Ильич в своём саркофаге словно светился изнутри. После Мавзолея прошёл вдоль Кремлёвской стены, где нашли последнее пристанище видные деятели партии и советского правительства. Брежнева пока здесь нет, ещё семь лет старичку невнятно гудеть с трибуны.
