Геннадий Марченко - Обратно в СССР
«Серёжа, а оно тебе надо? – прорезался в глубине сознания гаденький голосок. – Воруй потихоньку чужие книги, делай имя в эту эпоху, а после развала страны начнёшь штамповать акунинские произведения. По твоим книжкам о Фандорине так же начнут снимать фильмы. Вот тебе и слава, и деньги».
Заглушить этот голос стоило немалых усилий. К счастью, я нашёл, на что отвлечься в этот хмурый вечер 27 апреля 1975 года. Не знаю, как так получилось, но ту ночь мы провели с Валентиной в одной постели. Похоже, не только я здорово истосковался по любовным ласкам…
На следующее утро с лица моей спасительницы не сходила лёгкая улыбка. Да и я тоже, как дурак, щерился во все тридцать два… Так, счастливые, и припёрлись на работу. Татьяна сразу сообразила, отчего её начальница и подруга словно крылья за спиной отрастила, и я не раз ловил на себе её хитрые взгляды.
А вечером я отправился к Зинаиде, не забыв предварительно прикупить бумагу и красящую ленту. Гулять так гулять, подумал я, и взял заодно упаковку копировальной бумаги.
Но перепечатывал я не «ТАСС уполномочен заявить», а «Печальный детектив» Астафьева. Да-да, осилив за один день творение Семёнова и ещё раз заглянув в обстоятельно составленную аннотацию, я понял, что уже на стадии публикации у соответствующих органов ко мне могут появиться вопросы. А откуда у вас, товарищ, такие сведения? Да, имена и фамилии другие, названия некоторых стран изменены, но тут прямо вылезают факты одного дела, которое мы ведём. Вот под Трианоном явно подразумевается Огородник, который после возвращения из Боготы, есть мнение, был завербован ЦРУ. А давайте-ка проедем в одно место, мы там с вами более конкретно поговорим…
Оно мне надо? Нет. Потому и решил я поискать в своём «ридере» другое произведение. В итоге дошёл до книг, закачанных ещё продавцом. Среди классиков обнаружился и Виктор Астафьев со своим «Печальным детективом». В небольшом анонсе было указано, что книга вышла в свет в 1987 году. Полистал и понял, что история отставного милиционера, ищущего смысл жизни, написана довольно откровенно, и вполне можно попытаться пристроить повесть в столичное издательство. Согласен, стиль изложения прилично отличается от манеры письма Пикуля, но может же писатель оказаться таким разносторонним?
«Печальный детектив», который я «писал» всё-таки с поправками на минус 10 лет, удалось закончить за три дня, как раз к четвергу, к 1 мая. Вплоть до воскресенья госучреждения не работали по причине первомайских праздников. А вот продуктовые магазины трудились в обычном режиме. Я от нечего делать сходил поглядеть на праздничную демонстрацию, как трудящиеся идут колоннами с шариками и транспарантами, послушал, что говорят с трибуны первый секретарь обкома партии Лев Ермин, второй секретарь Георг Мясников, председатель горисполкома Александр Щербаков… Георга Васильевича при его жизни мне лицезреть не посчастливилось, а ведь это уже сейчас живая легенда! Вот бы как-нибудь поближе с ним познакомиться, может оказаться вполне полезным. Мясников ещё относительно молод, ему 49 лет, как главный идеолог области он курирует партийно-воспитательную работу. Именно второй секретарь обкома стал инициатором проведения в «Тарханах» литературного Лермонтовского праздника, впоследствии ежегодно собиравшего тысячи гостей, известных артистов и деятелей культуры. Под его же непосредственным руководством в 1980 году появится памятник Первопоселенцу, а в 1983-м – знаменитый на всю страну «Музей одной картины», а также ещё добрый десяток музеев всесоюзного значения. При поддержке Мясникова картинная галерея переедет из художественного училища в бывшее здание Поземельного банка. Уже возведены под патронажем второго секретаря Дворец водного спорта и конечно же ледовый стадион «Темп».
Помню, меня ещё маленького отец водил на хоккей, правда, тогда стадион был уже перекрыт железной аркообразной крышей и больше напоминал ледяной ангар. Да и вмещать после реконструкции стал раза в два меньше, а раньше, когда шайбу гоняли под открытым небом, на стоячих местах собиралось по 10, а то и по 15 тысяч болельщиков. Играли и в дождь, и в снег, а болельщики по холодку согревались кто продававшимися тут же в ларьках горячими чаем с пирожками, а кто и принесёнными с собой спиртными напитками. В толпе, где все стояли впритык друг к другу, распивать 40-градусную считалось безопасным и привычным делом.
По словам отца, «Дизелист» тогда играл не в пример лучше, в команде блистали настоящие звёзды. Фамилии Князнева, Серняева, Красненькова не сходили с уст пензенских поклонников хоккея.
А ведь получается, и я могу сходить, к примеру, на матчи первой лиги, в которой сейчас играет «Дизелист». Другое дело, что сезон уже закончился, о чём я узнал из местной газеты, опубликовавшей результаты матчей последнего тура и итоговую таблицу. Оказалось, что «Дизелист» в этом сезоне финишировал на 7-м месте, следом за свердловским СКА, а путёвку в высший дивизион оформила новосибирская «Сибирь». Но кто мне мешает осенью попасть на открытие нового сезона? Что-то мне подсказывало, что к тому времени я вряд ли вернусь домой.
С другой стороны, Мясников также отвечал за идеологическую работу. Хреново, получается, отвечал, коль молодое поколение так легко предало идеалы коммунизма, резво попрятав партийные и комсомольские билеты или вообще устраивая им публичные аутодафе. А затем вчерашние коммунисты и комсомольцы переквалифицировались в бизнесменов или вовсе в бандитов, причём получилось это столь органично, будто они всю жизнь ждали этого момента, до того тщательно маскируя свою истинную сущность…
– Ур-ра-а-а!!!
Я непроизвольно вздрогнул, возвращаясь в реальность. Колонны трудящихся бурно приветствовали собравшихся на трибуне. В принципе, то же самое, что и в моё время, только лозунги другие. Улыбнулся тому, что, покинув площадь Ленина и забросив в грузовики транспаранты, трудящиеся разбредались группками, утекали во дворы и там соображали «на троих». Причём в компании употребляющих мной были замечены и представительницы прекрасного пола. Но до скотского состояния никто не напивался, взбодрившись, люди шли гулять дальше.
Рядом с площадью во дворе дома, на первом этаже которого находился магазин «Жемчуг», мне попалась одна из таких компаний работяг. Один из этой группы, завидев меня, махнул рукой, мол, присоединяйся. Я не стал отказываться, чай, в те годы палёную водку не продавали, не отравлюсь, а соточку можно и тяпнуть. Закусывали, отщипывая по кусочку от буханки чёрного хлеба, разнообразив нехитрый рацион парой брикетиков плавленого сыра. По ходу дела разговорились.
Троица, принявшая меня в свои ряды, трудилась на заводе «Эра», собирая авиатренажёры. Я представился писателем, чем сразу вызвал уважение в глазах мужиков.
– А чего пишешь? – поинтересовался один из них, немолодой уже пензяк с проседью в волосах и выглядывающей из-под лёгкого пальто орденской планкой. – Не про войну, случайно?
– Один роман как раз про войну, только не Великую Отечественную, а Русско-японскую. А вторая книга… Про офицера милиции на пенсии. Там больше о моральных терзаниях, поисках самого себя и ответов на извечные вопросы.
– Гляди-ка, прям как наш Михалыч, – хихикнул заводчанин помоложе. – Это главный инженер, он у нас тоже на собраниях всё про трудовую совесть, честь коллектива рассказывает…
– Ну, это не совсем то, Лёха, – охладил его орденоносец. – Тут… понимаешь, тут другое, как бы тебе объяснить? Вот, по-твоему, в чём смысл жизни?
– Ха, ну эт понятно, работать и детей рожать.
– А ты как думаешь? – обратился старший к третьему, всё больше молчавшему собутыльнику.
– А чё я думаю, Ляксеич… По мне, так человек живёт один раз, и не нужно себе ни в чём отказывать. Хрен его знает, есть тот свет или нет, поэтому живи на полную: ешь, пей, имей женщин.
– Дурак ты, Семён, – махнул рукой Лексеич. – Кому как, а по мне нужно жить так, чтобы свой последний вздох встретить с лёгким сердцем. Был у нас на фронте в полку Петька Клюев, балагур знатный, на каждом привале на гармошке наяривал. В деревне под Саратовом семья у него осталась. Ему и было-то лет тридцать, а троих детей успел нарожать. Так вот как-то прислали нам в пополнение новобранцев, только-только от мамкиной сиськи, считай, оторвали. А на следующий день приказ штурмовать высотку, которую гитлеровцы удерживали. Капитан Нефёдов поднимает нашу роту в атаку, мы рты раззявили, орём «Ура!» со страху и бежим вперёд. По нам гансы лупят из пулемётов, краем глаза замечаю – то слева один упадёт, то справа… И тут вижу, что из немецкого окопа ручная граната летит, на длинной рукоятке, где запал по восемь секунд горит. Граната шлёпается аккурат под ноги новобранцу. Тот, понятное дело, растерялся, а если бы был поопытнее, успел бы схватить её и кинуть обратно. Я тоже не успевал метнуться, и вдруг откуда ни возьмись – Петька. Падает на гранату, закрывая её собой, тут она и бабахает. Тело гармониста нашего подскочило, снизу дым повалил. Я на карачках к нему, переворачиваю, а там вместо живота – мешанина из кишков. Петька ещё дышит, но видно, что отходит, недолго ему осталось. И перевязывать смысла нет. Глядит на меня, а сам улыбается, шепчет: «Ваня, помираю я, а радуюсь, что жизнь пацану спас. У него всё впереди, а я что… Я пожил, дай теперь и другим жизнью насладиться». Сказал – и отошёл. А меня такая злость взяла на немцев. Я ору новобранцу, мол, держись за мной, и в окоп прыгаю, там уже врукопашную схватились. Ну, я сапёрной лопаткой давай махать… Высотку, короче, мы взяли. А те слова Петькины я запомнил на всю жизнь. Просто сказал, без витиеватостей, а проняло до самого сердца… Ладно, Лёха, давай по последней – и расходимся.
