Барин из провинции (СИ) - Иванов Дмитрий

МОСКОВСКІЯ ВѢДОМОСТИ

Издаваемыя при Императорскомъ Московскомъ Университетѣ

Среда, 2 Іюля 1826 года. № 53

Цена за одинъ номеръ: 5 копеекъ серебромъ.

Подписка на полугодіе: 3 рубля.

Недорого ведь, надо будет выписать! А новостей тут много… Пропускаю мусорные, вроде:

Изволили прибыти въ Москву изъ С.-Петербурга: господинъ полковникъ Лаптевъ со всемъ семействомъ своимъ, для улаженія частныхъ дѣлъ и пребыванія на лѣтнемъ отдыхѣ…

Объявляется повелѣніемъ ВЫСОЧАЙШИМЪ: ввести новый порядокъ и установленіе въ училищахъ кавалеріи, съ соблюденіемъ надлежащей строевой и образовательной части, дабы впредь благопристойнѣе происходило обученіе юнцовъ воинскаго звания…

Полкъ Кавалергардскій, по разряженію штаба, откомандированъ въ Звѣнигородъ на время лѣтнихъ лагерныхъ сборовъ, съ означеніемъ всѣхъ должныхъ припасовъ и рациона…

Официальные новости тоже мне ничего не говорят.

ВЫСОЧАЙШІЙ УКАЗЪ:

По соизволенію Его Императорскаго Величества, объявляется, что 16-го числа сего місяца, в преддверіи праздника Казанской иконы Божіей Матери, состоится торжественное молебствіе во всехъ полковыхъ церквахъ столицъ.

РАСПОРЯЖЕНІЕ:

Всемъ чиновнымъ и военнымъ лицамъ воспрещается появляться въ публичныхъ мѣстахъ безъ мундира или установленной формы. Нарушающіе подлежатъ взысканію.

А вот это уже интересно!

АФИША МОСКОВСКИХЪ ТЕАТРОВЪ:

Театръ на Арбатѣ. Среда, 5 Іюля. Начало въ 7 часовъ вечера.

— Комедія въ одномъ дѣйствіи: «Лукавое сълученіе».

— Балетъ: «Пасторальныя сцены изъ жизни провінціи».

Билеты продаются съ 10 часовъ утра въ кассѣ театра. Цена мѣста: отъ 25 коп. до 1 ₽ серебромъ.

Трясу башкой, чтобы все «яти» и твёрдые знаки оттуда вылетели и мозг, наконец, начинает нормально воспринимать печатную информацию. Дальше пошли объявления.

ПРОДАЕТСЯ:

Дом каменный двухэтажный с садом и службами в Белой слободе. Цена — 18 тысяч руб. ассигнациями. Обращаться к титулярному советнику Грачёву.

БЛАГОДАРНОСТЬ:

Сим выражается искреннее признание поручику Маркину, за честное возвращение утерянной шкатулки с бумагами. Г-жа К. Е. Вельская.

НАЙДЕН:

Щенок английской породы (спаниель), чернаго цвета, с серебряным ошейником. Ждет владельца в трактире на Мясницкой, № 47.

Были в газете и стихи. Как по мне, неважнецкие. Автор предпочёл остаться инкогнито и, скорее всего, за публикацию заплатил.

А я, тем не менее, зачитался. Мои спутники уже откушали и сидят, поглядывают в мою сторону с лёгким укором. Видно — ждут, когда я, барин, соизволю закончить и поехать смотреть свой дом. Ну а Ольгу обещался доставить к подруге — благо, нам по пути.

— Я вернусь к двум, чтобы освободить нумер. Если вас не застану, напишу записку, — сообщает, выходя из кареты, Ольга.

А неплохо у неё подруга устроилась: особняк в два этажа, да ещё и в самом центре Москвы. Высокая кованая ограда, украшенная причудливыми завитками и вензелями. У входа стоит привратник. Не сторож, а именно привратник — человек, который знает, кого пускать, а кого вежливо разворачивать.

— Мы тоже к двум вернёмся, — говорю. — Буду искать жильё… подешевле.

Мне неловко, что я снимаю с довольствия Ольгу, но она к этому относится с пониманием. Как, впрочем, и Владимир — тот вообще принимает всё с солдатским равнодушием. Чего уж говорить про Тимоху: этот скряга с самого начала считал мои траты на гувернантку лишними.

Никольская улица тоже, надо сказать, имеет свой лоск. Начинается она от Никольской башни Кремля, где расположен Заиконоспасский монастырь — вроде как там какое-то учебное заведение имеется. Название своё улица получила от монастыря Николая Чудотворца, который стоит ближе к Лубянке. Рядом и Московский университет, поэтому на улице много книжных лавок, трактиров. Есть и кофейни.

Проезжая по мощёной улице, читаю вывески — одна другой занятнее: «Книгопродавец Иван Глазунов», «Французская типография», «Чай и кофе в высшем вкусе», «Кружевныя изыски и товары дамскаго удовольствия», «Порядочный обед за полтину» — что бы это ни значило. Дома встречаются и каменные, и деревянные, в основном — двухэтажные, с мезонинами и резными балкончиками. А мой, напомню, — одноэтажный. Пытаюсь понять, где он — этот мифический дом. Номера на домах хоть и есть, но 14-го нигде не вижу. Придётся брать «языка».

— А на что тебе, молодой человек, Никольская четырнадцать? — пробасил неторопливо шествующий по улице громадный дядя с тростью в руках — важная персона судя на морде.

— В гости заехать хочу, — бурчу я, не особенно желая вдаваться в подробности перед первым встречным.

— В гости? Тьфу ты… к этим христопродавцам, что ли? Вон он, сзади тебя. Проехал ты его, — дядя со мной разговаривать больше не желает.

Да точно — домик имеется. Правда, почему-то в два этажа. Хотя… если приглядеться — второй этаж деревянный, и явно надстроен не так давно. Сам участок, надо сказать, не так уж и мал и вполне приличный. Ограда — частокол, невысокий, но добротный, всё аккуратно. А вот ворота — впечатляют. Мощные, широкие, занимают, пожалуй, не меньше половины всего, отведенного под дом номер 14 места. Метров двенадцать, а может, и все пятнадцать в длину. А вот насколько участок уходит вглубь — не скажу, с улицы не видно. Надо заходить, смотреть.

Впрочем, по Никольской дом этот, конечно, не самый большой и не самый богатый. Но не убогий. Такой… крепкий середнячок.

Спешиваюсь и стучусь в ворота.

— Кого там нелёгкая принесла? — старческий женский голос раздался через мгновение после стука, словно меня тут ждали.

Глава 8

— Не бойся, не гости, — подпустив веселости в голос, кричу я.

— Мама, кто там? — раздаётся ещё один женский голос, помоложе. Кто говорит — не видно: частокол хоть и невысокий, но плотный, и двор скрывает. К тому же у самого забора растут два дерева, ветвями богатые. Не такие, конечно, величественные, как дуб у Толстого, но тоже ничего себе — вполне раскидистые. Кстати, хоть я и помню, о чём книга, украсть идею не получится — ведь сюжет сюжетом, а авторский слог рулит! Тут без вариантов.

— Орёт ктоть… гость, говорит.

А бабка ещё и глухая!

Через пару мгновений в воротах скрипит калитка и показывается сморщенная старушечья голова в платке. В руках у старушки клюка, а на носу… очки.

— Тут барин какой-то… — бурчит она, щурясь на меня поверх очков. — На карете. Карета облезлая… грязная. Барин одет дурно, в мятое. Чего надобно?

Окуляры бабка нацепила не зря: за пару секунд отметила всё — и облупленную карету, и пыль на сапогах, и особенно мой неглаженный сюртук, в котором на почтенного господина я похож был мало.

Отодвигаю старуху и захожу к себе во двор. Бабка крикливая, но легкая и, судя по всему, хоть и мещанка, почтением ко мне, «белой кости», не преисполнена.

— Куда прёшь, окаянный! Поди прочь! Дочь, зови Михаила! — кричит бабка в сторону сеней.

— Тетка Марья, я в погребе, — раздался низкий голос откуда-то позади дома.

«Тетка Марья» — это, наверное, и есть Мария Ивановна Толобуева, подруга Анны Пелетиной.

— Привет тебе, старая, от Анны Пелетиной. Знаешь такую? — весело спрашиваю бабку, на всякий случай поглядывая за спину — вдруг кто с улицы придёт?

— Так бы сразу и сказал… Чаво, не померла она ещё? — поправляет слетевшие с носа очки бабки и уже спокойным голосом кричит дочке:

— Дочь, не надо Михаила. Это от моей подружки гонец. С чем тебя прислала Аннушка? Здорова ли? Чего молчишь?

— Две новости: одна, как водится, хорошая, а вторая — плохая. Хорошая — подруга твоя жива, а плохая — дом и участок она мне продала. Купчая у меня на руках. Так что думаю: сразу идти в околоток или дать вам день на выезд?