Владимир Чистяков - Попадают по-разному (СИ)
Левый глаз воспалился. Боль дёргающая. Белёсый туман, усиливающийся с каждым днём. Терпел, не с таким люди воюют. Но потом понял, что могу потерять глаз. Свет, даже не слишком яркий, причиняет боль. Лавры Кутузова как одноглазого меня не прельщают. Пошёл к Дине.
— Садись, гляну. Я вовсе не заинтересована в увеличении числа одноглазых в моём окружении.
У неё есть несколько походных металлических шкафов с ручками для переноски. В каждом множество ящичков. Что она там хранит — не моё дело. Выдвигает. Достает несколько металлических прутьев, какие-то пластины.
Начинает собирать что-то непонятное.
С каждой установленной деталью степень моего офигевания увеличивается. Подобную конструкцию я уже видел. В нашем мире. В Глазном отделении больницы. Прибор, используемый для осмотра глазного дна. Но этот-то здесь изготовлен! Единственное такое уже резкое отличие — источник света. Дина кидает в него несколько щепоток какого-то порошка. Поджигает свечой.
— Ставь голову сюда.
Млин, словно в свой мир попал.
Дина садится напротив.
— Давно?
— Дней десять.
— Дурак. Ослепнуть мог.
Достает очень маленький шприц с тончайшей иглой. Такие крошечные шприцы я только дома видел. Пройдясь спиртом по виску делает крайне болезненный укол, то ли в сам глаз, то ли куда-то около него. В общем, так же, как в нашем мире.
— Уж если от света больно, то хоть повязку мог бы нацепить. В общем, походи пока в повязке. Завтра придёшь — ещё кольну.
Нацепил повязку, как приказала. Утром заметил — туман стал слабее. Возникла бредовая мысль: может, и у неё сознание попаданца? Уж слишком круто, как она глаза лечит для этого времени. Как бы то ни было, это не отменяет, что Дина гениальный врач. На своей не слишком-то драгоценной шкуре прочуствовано.
Глава 27
Осень. Начало лета 280 г
Идём точно посередине улицы. Великий генерал может себе это позволить. Он, дочери, телохранители да я. Белой вороной. Во всех смыслах. Они все в чёрном, я — в светло-сером. Ворона и есть, пусть белая, но из их стаи. Говорят, птицы таких убивают. Но мы люди.
Линк панцирь надел парадный, на нём все награды изображены. Линки тоже хотели в латах пойти. Мол, они ещё некоторое время будут самыми новыми и лучшими, а платья у них не этого сезона. Отец не позволил.
«Это на мне должно быть написано, да так, чтобы самый тупой прочёл, кто я. Не очень умно по нашему городу в полной броне расхаживать».
«А на нас ничего написано быть не должно?»
«Вас просто красивыми быть мало? Раз рядом со мной — всяко здесь не просто так».
Мне же броню таскать поднадоело уже. Расслабилась? И что? Отдохнуть имею право, заслужила. Пусть, сейчас вроде при деле, но даже облазив в крепости каждую дырку, всё равно получается спать дольше, чем даже в самые спокойные дни при Госпоже в лагере. Кто с ней целых дней не проводил, не поймёт.
Когда спит — непонятно. В самую рань к ней придёшь — уже несколько распоряжений написано из тех, что «мельницами» передавать нельзя. Сразу: «Скачи туда-то!». Возвращаешься — уже новое готово. Причём, она сама за это время ещё пять человек в шесть мест отправила, сама в трёх побывала и успела на десяток писем ответить. И так весь день. А то и не один. С ног валишься, а она всё бодрая, при этом, я молода, а не она. Выносливость всех людей по себе меряет.
Гоняет меня больше всех. Справедливо. Расплата за то, что самая умная. Она за эти несколько лет, кроме всего прочего, успела ещё одну книжечку для проверки ума написать, на этот раз, как сама выразилась: «Для лиц, в брачный возраст вступающий». Старые результаты не изменились. Но кто Младшую Кэр на войну потащит? Динка — самостоятельный командир. Эрия слишком в медицинских делах. Вот всё на меня и свалилось.
Заслужила доверие Верховного на свою, во многом ей же набитую всем чем надо и нет, голову.
Почти отдыхала только во время сражений. Недалеко от Госпожи. Она на знаменитом складном табурете сидит. Бывает, за весь бой слова не произнесёт. Значит, бежать или скакать никуда не надо. Жест, другой.
А наступающие как зерно меж жерновов, в кровавую труху перемалываются.
Зато накануне втрое от обычного побегать пришлось. Всем, а мне в первую очередь.
И результаты этой беготни, равно как и её последующего сидения всегда оказывались впечатляющими.
Для меня на какое-то время эта суматоха кончилась.
Так что, я даже сейчас отдыхаю. Когда Линки в город позвали прогуляться, первое, что я спросила.
«Кого проверять идём?»
Им смешно стало.
Какая-то женщина с протяжным криком бросается на меня. Я не успеваю взяться за оружие. Телохранители уже её схватили.
Телохранители держат. Она не вырывается. Просто смотрит. На меня. Вокруг уже толпа.
Хм. Странно. Кажется, женщину я где-то видела.
— Покушение?
— Оружия нет.
— Может, выкинула?
— Нет.
— Зачем ты хотела напасть на Осень?
Женщина, по-прежнему не отрываясь, смотрит на меня. Только на меня. Великого генерала словно нет. Телохранителей, её держащих не существует. Молчит. Гомон вокруг нарастает.
— Похоже, в уме повредилась. Осень, ты у сестры научилась людей так пугать, — и не дожидаясь ответа, обращается уже ко всем, — Кто-нибудь её знает? Стражников приведите.
Старшая Линки касается моей руки. Почему-то шепчет.
— Осень, смотри, она на тебя очень похожа. Возрастом только как Госпожа.
Вот где я женщину видела. В зеркале. Оно частенько врало насчёт моего возраста, но не настолько.
Но как так может быть? Не понимаю.
Генерал наблюдателен не меньше дочери. Смотрит на меня. Потом снова на женщину.
— Так, Осень, а ты ничего рассказать не хочешь?
— Она не Осень, — неожиданно подаёт голос женщина. Хм, кажется, я теперь знаю, как звучит мой голос со стороны, — Она Оэлен, моя единственная дочь.
И смотрит. Как я перед боем.
— Я много чего видел. И ничему не удивляюсь. Но я Осень нашёл. Находят то, что кто-то теряет.
— Прости, я тебя не искала. Думала, ты убита. Как все там. Ходила к памятнику, когда сделали. Там есть твоё имя.
— Там это где?
Называет смутно знакомое название.
— Я с братом по торговым делам в город уехала. Я считать умею очень хорошо. Ты у сестры оставалась. Когда вернулись… Брат несколько раз не давал с собой покончить. У него там тоже всех…
Стою и молчу. Вот так так! Да, родила меня явно именно она. Но растили и заботились обо мне другие люди. Правда, её вины в этом нет.
— Отпустите её.
Генерал поворачивается к телохранителю- местному уроженцу.
— Какая таверна тут получше?
Сидим. Я рядом с генералом, женщина напротив. Невозмутимости у нас поровну, похоже. Вот как с умением всё просчитывать?
Я ведь совсем не тот человек, кого она когда-то знала.
— Ты так и не сказала своего имени.
— Оэлен Дробт. Купец второго разряда. Торговля сукном.
— Сама купец, или его жена?
— Сама. В доле с братом. Я замуж больше не выходила.
— Дробт и Дробт марка?
— Да.
— Тогда я их знаю. Сукно несколько лет у них покупаем.
Тут уже мне интересно становиться.
— Эти же земли Безглазого поддерживали. Правда плохо… Как же ухитрялись поставлять?
Женщина улыбается знакомой по зеркалу, ухмылкой.
— Уметь надо. К качеству, вроде, претензий не имеется?
— Нет.
Снова смотрит на меня. Опять знакомо. Я так же умею, когда хочу, чтобы не знали, о чём думаю.
— Ты, Оэлен-Осень, смотрю, далеко пошла.
— Ну да. Ты дала мне жизнь. Остальным я обязана Еггтам.
Усмехается.
— Говорили, что я чёрствая и злая. Думала, следствие произошедшего. Но, вижу, и ты такая же.
— Ну да. Мой отец. Кем он был?
— Погиб. Давно. Славы хотел. Деньги были.
— Надо думать, за Юг воевал?
— Соображаешь. Только теперь это всё прошлое.
— Именно так.
— Совсем меня не помнишь?
— Совсем. Только жизнь в Замке. Правда, сразу заметили, я читать, писать и считать уже умею.
Что-то мелькает в серых глазах не умеющих плакать.
— Я и научила.
— Пригодилось. В какой день я родилась?
Снова знакомая усмешка.
— Сейчас ты Осень. Третий день десятого месяца был. Осень. Угрюмая. Серая. А сама как решила?
— В первый день лета. Тепло люблю.
Генерал вино попивает. Слушает вполуха. Дочери его наоборот, обе в слух обернулись. Любят такие истории про сироток-подкидышей, да потерянных наследников. Тут же не история, по-настоящему всё.
— Я тоже.
— Случайно меня увидела или не совсем?
— Не совсем. Приказчик сказал: «С Великим Генералом его старший бастард, приближённая Верховного, приехала. По виду — вылитая вы. Только моложе». Вот и… Понимала же, что дочь давно мертва. Но всё-таки решила посмотреть. И вот, что оказалось.
