Николай Берг - Лёха
— Однако, память у вас — восхитился Семенов.
— Это пустяки. Вот вызубрить человеческую анатомию, да плюс к обычной еще и топографическую — вот где память нужна. А еще надо знать физиологию, фармакологию и еще три десятка важных предметов. Так что запомнить куски из Колумбова дневника — несложно. Другое дело, что сейчас приходится видеть свой народ в виде этих самых индейцев. К которым пришли те самые европейцы-колонизаторы. Вот это сложно. Колонизаторы ведь там в Америке собак своих кормили детьми аборигенов.
— Вы точно знаете? — как-то перекосился Середа.
— Ну, чтобы добро не пропадало, мясо, как мясо, для собак годится, это же не европейцы, то есть не люди вообще, потому с ними можно так. Я тоже про это читал, не знал только, что Кристофр Колумб к этому руку приложил сам — вступился задумчиво лейтенантик.
— Хорошенькие у нас перспективки — печально сказал Половченя, который как раз закончил есть и теперь протирал свой наган, перед тем, как набить его барабан патронами.
— Мы им не дикие индейцы. Погодите, будут они еще рассказывать как им у нас в очередной раз морду разбили и по своей привычке списывать все на мифического генерала Мороза и адмирала Распутицу, по примеру Наполеона и прочих тут получивших по шее и под зад завоевателей — уверенно и сурово ответил профессор.
— Наполеон-то здесь причем? — удивился Лёха, отваливаясь блаженно от стола. В кои-то веки сытый! Это было очень приятно и даже пустопорожний разговор не мешал.
— Вы меня удивляете! — поднял брови доктор.
— А что такого я сказал? То было черт знает как давно, при царе Горохе. Сейчас-то все совершенно иначе! — убежденно заявил Лёха.
— История, пан профессор, учит, что она ничему не учит! И особенно — молодых! Я сколько раз об этом толковал, а? — ехиднейшим тоном спросил лекаря его спутник. Видно было, что продолжается давно начатый разговор.
— Родимые пятна проклятого царизма, недостаток образования, всеобщее-то в 1934 году ввели. А на селе и учителей нехватка большая — огрызнулся лекарь.
— Если бы, если бы, дорохой пан лекар! Это человеческое свойство и лень думать!
Доктор недовольно поморщился, пошевелил густыми бровями. На него все смотрели — иронично — хрустящий огурчиком пышноусый, внимательно — Середа и Половченя, задумчиво — лейтенантик, и с усмешкой — ефрейтор.
— Видите ли, молодой человек — явно подбирая слова, начал профессор — в мире все уже бывало не раз. Ну вот разве что социалистического государства не было, а все остальное уже было, все повторяется. И нашествие войск Гитлера — тоже не казуистический инцидент, а вполне эксквизитное явление.
— Гм — кашлянул пышноусый.
— Эта мудра сказана — поддержал его и Половченя.
Доктор дернул головой. Продолжил:
— Извините, я увлекся. Так вот нашествие Наполеона и нашествие Гитлера — суть одно и то же. Это общеевропейский визит под руководством общепризнанного европейского лидера, с объединенной армией. Общих черт больше, чем кажется. И главное в том, что задачи одинаковы — под маскировкой всякой пропагандистской ерунды, вроде рассказов о принесенной захватчиками свободе, дорваться до наших богатств и покорить, наконец-то, мешающую Европе уже несколько сотен лет нашу страну. Обычная захватническая война. И ради этого нашего богатства и собралась громадная шайка и тогда и сейчас. Чтобы уж точно одолеть нас. А потом вволю пограбить и повеселиться.
— Не совпадает — возразил Половченя.
— Что именно?
— С Наполеоном пришли двунадесять языцев, как меня в школе учили, а у Гитлера — одни немцы — заметил танкист.
— Ты это о чем? — удивился Лёха, который совсем потерял нить разговора. И то, что другие понимают, о чем речь, даже бурят — начало злить. Ну не умнее же они, в самом-то деле!
— В армии Бонапартия были армии двенадцати стран. Не только французы, а поляки, австрияки, немцы разные, даже швейцарцы, итальянцы, испанцы и португальцы.
— Так сейчас то же самое — хмыкнул Середа.
— В смысле? — повернулся к нему немного обалдевший от всего этого разговора потомок.
— Тот, кого ты пристрелил — явный чех, судя по документам. И одеты оба в машине были в чешскую форму. Гитлер — сам австрияк и Австрия в Рейх входит. Да и прав доктор — даже по консервам видно, что Гитлера к нам вся Европа снаряжала, ты ж это ел-пил. Политрук говорил, что Италия, Румыния, Венгрия, Словакия, Финляндия — тоже вместе с Гитлером на нас напали. Так что не удивлюсь, если и французы со всякими там голландцами нам встретятся.
— Совершенно верно, молодой человек! Вы уловили суть! И имеющиеся параллели позволяют спрогнозировать с большой долей вероятности, что и кончится этот визит — если, конечно, мы достойны своих родичей, встречавших еще тех, давних гостей точно так же — полным разгромом напавших и взятием их столицы. И я уверен, что и Гитлера ждет незавидная участь Наполеона! Потому мы обязаны устроить гитлеровцам в тылу такой заворот кишок с пенетрацией, такую гангрену с сепсисом, чтобы ему в Берлине дурно стало!
— Это мы с удовольствием — хитро прищурился Середа.
— Все равно в армию действующую лучше было бы вернуться — буркнул помрачневший Семенов. Глянул хмуро на потомка. Лёха поспешно потянул в рот следующую картофелину, чувствуя на себе тяжелый взгляд дояра.
— Знаешь, была такая хохма — начал улыбающийся Середа.
— Не знаю — отвернулся Семенов.
— А я все-таки расскажу. Идет путешественник по горам Кавказа. Орлы летают, облака внизу, в общем — Кавказ. А тропа вдруг раз — и разошлась на три дорожки.
— Влево, вправо и посередке? — уточнил Берёзкин.
— Точно так, тащ летнат. А на перекрестке сидит по-турецки этакое усатое дитя гор в бурке и папахе и о камень здоровенный кинжал точит. Путешественник поздоровался и пошел по той тропке, что влево. А горец ему вслед и говорит: «Э, друг, не хады туда, плахиэ там луди, раздэнут!». Путешественник пожал плечами, вернулся и пошел по средней. А горец опять: «Брат, не нада туда хадить, там еще хужэ луди, точно раздэнут!»
Путешественник уже напугался, пошел по правой дорожке. А горец совсем разволновался, кричит вдогон: «Мамой клянус, не хады туда, савсэм там зивэри жывут, не луди вапче, раздэнут тэбя!»
Путешественник ему: «Так куда же мне идти?» А горец в ответ радостно:
— Вах, дарагой! Зачэм хадыть? Раздевайся зидэс!
Все, кроме Лёхи и Семенова заржали. А Семенов обиделся вроде и въедливо спросил:
— Вот это ты к чему рассказал?
— К тому, что куда бы мы не пошли — а надо воевать. И опять же заметь — и немцев можно бить никуда не ходя — сами придут. И так даже и проще. А то мы последнее время как дети малые — нас толкнули — мы упали, нас подняли — мы пошли. Не дело так. Мы мужчины или где?
— А мы девки хоть куда, а мы парни хоть во что — подначил его со своей подстилки Половченя.
Середа в ответ лукаво подмигнул.
Боец Семенов— Ось, я ж казав — ноги. Тут вони — довольным голосом сказал хмурый подросток, остановившийся в мелких кустах, окаймлявших полянку.
Действительно — ноги. Две человеческие ноги, отрубленные по самую задницу, лежащие странно и нелепо выглядевшие. С изрядным запашком уже, видать лежат с того времени, когда тут еще были бои. Чьи — непонятно, потому что ни тряпок на них, ни ботинок не было и в помине, просто две голые мужские ноги.
— А коробка поруч валялася. Тільки вона була дірява. Знайшов! — радостно заявил паренек. Он все утро держался по-мужски солидно и сурово, но тут детская радость все-таки им не удержалась и выскочила наружу. Улыбаясь, он с усилием поднял с земли за широкий брезентовый ремень плоский серый ящик, действительно пробитый в десятке мест осколками (дырки были особенно хорошо заметны, потому что вокруг них отлетела краска и они сияли алюминиевой каемкой).
— Тащи эту коробку на полянку — сказал Семенов.
Малой кивнул и вылез из кустов, не без натуги волоча за собой ящик.
На полянке боец без труда отщелкнул хитро утопленную в специальном углублении ящика защелку и откинул крышку с такой же заглубленной ручкой. Внутри блеснули черно-латунным масляным блеском туго уложенные пулеметные ленты — вороненые звенья с лапками, прочно удерживающими знакомые маузеровские патроны за проточки в гильзах. Каждое звено удерживалось за соседние блестящими стальными пружинками. Видал уже Семенов такие ленты по полста патронов. На первый взгляд таких лент тут в ящике было штук пять-шесть, так что к немецкому карабину теперь боезапаса было почти нормально. Но это к нему единственному, остальной арсенал партизанского отряда был куда более пестрым и несуразным. К допотопным итальянским винтовкам «Виталькам» было аж по 9 патронов к каждой. Грустно и печально. Получалось пока, что для нормального боя только два ствола и годны — к нескрываемой радости лейтенанта Берёзкина для его тарахтелки действительно патронов оказалось аж несколько тысяч. Стреляй — не хочу.
