Николай Берг - Лёха
— А, этот способ я знаю, довелось читать. Они еще к канистре гранату привязывают — кивнул головой потомок.
— Точно. Полыхнуло столбом. С одной стороны — повезло — мотор от огня сбитым брезентом и всяким мусором был прикрыт. С другой стороны мотор и так тянет плохо — брезент на воздухоприемниках лежал, а тут совсем почти скис. Загореться вся машина должна вот-вот. Половченя это сообразил — и из башни прямо на огонь и выпрыгнул.
— Так он тогда обгореть должен был — они же все в промасленных комбезах — удивился Лёха.
— А надо учесть, что на войне все бывает не как в книжках — с чувством превосходства заявил лейтенант Берёзкин, при первом же взгляде на которого любой с глазами понял бы ясно, что это — книжный ребенок.
— То есть? В смысле, что в жизни все не так, как на самом деле? — с умным видом сказанул явную околесину Лёха.
— Они ведь, танки эти, сначала не хотели с нами оставаться, думали вперед проехать. Вот эта тридцатьчетверка с мостом вместе в реку и завалилась. Не рассчитан был мостик на такую железяку. Мы им конечно, помогли, но пока вытягивали танк — его экипаж и промок до нитки и в грязище перемазался по уши. Вылезли как глиняные големы. А помыться немцы не дали, так что когда Половченя выпрыгнул, то загореться он не мог. Разве что, если б в огне подольше побыл, то получилась бы терракотовая статуя танкиста.
— Это что такое? — удивился Семенов.
— А как утка запеченная в глине — отозвался ефрейтор.
Берёзкин продолжил, дернув плечом:
— Но он быстро сообразил — с краю брезент не горел, он его за край — и с танка долой. Пока в сторону тащил — на него четверо саперов навалились. Начался громкий мордобой с рукоприкладством, с поножовщиной, с пальбой, на вопли остальные танкисты повыпрыгивали, ну а когда мы подоспели — трех саперов танкисты зарезали и пристрелили в рукопашке, а четвертого скрутили-спеленали, у него такой шеврон на рукаве был уголком, решили, что старший. А ловкий Половченя ухитрился от трех выстрелов, почти в упор, увернуться, а вот четвертой пулей его достали, да еще и так неприятно. Потом танкисты все-же укатили, забрав с собой уцелевших с БТ сгоревшего, а я летехе рыжему обещал, что за раненым приглядим. Немцы к нам потом не лезли, но обошли и справа и слева, пришлось отходить. Так что танкист наш — боец что надо и в оружии разбирается и в боеприпасах. Пока пулеметы в группе были — и диски и ленты набивал, словно машина фабричная. Говорил, что и в моторах понимает, так что если у местных и впрямь какая техника завалялась по лесам, то лечить его должны от души, он того стоит.
— Поставит на ход?
— Вполне. А еще он умеет бензиновые зажигалки делать, только кремешки нужны и инструменты слесарные. Золотые руки, одним словом — с гордостью, словно раненый танкист был его близким родственником, заявил лейтенант.
Семенов порадовался за невзрачного танкиста, подивился наглости и нахрапистости немецких саперов, намотал на ус не слышанные раньше способы драки с танками, но мысль о том, что дальше делать с потомком из головы так и не ушла. То есть с точки зрения практической и сам боец понимал, что лучше остаться. Но вот невыполненный приказ, хоть и отмененный формально, старшим по званию в полном соответствии с Уставом, тяготил душу. И здесь тоже сомнения грызли. Видал уже Семенов не раз, как эти городские, уверенные в том, что все знают лучше всех, а уж тем более темных крестьян, брались давать рекомендации и руководить — и как потом все летело кувырком от такой нахрапистой глупости. С другой стороны потомок все-таки что-то, но знал, про те же танки, например. Тут же вспомнилось испуганное лицо покойного Петрова, которому Лёха спросту рассказал нечто про высшее руководство страны, отчего неглупый и смелый слесарь всерьез перепугался. За меньшее наказывали свирепо, однако сам Петров не боялся и политические анекдоты рассказывать товарищам и если уж так ужаснулся, то неспроста.
Середа и Половченя, конечно, высказались за то, чтобы прибиться к группе этих новорожденных партизан, это бойца уже никак не удивило. И лейтенантик ожидаемо принял решение — дал согласие присоединиться. Оба соблазнителя приняли новость с явным удовольствием.
Тут же были развернуты перед окруженцами «розовые дали и голубые горизонты» — как не без ехидства отметил артиллерист. Буквально завтра же пообещали прислать проводников и помочь с переездом в лагерь, где поудобнее будет. Лейтенант спросил про патроны к ТТ, и его порадовали тем, что именно таких полно. Ефрейтор ненадолго отлучился и принес своему командиру чуть было не похороненный в тайнике автомат.
Это оружие вызвало много вопросов у незнакомцев, и авторитет лейтенанта в глазах местных явно поднялся. Семенов вынужден был признать, что обращался Берёзкин со своим оружием ловко и даже щеголевато, очень умело и наглядно показав устройство и самой машинки, и странноватых здоровенных банок- дисков. Чувствовалось, что наличие такого новехонького автомата в отряде сильно повышает уважение.
Сам же лейтенант, судя по его поведению, был готов продать душу за ящик патронов к своей любимой пулялке, как бы это не звучало неправильно в свете единственно верного учения и безбожия последнего времени.
— А откуда у вас пистолетные патроны?
— Со склада милицейского. Успели вывезти в последний момент, немцы на мотоциклетках уже по хороду шныряли, а наш человек на тележке из-под самого носа у них увел. Как чувствовал, что приходятся — довольно улыбаясь, сказал пышноусый.
— И к моему нагану есть, значит? — спросил Половченя.
— До конца войны хватит!
— Хорошо бы. А с собой у вас случаем нету?
— Найдется, если пошукать — и выкопал из кармана десяток нагановских патронов, глядя на которые Семенов всегда удивлялся — гильза длинная, а пуля засунута далеко вовнутрь, даже рыльце не торчит. Боец про себя отметил, что не внес револьвер в список, потом испугался, что много всякого другого не записал, а тут ведь придется передавать имущество — в отряде свой старшина должен быть! А всякого разного по мелочам набиралось на тетрадку, сиди — пиши.
Примус, который раскочегарил артиллерист вызвал странное отношение у гостей — профессор порадовался его наличию, потому как на костре инструменты дезинфецировать неудобно, а вот пышноусый забурчал недовольно, не понравился ему расход бензина. Впрочем, много бензина жечь не пришлось — в мешке, который привезли с собой гости была уже вареная картошка, хлеб, лук и огурцы. Выпили чуть-чуть перед обедом — за знакомство — и с удовольствием пообедали «человеческой едой» — как заметил бурят, насмешив всех.
— Надо бы нам к битой машине наведаться — заметил ефрейтор.
— Это еще зачем? — удивился Середа.
— Много всякого хорошего оставили. Нам не нужно было, а вот в большом отряде — очень даже пригодиться может.
— Ну, бензин там оставался еще. Только залить некуда, одна канистра была — согласился Середа.
— И камеры с насосом. К слову, товарищ летнант, а зачем вы их приказали снять? — напомнил Лёха, прожевав вкусную картофелину.
— В предположении — переправляться через водные преграды — ответил Берёзкин.
— Лучше уж тогда колеса в сборе. Телега на резиновом ходу и по болоту отлично идет, да и ехать удобнее, не так трясет, раненых удобнее транспортировать — сказал лекарь.
— Одно колесо драное сильно было — напомнил Лёха.
— Все равно сходить стоит. Из покрышек отличные подметки получаются, как фабричные — удивил бойца многоопытный ефрейтор.
— Ишь ты, как оно — удивился и Лёха.
— А ты думал! Попробуй-ка зимой без обувки побегать! — фыркнул с победоносным видом ефрейтор.
— Далеко эта машина стоит? — словно невзначай спросил пышноусый.
— Нет, не очень — беспечно отозвался лейтенант.
— А покойнички там рядом не остались?
— Остались — уже не так весело ответил Берёзкин.
— Сколько?
— Двое — настороженно и медленно сказал лейтенантик.
— Паршиво. Самое малое тридцать человек. А если офицеры — то и сто.
— Вы о чем? — уже хмуро, чувствуя что-то неладное, прищурился Берёзкин.
— Об институте заложников. Старое изобретение. Вы-то молодые, вас такому не учили. А немцы сразу предупредили — за убийство имперского хражданина будет ликвидироваться ответно 15 местных аборихенов. За офицера — 50. И свои ухрозы они старательно выполняют — не менее хмуро ответил пышноусый.
— То есть это как? — удивился Лёха.
— Да очень просто. Убил кто-то немца — тут же расстреливают полтора десятка человек местных. В городке они из тюрьмы берут, тех, кого они уже арестовали. А в сельской местности — кто под руку подвернется — как о самообычном деле сказал профессор.
— Не понимаю — помотал головой старшина ВВС.
— Что не понимаете?
