Николай Берг - Лёха
— И с несколькими водоразборными колонками — точно так же. Вода только для немцев! — заметил пышноусый. Акцент малоросский у него был сильный, но по-русски говорил он правильным, литературным языком, не суржиком, который Лёха слыхал прошлым летом.
— Первым делом виселицу поставили на три персоны на площади в райцентре. И тут же стали вешать. Четыре раза уже обновили. Первыми раненых ребят повесили. Что вокзал защищали — сказал лекарь.
— Порку палками ввели официально. И уже вовсю порют. Разложат на лавке перед людьми и лупят.
— По заднице? — сильно удивился Середа.
— По заднице — палкой. Это за мелкие провинности. И без суда — добавил пышноусый.
— Может быть перегибы на местах? — спросил недоверчиво Берёзкин.
— Некоторая рассогласованность и у немцев есть, это верно. На кладбище несколько красноармейцев пряталось, так моя соседка побежала и немцев привела. Те кладбище быстро прочесали, красноармейцев в плен, а винтовки поломали — сразу затворы выкинули, приклады оземь отбили, обломки в кучку сложили, бензином побрызгали и пожгли. А через пару дней другие немцы заставили все эти обломки тщательно собрать, а их офицер ходил и ругался, что оружие испорчено, очень был недоволен.
— В некоторых деревнях всех мужчин схребли — от 17 до 50 лет и ухнали — как военнопленных. А в друхих — не трохали. Полахаю, что кто-то приказ сверху выполнил от и до, а кто-то и манкировал — заметил пышноусый.
Дуэт у пришлых получался согласованный, прямо как по ФМ радио выступали.
— Так что публика уже недовольна, а скоро совсем волком взвоют — уверенно сказал лекарь.
— Вы же сами уже рассказали, что служащих немцам много — заметил лейтенант, пристально глядя на рассказчиков.
— А вот эти особенно бесят — зло усмехнулся врач.
— Немцы к себе берут охотно тех, кто советской властью обижен. А среди таких в основном отпетая ухоловщина или пьяницы — а им полную власть дают.
— Полную — это в каком смысле? — уточнил лейтенант.
— Три дня назад полицейский двух евреек утопил. У одной чулки ему приглянулись, а у другой кофта. Привел на бережок, приказал раздеться. Шмотки в узелок, а бабенок в воду загнал. Плавать они не умели, так и утопли прямо у бережка. Позавчера другой полицейский хотел даром забрать лукошко с яйцами, что две местные бабы принесли к поезду немцам продать. Торговки возмутились, так он их прикладом избил — одну до смерти, а у другой рука сломана и челюсть. Это так, что на слуху было, так-то такого густо. Вам тут трудновато себе представить. А люди теперь так живут. Обыденная жизнь.
— А эти торговки с яйцами — тоже еврейки? — уточнил Берёзкин.
— Нет, наши, хохлушки — удивился вопросу пышноусый.
— Это для дурачков все, насчет борьбы с жидовством. Разве что евреям первым достается. Немцев бесит само наличие тут русского государства. Славяне — не достойны иметь свое государство. Они если и смеют жить — то только рабами. В прямом смысле.
— Я не понимаю тогда — зачем баб бить? Рабов калечить — смысла нету, убыток сплошной. Раб — это ценность — так и у Джованьоли и у Майн Рида и у Твена написано — сказал лейтенант.
Лёха только подивился начитанности командира взвода. Все названные писаки были Лёхе незнакомы вовсе.
— Все верно. Раб — материальная ценность. Только не всякий человек — раб. Раб — это состояние души. Как лакей, например. Потому тех, кто мешает процессу рабовладения всегда показательно уничтожали. Так, чтобы запугать остальных. Чтобы масса рабов боялась не то, что протестовать — даже подумать о протесте.
— Мы — не рабы, рабы — не мы — усмехнулся Семенов.
— Вот товарищ красноармеец правильно сказал. Нас такому с букваря учат. Значит делать из нас рабов сложно. Потому по отношению к нам будет лютый террор. Такой, которого нигде в Европе нет. И нам нечему удивляться. В Конго цивилизованные бельгийцы за 20 лет колонизации уничтожили половину населения. Миллионов десять. Если работник работал на плантации плохо — в наказание его детям по очереди кисти рук отрезали. И эти отрезанные ручки перед хижиной лежали, чтоб работник помнил — не будет выполнять приказы белого господина — всем детям руки отрежут. А потом — и ему. Испанские колонизаторы в Южной Америке больше 10 миллионов индейцев угробили. Англо-саксы в Северной и Австралии да Индии — столько же. А у них тогда магазинных винтовок не было, и пулеметов, и танков с самолетами, ни газов. Так что перспективы у нас ясные и понятные. Только мы им не индусы и не негры. Они уже кровью умылись, а дальше им еще хуже будет — уверенно сказал врач.
— Потому и нужна ваша помощь — добавил пышноусый.
— То, что вы предлагаете не соответствует Уставу. А мы должны действовать по Уставу — возразил лейтенант хмуро.
— Странная у вас точка зрения — огорчился лекарь.
— Точка зрения простая — есть советские граждане, которые ОБЯЗАНЫ помогать доблестно отступающей РККА. Вы должны принять раненых, выдать расписку. А мы должны идти на соединение с основными силами действующей армии. Там наше место. С лесником договорились — сейчас выдадим две винтовки и сорок патронов к ним. Товарищ старшина, передайте сюда карабин с чехлом и патроны — повернулся лейтенант к Лёхе.
Потомок недовольно снял с плеча чехол, выгреб из кармана патроны.
Пышноусый достал карабин, повертел его в руках, сноровисто открыл затвор.
— Не пойдет этот — решительно сказал и вернул карабинчик оторопевшему Лёхе.
— Почему? — удивился и Берёзкин.
— Потому, что кончается на «у», товарищ лейтенант. Потому, что оставить себе охотничий карабинчик этот — снизить потенциальную боеспособность нашего отряда, и так невысокую. Патроны ибо кончатся, а их точно не восполнишь, я такие первый раз вижу, а многое видал.
— У нас и так музей, а не вооружение. Истребительному батальону выдавали всякое старье, что на складах нашлось. Манлихеры, Энфилды, даже старинные Веттерли- Витали есть. И эти. Как их… Гра-Кропачека. Только вашего карабина не хватает для полноты коллекции архаического оружия. С патронами к ним, сами понимаете, трагическая картина.
— А я причем? И вообще, что за торговлю мы тут разводим? — ощетинился лейтенант.
— Торг здесь неуместен! — иронически припечатал Середа. Хотя показалось Лёхе, что не очень рад бравый артиллерист перспективе дальше переться по малознакомой местности.
Оба гостя и не почесались, совершенно спокойным тоном пышноусый заметил:
— Вы не топорщитесь, товарищ командир. Уставы и мы читывали, знаем. И не только Уставы.
Пышноусый хитро ухмыльнулся и нараспев продекламировал:
— Каждый советский хражданин обязан с оружием в руках отстаивать свободу и независимость своей социалистической Родины. Советский закон, выражая интересы народа, обязывает всех храждан защищать свое отечество от внешнего нападения. Нарушение этого закона — тяхчайшее преступление перед Родиной. Воинская служба представляет почетную обязанность каждого гражданина, ибо Красная Армия и Военно — Морской Флот защищают единственное в мире социалистическое хосударство, где власть принадлежит всему народу, где навеки уничтожено ухнетение человека человеком.
— Знакомые слова, а, товарищ командир? — вежливо спросил лекарь.
— Вы ведь присяхали? Я всегда готов по приказу Рабоче — Крестьянского Правительства выступить на защиту моей Родины — Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Рабоче — Крестьянской Красной Армии, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врахами, помните, а? Вот Родина, вот вы — защищайте, милости просимо. А вы нам ерунду какую-то пытаетесь втюхать, да задать лататы. Это, знаете, некрасиво, да.
— Не ерунду, а вполне себе нарезной маузеровский карабин — огрызнулся Берёзкин.
— Хладнокровный, решительный боец, пока у него есть патроны, недоступен для пехоты противника. А без патронов — соответственно, доступен. Потому нам нужно оружие под ходовой патрон. Под неходовой у нас самих несколько десятков есть. Потому с вас две советские винтовки, под них патроны имеются.
— Трофейное я отдать могу легко, а вот штатное советское — оно между прочим числится за бойцами. И одну винтовку раненного товарища отдам, а остальные — фиг — по-мальчишески запальчиво выдал лейтенантик.
— Один больной, да двое раненых — итого три с вас винтовки.
— А что тогда ваш лесник торговался за каждый патрон, словно старый еврей? — удивился лейтенант.
— Из принципа. С паршивой овцы, знаете, хоть шерсти клок.
— Мы, значит, паршивая овца?
— Ну, не лошадь же. Втюхиваете нам своих ранбольных и — фьють пташка! Пока по лесам блукаете — хлядь и война кончится. Так, что ли? — иронично глянул на фарфорового офицерика пышноусый
