Николай Берг - Лёха
— Усов отходит. Не ел ничего, в сознание не приходил… — заметил печально Середа.
Минуту молчали, потом лейтенант собрался с мыслями и продолжил:
— Тогда отставить вторые носилки.
— Вот нехорошо его оставлять в руки фрицам — заметил Половченя.
— Не оставим — одарил его хмурым говорящим взглядом лейтенант.
По полянке словно мозглым сквознячком потянуло, Лёха поежился поневоле.
— Потому приказываю: вы, товарищ Середа — разбираете харчи. Завтрак должен быть плотным, еду всю с собой, так что со старшиной разделите — возможна ситуация, когда пара человек будет противника задерживать и мудить его по лесу, а остальные будут заняты с раненым, потому еда должна быть у всех. Вы, товарищ Семенов, устраиваете тайники для того груза, который утащить не сможем. Остальные — помогают.
Вопросы есть?
Вопросов не было. Оставалось только надеяться, что полицаев будет немного.
Провозились долго, у Лёхи сердце кровью обливалось, когда закапывали всякое имущество, очень было страшно, что придется завтра бежать по лесу с погоней на хвосте.
Только вроде жизнь наладилась — ан опять те же омерзевшие песни, прямо как новогодняя программа по первому каналу. Семенов с Бендеберей утаскивали имущество в лес, возвращались пустыми.
Середа, тихонечко насвистывая похоронный марш, раскладывал харчи на кучки — маленькую на завтрак, еще меньше — по рюкзакам а утро. А Лёху напряг лейтенантик, взявщийся чистить и густо смазывать то оружие, что должно было лечь в землю — две винтовки, да свой автомат, оставшийся без патронов. Периодически Берёзкин поглядывал на лежащую сбоку карту, как сообразил потомок — запоминал командир местность, во время драки некогда будет с картой сверяться. То, как он обходился с оружием, менеджеру понравилось — ловко, быстро разбирал, уверенно чистил, пользуя помощника только для грубой работы вроде чистки дула, потом заботливо смазывал каждую детальку, моментом собирал и загнав в ствол патрон, откладывал в сторону. Когда лейтенант возился с круглыми дисками, смазывая их внутренности, Лёха спросил — зачем патрон-то в стволе, на что командир рассеянно ответил, что главное казенник защитить, а то если раковины появятся, то оружие в дело не пригодно будет. Потомок кивнул, насчет раковин он не понял, но переспрашивать не стал. Заодно почистили и Лёхин трофей — тот самый легонький карабинчик.
— Больно уж он легонький — с сомнением заметил лейтенант.
— И что?
— Отдача сильная будет, а у вас и так плечо травмировано — ответил Берёзкин.
Лёха призадумался. Слова прозвучали странные, он-то был уверен, что эта машинка не будет так прикладом дыдыкать. Отпросился у командира и подлез с вопросом к Середа, тот как раз с сомнением тряс у уха какую-то подозрительную банку, опять же без этикетки. В банке жидко булькало.
— Умер наш дядя
Нам очень жаль его
Он нам в наследство
Не оставил ничего — бурчал на мотив траурного марша тихонько себе под нос артиллерист. Посмотрел глазами задумчивой коровы, встряхнулся и спросил нормальным человеческим голосом:
— Как считаешь, что тут?
Лёха не хотел терять с трудом заработанный авторитет знатока консервной промышленности, потому сказал мудро:
— Да что бы ни было — сожрать ее стоит на завтрак, чтоб жижу не таскать.
— Логично — согласился Середа.
— Слушай. Тут у меня вопрос…
— Что стреляет в пятку, а попадает в нос? — усмехнулся артиллерист.
— Не, не то. Я из винтовки тут стрелял…
— Знаем. Знаем. Хороший выстрел был — великодушно признал Середа.
— Так она мне плечо отбила напрочь — признался Лёха. К его удивлению собеседник не стал веселиться, глумиться и всяко разно, а пожал плечами с видом полнейшего равнодушия.
— Ты ж впервые стрелял, так? — скучно осведомился Середа.
— Сам ведь знаешь — буркнул Лёха.
— Вот. А я тебе несколько раз говорил — плотно прижимать к себе приклад надо. Ты не прижал — вот и получил ляпас. Слушать надо, когда умный дядька Середа говорит.
— Да больно так!
— Могла и ключицу сломать. Знавал я такой случай — кивнул артиллерист.
— Но почему? И как из нее стрелять тогда?
Середа вздохнул, театрально поднял глаза к небу и опять заныл на известный мотивчик:
— А тетя хохотала.
Когда она узнала,
Что он нам в наследство
Не оставил ничего!
Лёха разозлился и дернул певуна за рукав — со стороны здоровой руки, разумеется.
— Слушай. Хорош ныть. Толком скажи, завтра придется драться, а я опять себя покалечу.
Артиллерист иронично глянул на сердитого покрасневшего летуна-белоручку.
— Я тебе, крылатый пламенный мотор, три раза говорил: плотно прижимать приклад. Что непонятно было? Плотно!
— Я прижимал — огрызнулся потомок.
— Фи — гуш — ки — пропел сержант. И тут же наставительным голосом пояснил:
— Прижал бы плотно — не отшиб бы плечо. Раз отшиб — не прижал. Когда ты стреляешь — из ствола вылетает пуля. На нее давят пороховые газы с такой силой, что она два километра летит, как нахлестанная. И — как учит товарищ Ньютон — сила действия равна силе противодействия. То есть с такой же силой, как и пулю, толкает и винтовку, но в противоположном направлении. Но она все-таки по весу не как пуля, а потяжелее, потому летит не на два километра. Так вот если ты винтовку к себе прижал — то противоудар приходится на всю твою массу — килограмм 80, потому что вас, дармоедов, в авиации раскармливают, да плюс винтовка четыре кило — получается легкий толчок. А не прижал приклад — получил четырехкилограммовой винтовкой. Получаешь ляпас. Понимэ?
— Ну, в общем — да — задумался Лёха.
— Тогда будь паинькой, скажи доброму Сержанту Середе спасибки и завтра не опозорь мои седины, ученичок. Чтоб каждый выстрел — в цель! И зря не стреляй! Шинели нам нужны с минимальным количеством дырок! Береги патроны!
— Значит, чем легче винтовка — тем у нее отдача больше? — о своем, о девичьем спросил нудный потомок.
— Именно. Я еще и удивился, что ты так спокойно летехе винтарь немецкий отдал. Хотя у того, что ты себе заграбастал, калибр поменьше, так что ничего, не пузырься. То на то и будет. Главное — не журыся, а прижимай к себе приклад, как знойную красотку!
— А как думаешь, завтра бой будет?
— Черт его знает. Но не хотелось бы. Мне б клешню залечить, а то надоело уже калекой шляться.
Боец СеменовНа место, где предполагалась встреча, выдвинулись едва ли не затемно, надеясь, что если там появятся фрицы или полицейские, то будет это немного позже. Было холодно и сыро, но лучше так, чем припереться самим в засаду. Пробирало до печенок, да еще и дождик принялся моросить. Плащ-палатки помогали сначала, потом советские стали промокать, немецкие, которые воду не пускали, держались дольше, но укрыться ими полностью не получалось, что-нибудь, да торчало. И мокло. Так что Семенову с бурятом и потомком пришлось лучше, чем лейтенанту с Бендеберей, но не намного. Замерзли все, ночи были холодными, да и утро оказалось мозглым. Одна радость — завтрак был по лесным меркам роскошный да и Середа расстарался, был у этого парня талант — еду вкусно готовить. Поваром бы ему быть, а не артиллеристом. Хотя, может, и артиллеристом он был неплохим, просто пока это не довелось проверить.
В обозначенное время никто не появился, дорожка — полузаросшая и давно не пользованная, так и оставалась пустынной. Подождали еще час. Семенов не знал — радоваться или нет. С одной стороны — то, что не приехала уже пара грузовиков с немцами — хорошо. С другой стороны — без лекаря хреново. Пробирала дрожь, то ли от нервного ожидания, то ли от сырости и холода. Продолжали ждать. Опять никого. Только собрались уходить, несолоно хлебавши — услышали дальний скрип. Колеса несмазанные у телеги так поскрипывают.
Приготовились. Скрип повторился уже ближе, потом еще ближе. Семенов проверил сектор обстрела, унял нервную дрожь и приложился к пулемету. Задачу ему лейтенант поставил заковыристую — нанести немцам максимальный урон — причем тяжелоранеными по возможности, а потом отвлечь преследование на себя, если у фрицев сил хватит и не лягут они на месте все. Если удастся положить всех — это одно. Если нет — уходить, как матери-тетерке, уводя от гнезда охотников. В принципе задачка была головоломной, но внятной. Весь вопрос был в том, кто придет, насколько ученый и в каком количестве. Телега вроде бы одна. Может все-таки лекарь? А не полицейские?
Переглянулся с потомком. Успокоительно мигнул тем глазом, которым мигать было не больно, дескать, не боись — я сам боюсь!
Лёха криво усмехнулся, показывая несгибаемую стойкость и готовность к победам.
Скрип приближался.
Боец пошмыгал носом, попробовал аккуратно пальчиками первый и второй спусковые крючки, приложился, примерился. В прицел медленно вкатилась толстопузая крестьянская лошадка, телега и три мужских силуэта. Один вроде — знакомый, квадратный такой, приземистый — лесник вчерашний, а два мужика — не знакомы. Оружия на виду нет, держатся спокойно.
