Рамез Наам - Нексус
Возможно, уничтожение УПВР и доставит ему радость. От этой мысли он слегка улыбнулся.
Вскоре после этого пришел доктор — сменил повязки, осмотрел раны, ввел новые факторы роста, чтобы срастить кости, излечить кожу, восстановить разрушенную легочную ткань.
Глаз все равно не действовал.
Но эта потеря все же была гораздо меньше, чем та, которую он заслужил. Это он должен был умереть — не Уотс, не кто-то другой.
Его рука стиснула брелок, висевший у него на цепочке под оранжевым одеянием. Его острые края больно врезались в ладонь.
Ты должен был жить, Уотс. Оно того не стоит.
Он встал и снова потащился в зал медитации. Вчера вечером он многое узнал. Монахи научились интегрировать в свое сознание нексус-3. Им не нужно было перепрограммировать ядра нексуса, сканировать спектр радиочастот и устанавливать соответствие откликов ОС Нексус или воспроизводить ее базовый набор команд.
Нет, они просто медитировали. Они лепили свое сознание сообразно нексусу, находили способы мышления и бытия, предоставлявшие им возможность лучше его контролировать. А действуя подобным образом, они научились достигать такой синхронности, какой он никогда не испытывал. Они смогли добиться того, чтобы мысли свободно перетекали границы, разделяющие индивидуальные сознания. Они научились сливаться в нечто более крупное и обладающее большим интеллектом, чем был каждый из них по отдельности.
Это произвело на него глубокое впечатление. Ему нужно многому здесь научиться.
Он пришел в зал медитации раньше всех, устроился сзади, закрыл глаза и сосредоточился на дыхании.
В зал входили монахи. Он их чувствовал. Он их слышал. Войдя, они усаживались — скрестив ноги, выпрямив спины. Они начинали дышать. Кейд чувствовал, как его собственное дыхание синхронизируется с дыханием других. Связь между их сознаниями укреплялась. Более крупные сознания начинали соединяться.
Кейд чувствовал их всех. Он ощущал малейшую рябь мыслей, пробегающую через их сознания. Ощущал каждую, даже самую ничтожную мысль, каждое слово, каждый обрывок песни, каждый секундный каприз, каждое упоминание о повседневной работе, каждый вопрос веры, каждое стремление, каждое желание уйти… помещение все это чувствовало. Их коллективное сознание совместно наблюдало за собой. Как только возникала новая мысль или ощущение, оно сразу выявлялось, распознавалось и высвобождалось. Затем внимание снова возвращалось к совместному дыханию.
Оно было гипнотизирующим, безмятежным, кристально чистым и слаженным. Помещение заполняло их общее внимание, почти физическое ощущение коллективного разума, которым они являлись.
Их сознания были совершенно спокойны, а сознание Кейда, наоборот, издавало сильный шум. В нем крутились одни и те же мысли.
Уотс, Илья, Ранган.
Наронг, Чария, Ниран.
Лалана, Маи.
Мертвые и отсутствующие. Неопределенность будущего. Раскаяние в содеянном.
Скорби не было — программное обеспечение в его сознании не давало ей проявиться. Его эмоции были жесткими, холодными и хрупкими, как лед. Только гнев. Только ярость — холодная ярость, бессильная ярость.
Каждый раз, когда возникали эти мысли, коллективное сознание обращало на них внимание, распознавало их, высвобождало и снова возвращалось к ритмичному дыханию своих тел.
И каждый раз они возвращались.
Они вместе медитировали до самого обеда, который прошел в столовой. Кейд ел молча, погруженный в свои мысли. Покончив с обедом, монахи разошлись по своим работам.
На каждом шагу испытывая боль, Кейд вернулся в зал медитации. Там в дальнем конце зала, под гигантской золотой статуей Будды лицом к Кейду сидел профессор Сомдет Пхра Ананда.
При появлении Кейда старый монах открыл глаза.
— Дитя, — низким звучным голосом произнес он, — входи и садись рядом со мной.
Кейд проковылял через зал, добрался до подушки, на которую указывал Ананда, и медленно опустился, превозмогая боль в ребрах. Он ощущал сознание Ананды — жизнерадостное, излучающее спокойствие и ясность, подвижное, гибкое, расслабленное. Его собственное сознание было ледяным, отчужденным, застывшим на одной мысли.
— Как ты себя чувствуешь, дитя? — спросил Ананда.
— Поправляюсь, — сказал Кейд. Я в ярости, подумал он. — Спасибо, что позволили нам сюда приехать. Должно быть, вы из-за этого рискуете. У нас не было выбора.
— Прошлой ночью погибло достаточно людей, — ответил Ананда.
Кейд кивнул. Воспоминания об этом были холодны как лед. В них не было места скорби или печали. Только гнев и ненависть — больше ничего.
— Я чувствовал, что ты медитируешь, — сказал Ананда.
— То, чему научились ваши монахи, просто удивительно, — ответил Кейд. — Я надеюсь изучить это поподробнее.
— С какой целью? — спросил Ананда.
Чтобы их убить, подумал Кейд. Чтобы навредить им. Чтобы уничтожить УПВР.
Он безучастно посмотрел на Ананду, пытаясь справиться с собой.
— Я не знаю.
Ананда пристально смотрел на него.
— Твои мысли холодны, дитя. Они жестоки. Ты закрываешь себя от того, что находится внутри тебя, как закрывал себя во время медитации.
Кейд опустил взгляд.
— Я ничего не чувствую. Все кажется нереальным.
— Ты сковал свое сознание. Освободи его.
Пакет спокойствия.
Кейд кивнул.
— Да. Это меня успокаивает.
— Это приводит тебя в оцепенение, — ответил Ананда. — Это тебя замораживает. Это совсем не одно и то же.
Кейд не отрывал глаз от пола.
— Сними оковы со своего сознания, дитя. Тогда ты почувствуешь, что происходит вокруг тебя.
— Я думаю, это то, что не дает мне рассыпаться, — сказал Кейд.
— Тогда, возможно, тебе стоит рассыпаться, — ответил Ананда.
Кейд почувствовал, как его касается сознание монаха. Сможет ли он это сделать? Сможет ли он отключить пакет спокойствия? Под поверхностью его мыслей таились ужасные вещи. Они могут его взорвать. Он боялся собственных эмоций.
— Ты не сможешь двигаться вперед, если не дашь себе оттаять, — сказал Ананда.
— Или сгореть, — тихо сказал Кейд.
— Да. Или сгореть.
— Из-за меня погибли люди, — сказал он.
Они существовали. У них были свои мысли, эмоции, планы. И они умерли. Все умерли.
— Да. Такова твоя карма, — ответил Ананда.
— Я хочу помешать УПВР. Я очень сильно этого хочу.
Он испытывал жажду крови, испытывал гнев, испытывал ярость, и это было единственное, что пропускал пакет спокойствия.
— Но в этом есть и моя вина, — сказал он. — Если бы я поступил по-другому, эти люди были бы все еще живы.
