Валентин Шатилов - Сын убийцы миров
Но покуда я пыталась разобраться в своих чувствах и желаниях, ситуация на экране резко переменилась. Бульдозер-каток, будто встретив какую-то преграду на своем пути, так и не докатился до гордо стоящего Олега. Катка просто не стало – он разбился, рассыпался на части. На мыльные пузыри и ватные пенные облачка. И сумрачные тени, которые плотной стеной колыхались позади него, как-то сразу сникли, отступили, впитались в серый, клубящийся фон.
Тогда и Олег быстро склонился к Матвею. Подхватил его под коленки, что-то неслышное приказал Клементию – и тот поднял безжизненное тело под мышки.
Безжизненное? Я прищурилась, вглядываясь. Нет, спир кажется на месте. Даже матвеевой головы не покинул. Значит, Акинфович жив! Сейчас, когда ребята вытащат его сюда, можно будет наконец вздохнуть спокойно…
Но Олег с Клементием сделали совершенно противоположное. Сутливо, с какой-то совершенно несолидной поспешностью, они поволокли Матвея вперед, почти переходя на бег. Прямо навстречу опасности, в гущу жутковатой пляски теней…
– Боже! – всплеснула я руками. – Да что же они делают?!
– Княгиня! – взмолился Гаврила. – Не томите – что там?
Я ошарашено оглянулась.
Поглощенная происходящим на экране, я совершенно забыла о них – Гавриле и Аркадии Викторовиче. А они, оказывается, все время стояли рядышком, напряженно вглядываясь в меня, пытаясь хотя бы по моей реакции угадать смысл происходящего.
– Да там… – провела я холодной потной ладонью по горячему лбу. – Что-то там непонятное. Они не стали раненого Матвея сюда нести, они потащили его дальше…
– Ну князь-то наш знает что делает! – пресек все мои сомнения Гаврила. – Если дальше перенес, значит так надо!
– А кто на Матвея напал-то? – подал голос Аркадий Викторович. – Зверь? Человек?
– Больше похоже на машину… Взбесившийся бульдозер… Но этого бульдозера уже нет. Разбился. Похоже, Олег его и разбил.
– А, так вот что! – обрадовался Гаврила. – Я же говорил! Князь разбил врага и пошел в наступление!
– Какое наступление?… Что за чушь? Куда они понесли Матвея? Зачем?
– Знамо дело – лечить! – авторитетно разъяснил Гаврила. – Видать, к тамошним лекарям.
– Ты еще скажи – к тамошним знахарям и ворожеям! – разозлилась я. – Откуда там лекаря? Там, похоже, и людей-то и нет! Одни взбесившиеся машины! Кто лечить будет?
– Но там же компьютер, Еленочка, – осторожно заметил Аркадий Викторович. – Может быть они его к компьютеру и понесли?
– Ага! – сердито сказала я. – Проводить компьютерную диагностику заболевания!
– И диагностику, и лечение, – благосклонно кивнул Аркадий Викторович. – Теперь, я слышал, уже и операции компьютер может делать.
– А, что с вами спорить! – взмахнула я рукой и обернулась к экрану, все еще демонстрирующему поле закончившейся битвы. Уже совершенно пустое. Мутные тени я не принимала во внимание.
Попросив кактус срочно навести резкость именно на людей, я в ответ получила виноватую информацию, что передаваемое изображение – это предел углубления в зону внутреннего контроля. Насчет контроля – не уверена, но кажется сбивчивые эмоции кактусовой речи я можно было трактовать именно так: предел зоны контроля.
– Что делать-то будем? – тоскливо спросила я.
И получила уверенный ответ Гаврилы:
– А тут и думать нечего! Ждать будем. Князь наказал ждать!
– И долго?
– А сколько надо – столько и будем!
Экран с мутным изображением потускнел и погас.
«Опять твоя самодеятельность?» – пожурила я кактус. На что получила категоричный обиженный ответ: нет. И многословное добавление – что-то насчет закрытия зоны для любого постороннего проникновения.
– Как это закрытия? – возмутилась я вслух. – Кем? Почему?
И как бы в ответ на мой вопрос бабочки, мирно сидевшие до сих пор по своим местам, вдруг разом вспорхнули, вызывая ощутимые воздушные сквознячки, зашуршали крылышками над нашими головами и устремились к колоннаде
– Ох ты! Куда это они, красавицы наши? – заинтересовался Аркадий Викторович.
– Насиделись, небось, – равнодушно ответил Гаврила. – Полетают да сядут!
– Но мы столько сил затратили, чтобы рассадить их по местам – чтоб именно так, как наш Олежечка говорил…
– Да, князь говорил, конечно… – неопределенно пожал плечами Гаврила. – Но то ж он нарочно рассаживал их – чтоб потом пройти можно было. А теперь все прошли кто надо. Чего им сидеть?
Он не видел того, что видела я: вместе с вспорхнувшими бабочками исчез и желоб, ведущий ко входу в стене! Я даже не удержалась, подошла торопливо к тому месту, где раньше видела острие желобка. Провела ладонью по стене.
И ничего она не мокрая – зря Гаврила наговаривал. Вполне сухая, даже теплая. Только вот попасть через нее я уже никуда не могу…
Вот и все, последняя ниточка обрезана. Теперь, действительно, остается только ждать. Сидеть и смотреть на часы, отмечая сколько времени прошло…
Только здесь и часов нет. И суток тоже. Или сутки еще будут – такие же стохастически меняющиеся, как и сам лабиринт?
– Гаврила, как ты думаешь: сейчас день или ночь? – тоскливо спросила я.
– Дык, ежели посчитать… Вышли мы утречком. Правда, не совсем поутру… Ну и на дорогу… Ну и здесь еще… Небось, княгиня, уже ближе к вечеру.
– И сколько мы будем ждать? Час? Год? Где жить все это время? Что кушать? Где там наши пищевые плитки?
– А ведь того… нету… – озадачился Гаврила. – Ваша правда, княгиня! Мы ведь их оставили на берегу. Прямо в мешке. Чтоб с собой в воду не тащить. А теперь получается – надо бы сходить, забрать!
– Ох, Еленочка-красавица! – кокетливо погрозил мне коротким пальчиком Аркадий Викторович. – Обо всем помнит, все видит!
Да уж… Вижу какие вы растяпы…
А может попросить мой кактус – вдруг он показывает не только внутренние помещения лабиринта, но и плитки на берегу? Тогда я просто возьму валяющийся мешок и принесу сюда!
«Покажешь берег?» – спросила я кактус. И получила эмоциональный ответ, приблизительно соответствующий согласному кивку.
И тотчас передо мной возник экран, на котором четко прорисовался фрагмент берега – как раз то место, где мы заходили в воду. И даже мешок, сделанный из штанов покойного Жирослава, я увидела. Только мешок этот оказался в весьма жалком состоянии. Он был вспорот – не развязан, а прямо-таки разорван кем-то, будто в припадке бешенства. И пуст. Только пара-тройка плиток – разломанных, растоптанных – валялась на гальке.
– А ведь наши харчи кто-то уже схарчил, – горько рассмеялась я. – Так-то, друзья! Нечего добро на улице бросать – вмиг подберут! И спасибо не скажут…
– А кто ж мог? – удивился Гаврила. – В здешних местах из гривенных – только мы. Ну, еще Бориска. Так он совсем больной лежит. Даже если гривна помогла, ему все равно еще долго не ходить-бродить, а стонать да охать!
