Владимир Лосев - Апокалипсис 2060
— Что останется?.. — Лада сумрачно посмотрела на него. — Нормальная жизнь.
— То-то и оно, — Бут грустно улыбнулся. — Где нормальная жизнь, а где мы? Когда все плохо, нужно что-то еще, чтобы выжить, это я точно знаю. У меня много девчонок из команды ушло, а потом умерли, и каждая уходила непонятно почему, сама не зная, почему уходит, просто вдруг начинала чувствовать, что жить с нами больше не может. А все потому что, в их душах не было чего-то, что дало бы им силы жить дальше. Жизнь штука трудная, сложная, поэтому каждый должен найти в ней то, за что он может зацепиться, чтобы завтрашний день спокойно встретить, каким бы он не был. Вот у Анюты есть я, у меня есть она, а что есть у тебя? За что будешь цепляться, когда станет совсем плохо, когда нахлынет тоска, когда в душе не останется ничего кроме отчаяния?
— За что буду цепляться? — Лада посмотрел на Аню, та лежала на кровати и улыбалась, говорить, ей не хотелось, но молчаливо участвовала в разговоре и на стороне Дика. — Я всегда знала, что Анька везучая, у нее все всегда хорошо складывается. Я же могла забрать тебя себе, а отдала ей…
— Не жалей, каждому свое, — Бута потрогал кожу и сморщился от боли. — Веди меня обратно на волю, уже чувствую, как кожа начинает гореть.
— Конечно, пошли, — Лада схватила Дика, выволокла из квартиры и бросила на сиденье электромобиля. — Не хватало еще, чтобы ты здесь умер.
Молчаливая охрана села сзади, и она погнала машину по длинным, высоким туннелям. Обратный путь занял немного времени, но в лифте, который поднимался наверх, Буту стало окончательно плохо, нахлынула слабость, он сел на железный пол, не имея сил стоять. Как он дошел до автобуса, Дик не помнил, очнулся уже в особняке. Бут лежал на матраце в спальне, а вокруг него сидели заплаканные, печальные девчонки.
— Ничего со мной не станется, — прошептал он. — Я сильный.
— Ага, как же, — ответил ему кто-то. — Ты уже три дня так лежишь и бредишь, сегодня впервые очнулся. Есть хочешь?
— Нет, — Бут закрыл глаза, потому что держать их было невыносимо тяжело. — А жить хочу.
— Тогда ешь!
— Я буду, — он слабо улыбнулся. — Вот немного еще полежу и поем. Я вас не брошу, девчонки. Буду с вами. Вот немного отлежусь, и все будет по-прежнему.
— Молчи, дурачок, — по его щеке прошлась теплая рука. — Силы береги, ты нам много ночей задолжал, пока умирал. А нам без тебя не выжить.
* * *Президент мрачно смотрел перед собой, хоть вроде переживать особо было не о чем, разве что о прошлом мире, так уже понятно, что его не вернешь. И вообще время — это дорога в одну сторону. В прошлое можно вернуться только воспоминаниями, хоть говорят ученые, что скоро нащупают, как это время обращать вспять, да все никак у них не получается. А теперь и не получится. Мало их осталось, и все работают на то, чтобы жизнь под землей сделать хоть чуточку лучше.
Она понемногу налаживалась. На станциях открывались прачечные, мелкие магазинчики, теплицы для выращивания зелени, плантации для грибов, было даже создано несколько подземных озер, в которых стали разводить слепых карпов и осетров. В итоге появилось немало рабочих мест, и люди стали меньше переживать и страдать, потому что были заняты делом. Культура тоже развивалась: в скальном грунте выдолбили несколько развлекательных центров, в которые люди ходили с огромным удовольствием, создали консерваторию, несколько институтов, которые начали обучать студентов науке и занялись разработкой концепции развития подземелья.
И все бы хорошо, если бы не одно огромное «но»…
Люди умирали, сначала старшие возрасты, потом к ним начали подтягиваться младшие. От кабинета министров почти никого не осталось, а новых набрать не из кого, у молодых мышление другое. Студенты не ученые, у них ветер в голове. Никогда раньше президент не думал о том, как важны старики, всегда считал их досадной помехой на пути к власти. Они мешали, преграждали путь, несли какую-то ахинею о преемственности, о том, что не все можно ломать, что нужно смотреть в прошлое, поскольку там находятся все ответы, и всякую другую чушь. Он смеялся над ними в глубине души, а теперь их ему катастрофически не хватало.
Людей после сорока почти не осталось, их можно пересчитать по пальцам, включая его. Но мир без стариков стал ужасен. И с их уходом ухудшилась медицина, наука, культура, да что говорить — все стало дурнее. Вместе с пожилыми людьми исчез опыт, мудрость, а молодые просто не успевали что-то понять, как умирали. Раньше президент не догадывался о том, что прогресс возможен только при наличии стариков, потому что считал, молодым принадлежит львиная доля идей, и если не сами идеи, то их реализация. Но теперь осознавал, что в древности не было науки и технологии просто потому, что не хватало стариков, пятнадцатилетний пацан становился вожаком стаи, а что он мог знать?
Ему очень не хватало ехидной улыбки премьер-министра, его желчных замечаний, которые заставляли на проблему взглянуть с другой стороны, хоть разница то с ним была всего-навсего в несколько лет, но именно они и оказались критическими. Премьер умер, и работать стало трудно.
Да и сам президент сейчас жил больше за счет постоянного переливания крови от молодых людей, и инъекций стволовых клеток, хоть его лечащий врач, теперь уже покойный, ему как-то сказал, что это лечение его убьет. Нельзя организм насиловать бесконечно, каждый впрыск новых клеток для него шок, у него тоже имеется своя точка не возврата. Увы умер доктор, не успев убедиться в своей правоте.
С каждым днем все меньше оставалось сил. Любое утро начиналось с отчаянной попытки встать, хоть все тело молило о том, чтобы дать ему еще немного полежать. Но даже если решал не подниматься, то от этого лучше не становилось. Наоборот, становилось хуже. И ходить плохо, а лежать еще хуже. Все тело болело. Внутренние органы понемногу отказывали. Дело шло к смерти, недаром кожа на лице стала синеть, верный признак близкой кончины. Но да ладно, не в нем же в конце концов дело, хоть он бы еще пожил. Беда в том, что нет детей. Это ставило жирную точку в его собственном существовании и всего человечества.
Все, что совершается сейчас, делается для будущего, а если его нет, то все бессмысленно. А прошлое, будущее, настоящее невозможно без детей. Само время умирает, когда некому его наблюдать, и со смертью человека мир снова погрузится в неспешное существование без коротких мигов его отмечающих.
А дети не рождались. Не рождались и все, что только не делали. Уже и групповой брак разрешили по виду того, что устроили для себя спящие, и самых сексуальных мужчин спаривали с самыми сексуальными женщинами, но ничего не происходило. Как сказал, умирая старый академик: «Бог не хочет, чтобы мы выжили. Обиделся на нас, старик, за то, в какое дерьмо мы превратили мир. Не даст он нам детей…»
